Чарли Роксборо - Шерлок Холмс и дело о шахматной доске (сборник)
– Итак, вы не получили никаких объяснений ее страдания? Неужели она не оставила даже записки? – осведомился Холмс.
– Действительно, Софья оставила записку. Но не для меня. Послание было адресовано еще одной русской женщине, с которой все мы знакомы. Единственная строчка была написана латиницей, но, очевидно, состояла из русских слов. Так как я не знаю русского, то не была уверена, надо ли захватить записку с собой.
Холмс бросил на посетительницу резкий внимательный взгляд.
– Я полагаю с достаточным основанием, что ее изучение было бы весьма полезным, – сказал он. – Я мог бы попросить одного специалиста перевести текст.
Вместо ответа Виктория Симмондс вернулась к своему рассказу:
– Затем я ушла, чтобы провести уроки – я преподаю биологию в женском колледже. И по пути домой… – Ее лицо снова исказила боль. – По пути домой я увидела это. – Она шлепнула ладонью по газете, как будто та была ненавистным врагом. – А когда вернулась к себе, нашла записку от Анджелы, в которой сестра сообщала, что окончательно переезжает в «Либерти-хаус». Раньше она останавливалась там время от времени, в частности, две последние недели Анджела провела в этом пансионе, но в основном жила у меня в Блумсбери. А теперь… Ее послание испугало меня до дрожи. Я не могу удержать сестру, но боюсь, что решение Анджелы как-то связано с Софьей, вернее, с тем, что заставило ее броситься под поезд. – Девушка посмотрела на Холмса с отчаянием.
– Вы принесли записку сестры? – спросил сыщик.
– Да, она у меня, – ответила Виктория Симмондс и передала Холмсу сложенный лист бумаги. – Пожалуйста, посмотрите сами. Я прочла ее уже слишком много раз. – Виктория Симмондс вздохнула, и слезы выступили у нее на глазах.
Прославленный детектив медленно прочитал письмо:
Дорогая Виктория, я должна попрощаться навсегда. Произошли события, которые вынуждают меня ступить на путь, откуда нет возврата. Я ничего тебе не рассказывала об этом, и лучше тебе и теперь не знать. Ради твоего же блага ты никогда-никогда не должна даже приближаться к «Либерти-хаус», а уж тем более пытаться что-нибудь выяснить. Считай меня погибшей и скорби, если сможешь, о сестре, которой я была тебе когда-то. Со своей стороны я с твердой решимостью принимаю все, что должно стать моей судьбой. Врата ада открываются для меня, но я шагаю вперед, не дрогнув, как воин, приговоренный к смерти, для которого худшее уже произошло.
Я взяла с собой паспорт и несколько вещей, которые мне еще нужны. С остальными поступай на свое усмотрение. Мои ключи ты найдешь под почтовым ящиком.
Пожалуйста, держись подальше от всего этого. Спасибо тебе за все.
Прощай,
АнджелаМы на мгновение погрузились в полное молчание. В камине горел, потрескивая, уголь. За окном с темнеющих туманных небес на Бейкер-стрит струился могильный мрак.
Холмс сжал губы.
– Это письмо весьма настораживает. Вы понимаете, что Анджела имеет в виду? – Наша клиентка отрицательно покачала головой. – Что касается ужасной смерти Софьи, то не следует строить необоснованных догадок, – продолжил детектив. – Мы не знаем, от чего она бежала, когда прыгнула под поезд: возможно, Софья спасалась от преследования или от какой-либо сложной ситуации, допустим в «Либерти-хаус», из-за которой так страдала, что не могла больше этого выносить. Однако перевод ее записки мог бы пролить некоторый свет на истину. – Холмс посмотрел на мисс Симмондс: – Вы откликнулись на просьбу полиции, разыскивающей тех, кто знал Софью?
– Мистер Холмс, мне нужно спасти сестру. Я пришла к вам как к частному детективу. – Виктория Симмондс сделала акцент на слове «частный». – Если я обращусь в полицию, она отправится прямиком в «Либерти-хаус», и тогда Анджела бог знает во что еще может быть втянута. – Она умоляюще посмотрела на знаменитого сыщика.
Тот прищурился.
– Я думаю, мисс Симмондс, вы помогли бы мне, если бы объяснили, как ваша сестра связана с «Либерти-хаус».
Все началось, как выяснилось, с того, что Виктория Симмондс посетила лекцию в публичной библиотеке Хэмпстеда, организованную Обществом друзей русской свободы. Мисс Симмондс была покорена энергичной молодой русской женщиной, которая поведала о тирании царского правительства в России. На следующую лекцию Виктория привела свою сестру Анджелу. По ее завершении они подошли к этой женщине, познакомились с ней и получили приглашение на встречу сообщества русских изгнанников в Лондоне и их английских сторонников. Впоследствии русская женщина звала их на подобные вечера регулярно. Это была та самая Анна Перовская[9], которой Софья адресовала записку, оставленную ею в квартире Виктории Симмондс буквально перед своей ужасной гибелью под колесами поезда.
– Можете ли вы объяснить мне, чем вызван ваш интерес к этим встречам русских? – спросил Холмс.
Виктория Симмондс замолчала, задумавшись. Вопрос детектива, казалось, помог ей успокоиться.
– В течение последних лет мы с Анджелой страстно желали освободиться от всех догм и предрассудков, распространенных в тех социальных кругах, где мы воспитывались, – ответила она. – Мы обе, например, получали образование с таким рвением, которое обычно не одобряется у женщин, а также приобрели финансовую независимость, став учительницами. Мы были увлечены борьбой с теми традициями, которые порабощают людей, будь то в Англии или любой другой стране. Усилия народа России являют собой, пожалуй, самый яркий в современном мире пример борьбы против ретроградных идей.
Мы с другом молча слушали рассказ девушки. Будучи старым солдатом и к тому же врачом, я испытывал профессиональный интерес к обществу, которое описывала мисс Симмондс. Насколько я понял, там собирались самые разные люди, которые не желали ходить по струнке, в какой бы стране они ни находились, или те, кому нравилось делать вид, будто они не подчиняются общим правилам.
По словам нашей гостьи, в обществе можно было встретить эмигрировавших русских нигилистов, богатых английских либералов, которые сочувствовали аутсайдерам всех стран, британских социалистов, ученых феминисток, претенциозных поэтов, а также богему любых национальностей – например, итальянских и испанских анархистов, находящихся в бегах и преследуемых своими правительствами. Общество друзей русской свободы, казалось, охватывало самые разнообразные виды деятельности: учебные кружки, групповые чтения, чаепития и суаре[10] для интеллектуалов в Хэмпстеде, Чизике и бог знает где еще. На мой беспристрастный взгляд, они напоминали праздную публику, возбужденно следящую за революционной драмой с собственных совершенно безопасных мест в театре жизни.
Однако Шерлок Холмс проявил некоторую заинтересованность в рассказе мисс Симмондс. Он даже несколько поднял ей настроение, задавая вопросы об упоминаемых клиенткой людях. Беседа о русском обществе действительно отвлекла нас от ужаса, который происходил здесь и сейчас, – судьбы двух молодых женщин, одна из которых погибла во цвете лет под колесами локомотива, а вторая шагнула навстречу чудовищным испытаниям.
По словам Виктории Симмондс, Анна Перовская притягивала сторонников как магнитом. Анна и Анджела сблизились, что вызвало некоторую ревность у Виктории. Анна привела Анджелу в пансион «Либерти-хаус», служивший центром русских политических изгнанников. Гостиница представляла собой комплекс из двух кирпичных домов ленточной застройки, прижатых друг к другу, который общество арендовало у владельца трущоб в одном из переулков Кэмден-Тауна – меньше чем в часе ходьбы через Риджентс-парк от Бейкер-стрит. Усилиями Анны Перовской плату за проживание постояльцев взял на себя благотворительный фонд, созданный графом Кропотским, известным русским изгнанником.
В те времена седобородый добродушный граф был весьма популярен в Лондоне, и я часто читал о нем в газетах. Он сплотил богатых британских спонсоров с целью благотворительной поддержки русских изгнанников и сделал движение против царизма весьма модным.
Наша клиентка посетила «Либерти-хаус» всего пару раз и очень давно не бывала там, поскольку испытывала дискомфорт в этом суровом месте. Обычно в пансионе жил десяток-другой постояльцев. Три раза в неделю они устраивали бесплатные ланчи с последующими политическими дискуссиями для всех желающих. В одной из больших комнат на верхних этажах стояли швейные машины, на которых волонтеры шили платья, чтобы зарабатывать деньги. Мисс Симмондс упомянула, что в коммунах русских радикалов часто устраивались подобные швейные мастерские, причем мужчины выполняли ту же работу, что и женщины. Для меня это выглядело дикостью; Холмс между тем, казалось, схватывал все, что рассказывала клиентка, на лету.
Русские изгнанники, по словам нашей гостьи, были постоянными обитателями пансиона, а среди посетителей часто встречались итальянские, испанские и британские анархисты, поэтому дискуссии обычно велись на ломаном английском. Старший из жильцов, хорошо образованный русский, Иван Мышкин, избегал политических споров. Виктория Симмондс находила его настолько же отталкивающим и неприятным, насколько Анну Перовскую – интересной и привлекательной. Мышкин казался нашей клиентке чванливым и целиком поглощенным собственными знаниями.
