Агата Кристи - Пропавшая весной (Вдали весной)
Теперь она хотела лишь одного — отдыхать, лежать, ни о чем не думая, с пустыми, успокоившимися мыслями, различая в глубине сознания, как в тумане, милое лицо Родни…
И вот она уже сидит в поезде, в своем спальном вагоне, в своем купе, и слушает проводника, перечисляющего железнодорожные катастрофы, имевшие место на этой дороге за последние пятнадцать лет. Джоанна предъявила кондуктору свой билет, паспорт и с удовольствием приняла его заверения, что на первой же станции он отправит телеграмму в Стамбул и заново забронирует для мадам одно место в спальном вагоне Восточного экспресса. Джоанна заодно попросила его отправить из Алеппо еще одну телеграмму следующего содержания:
"Путешествие задерживается. Все в порядке. Люблю. Джоанна".
Родни должен получить эту телеграмму до ее приезда.
Словом, все было устроено, предусмотрено и оговорено, а ей самой ничего не оставалось делать и не о чем было заботиться. Теперь она могла совершенно расслабиться, что она и сделала с огромным удовольствием.
Впереди ее ожидали пять дней мира и спокойствия, пока экспрессы "Восточный" и "Тавры" будут с бешеной скоростью нести ее на запад, с каждым днем все больше приближая ее к Родни и к прощению.
На следующий день, рано утром, они прибыли в Алеппо. До сих пор Джоанна оставалась единственным обитателем своего купе, поскольку сообщение с Ираком прервалось и пассажиров совсем не было. Но на этой станции скопилось очень много пассажиров, так что поезд оказался набит битком. Как обычно, было много сутолоки, недоразумений с вещами. С перрона доносились крики носильщиков, громкие разговоры, протесты, поздравления, споры, — и все это, произносимое на разных языках, смешивалось в единый гул вокзала.
Джоанна ехала в первом классе, в том самом единственном в экспрессе "Тавры" спальном вагоне со старомодными двухместными купе, предназначавшемся для таких, как она, пассажиров.
Но вот дверь отодвинулась в сторону, и в купе вошла высокая женщина в черном платье. За нею почтительно следовал проводник, который вел за собой целую толпу обремененных кладью носильщиков. Вскоре купе оказалось заполненным почти до отказа дорогими кожаными чемоданами с геральдическими коронами в уголках.
Высокая женщина по‑французски отдавала распоряжения проводнику, как укладывать вещи. Наконец все было уложено и проводник ушел. Женщина, обернулась к Джоанне и улыбнулась с видом бывалой путешественницы.
— Вы из Англии, верно? — сказала она.
Она говорила почти без акцента. У нее было продолговатое бледное лицо с выразительными живыми чертами и светлые серые глаза, сиявшие странным блеском. На вид Джоанна дала бы ей не больше сорока пяти.
— Я приношу извинение за столь раннее вторжение. Совершенно неудобное время для отправления поезда. Наверное, я помешала вашему отдыху. Эти вагоны старого типа! В новых вагонах все купе одноместные. Но, я думаю, мы не помешаем друг другу, — улыбнулась она открытой детской улыбкой. — До Стамбула всего два дня пути, а я не из тех людей, с кем невозможно ужиться. Если я буду чересчур много курить, вы мне скажите. А сейчас я уйду и не буду мешать вашему отдыху. Пойду в вагон‑ресторан, посмотрю, что у них сегодня на завтрак. Еще раз извините меня за столь ранее вторжение и суету.
— Не стоит беспокоиться, — улыбнулась Джоанна. — В путешествии без этого не обойтись.
— О, я вижу вы тоже уживчивый человек! — просияла женщина, увидев улыбку Джоанны. — Я думаю, мы отлично проведем время.
Она вышла из купе и аккуратно закрыла за собой дверь. Джоанна слышала, как она прощается на перроне с друзьями, которые называли ее Сашей и говорили на неизвестном Джоанне языке.
— Возбужденная разговором с новой пассажиркой, Джоанна больше не могла уснуть. До этого она проспала всю ночь и чувствовала себя отдохнувшей. Ей всегда хорошо спалось в поездах. Она встала и принялась одеваться. Поезд отошел от вокзала, когда она почти закончила свой туалет. Приведя себя в порядок, она вышла в коридор, но прежде бросила быстрый взгляд на геральдические короны на чемоданах своей попутчицы. Золотое тиснение на черной коже гласило: "Княгиня Гогенбах Салм".
Джоанна прошла в вагон‑ресторан и увидела там свою новую знакомую, которая сидела за столиком, завтракала и оживленно разговаривала с маленьким плотным французом.
Княгиня посмотрела на Джоанну, улыбнулась и пригласила сесть рядом.
— Вы, как я вижу, энергичная женщина, — воскликнула она. — На вашем месте я бы еще спала и спала. Месье Бодью, продолжайте ваш рассказ. Он очень интересный.
Княгиня говорила с месье Бодью на французском языке, с Джоанной — на английском, отдавала распоряжения официанту по‑турецки и время от времени на беглом итальянском обменивалась замечаниями с меланхоличным офицером, который сидел через проход.
Наконец плотный француз кончил завтракать и удалился, учтиво поклонившись княгине.
— Вы настоящий полиглот, — сказала Джоанна.
Продолговатое бледное лицо княгини осветилось улыбкой, на этот раз немного грустной.
— Вы так считаете? Впрочем, почему бы и нет. Дело в том, что я родилась и выросла в России. Вышла замуж за немца и долго жила в Италии. Я говорю на восьми или девяти языках. На одних хорошо, на других похуже. Но ведь это же прекрасно — разговаривать. Как вы думаете? Каждый человек по‑своему интересен, а наша жизнь такая короткая! Мы должны делиться своими мыслями, жизненным опытом. Но в мире очень мало любви, обычно говорю я. Мои друзья возражают мне: "Саша, но ведь есть люди, которых невозможно любить, — турки, армяне, левантийцы". А я с ними не согласна. Я люблю всех, Gагsоn, L’addition.[2]
К ним тут же, поспешно и почтительно, подошел официант, и Джоанне стало понятно, что ее соседка по купе — в самом деле очень важная особа.
Все утро и весь день поезд мчался по плоским равнинам, а к вечеру стал медленно подниматься к предгорьям Тавра.
Саша сидела в своем углу, курила, читала книгу, время от времени делая остроумные замечания. Джоанна почувствовала, что очарована этой необыкновенной женщиной, которая была совершенно из другого мира и которая уже своим образом мышления абсолютно отличалась от всех, с кем Джоанне довелось встретиться в жизни.
Эта смесь обезличенности и интимности странно уживалась в этой женщине и совершенно очаровала Джоанну.
— Вы ничего не читаете. Почему? — вдруг сказала Саша. — Вы ничего не делаете руками, не вяжете. На англичанок это не похоже. И тем не менее вы выгладите как настоящая англичанка. Да, у вас абсолютно английский вид.
Джоанна улыбнулась.
— Все очень просто, — ответила она. — У меня с собой нет ничего почитать. Дело в том, что в Телль‑Абу‑Хамиде мне пришлось надолго прервать свое путешествие, и я перечитала все книги, какие брала с собой.
— На почему же в Алеппо вы не купили ни одной книги? Нет, я вижу, что вам нравится сидеть просто так и смотреть в окно на горы. Хотя, должна сказать, вы их даже не замечаете. Вы смотрите на что‑то такое, что видите только вы сами. Я права? Наверное, вы охвачены сильными переживаниями или уже перенесли их. Возможно, вы сильно тоскуете? Или, наоборот, очень счастливы?
Джоанна нахмурила брови и не торопилась с ответом.
Некоторое время Саша ожидала, глядя на нее, и наконец улыбнулась.
— О, вы настоящая англичанка! Мой вопрос показался вам крайне бестактным, да? Не отрицайте, я вижу. А ведь для русских это вполне естественно. Забавно, не правда ли? Вы не ощутили бы ни малейшей неловкости, если бы я спросила вас о том, где вы были, в каких отелях останавливались, что видели, есть ли у вас дети, чем они занимаются, давно ли вы путешествуете и знаете ли вы хорошего куафёра в Лондоне. Вы бы с удовольствием ответили на все эта вопросы. Но если я спросу вас о чем‑нибудь, что имеет отношение к душе, например, часто ли вы тоскуете, верен ли вам ваш муж, часто ли вы спите с мужчинами, какие у вас были самые сильные жизненные впечатления, любите ли вы Бога, — вас тут же охватит чувство неловкости, вы нахмуритесь и постараетесь уйти от ответа. А между прочим, эти вопросы — самые главные для человека и самые интересные, nicht wahr?[3]
— Вы, как я вижу, несмотря на свой космополитический вид и манеры, полностью сохранили в себе характер своей нации, — улыбнулась Джоанна.
— О, да! У вас, в Англии, даже представить нельзя, чтобы молодую, недавно вышедшую замуж женщину спросили, ждет ли она ребенка. Тем более такого вопроса у вас не услышишь за столом во время ленча. Такой вопрос у вас задают с глазу на глаз, понизив голос, а то и шепотом и на ухо. Хотя, если ребенок уже появился на свет, вы преспокойно спрашиваете во весь голос и где угодно, и за столом, и в театре: "Как себя чувствует ваша крошка?"
— Да, но ведь это в самом деле весьма интимный вопрос, не так ли? — возразила Джоанна.
