Адриан Дойл - Неизвестные приключения Шерлока Холмса
— Боже милостивый, да это же ларец из-под рубина! — задохнулся Джолифф.
— Видите, он признает это! А где мы нашли его, вы тоже знаете? Он был обнаружен там, куда вы его положили, милый мой, — под вашим матрасом!
Лицо Джолиффа стало пепельно-бледным.
— Но я же до него не дотрагивался, — тупо повторил он.
— Минуточку, Грегсон, — вмешался Холмс. — Я так понимаю, что у вас имеется и рубин «Аббас»?
— Нет, — ответил Грегсон, — ларчик был пуст. Но рубин не мог уйти далеко, и сэр Джон, между прочим, предложил вознаграждение в пять тысяч фунтов тому, кто его вернет.
— Могу я взглянуть на ларец? Благодарю вас. Боже, какое печальное зрелище! Замок не тронут, зато петли сломаны… Бархат телесного цвета. Но…
Достав из кармана увеличительное стекло, Холмс положил ларчик под настольную лампу и внимательно осмотрел его.
— Весьма любопытно, — сказал он наконец. — Кстати, Джолифф, рубин был в оправе?
— Да, он был в резном золотом медальоне с цепочкой… Но… ох, мистер Холмс…
— Вы можете быть уверены, что я сделаю для вас все, что возможно. Ладно, Грегсон, мы вас больше не задерживаем.
Агент Скотленд-Ярда защелкнул наручники на нашем несчастном посетителе, и минутой позже дверь за ними закрылась.
Какое-то время Холмс задумчиво курил. Придвинув кресло к камину, он, упершись локтями в колени, опустил голову на руки и молча смотрел на огонь, а я наблюдал за тем, как красноватые отсветы обрисовывают в полутьме его тонкое лицо.
— Вы когда-нибудь слышали о Нонпарель-клубе, Уотсон? — внезапно спросил он.
— Нет, это название мне незнакомо, — ответил я.
— Это самый изысканный клуб игроков в Лондоне, — пояснил Холмс. — Список его членов выглядит, как страница из «Дебретта»[16], приправленная цитатами из Готского альманаха. Мне как-то недавно удалось заглянуть в этот список.
— Святые небеса, Холмс, зачем?
— Затем, что богатство слишком часто связано с преступлением, Уотсон. Это один из законов человеческой безнравственности, и закон этот неизменен на протяжении всей истории.
— Но какое отношение этот клуб имеет к рубину «Аббас»? — спросил я.
— Возможно, никакого. А может быть, очень большое. Будьте так любезны, передайте мне биографический справочник на букву «М» — вон там, над стойкой для трубок… Боже мой, это просто удивительно, что одна буква алфавита может охватить такое количество печально известных имен! Вы могли бы с большей пользой для себя изучить этот список, Уотсон. Но где-то здесь и тот человек, который нам нужен. Так, Маппинз… Марстон, отравитель… Мастерман. Достопочтенный Брус Мастерман, родился в 1856 году, образование… хм… ха!.. Подозревался в причастности к делу о наследстве в Хиллерс-Деборне… секретарь Нонпарель-клуба, член клубов… ну, достаточно. — Мой друг швырнул книгу на кушетку. — Ну-с, Уотсон, вы согласны на небольшую ночную прогулку?
— Безусловно, Холмс. Но куда?..
— Туда, куда нас поведут обстоятельства.
Ветер к этому времени немного утих; когда же мы торопливо вышли на белую тихую улицу, далекие колокола Биг Бена пробили десять. Хотя мы с Холмсом изрядно укутались, холод стоял настолько лютый, что я порадовался короткой пробежке до Мэрилебон-роуд, где мы сумели наконец поймать кеб.
— Думаю, вреда не будет, если мы заедем на Манчестер-сквер, — заметил Холмс, пока мы заворачивались в пледы, и кеб, позвякивая, повез нас по заснеженной улице. Поездка была недолгой, и, когда мы выходили из экипажа перед портиком импозантного георгианского особняка, Холмс показал на площадку перед домом.
— Гости уже разъехались, — сказал он. — Видите, следы колес оставлены после того, как снегопад кончился.
Лакей, отворивший двери, взял наши визитные карточки, и мгновение спустя нас уже провели через холл в богатую библиотеку, где перед камином стоял высокий, худощавый человек с седеющими волосами и крайне меланхоличным выражением лица; он все еще был облачен во фрак. Когда мы вошли, дама, расслабленно сидевшая в шезлонге, встала и повернулась к нам.
Хотя самые известные художники наших дней и обессмертили красоту леди Довертон, я все же отважусь предположить, что ни один из портретистов не отдал должного этой высокомерной и прекрасной женщине, — нигде она не изображена такой, какой мы увидели ее в тот момент: в белом атласном платье с алым цветком, пылающим на лифе, с золотыми бликами света на бледном лице с безупречными точеными чертами, с искрами бриллиантов в роскошных каштановых волосах… Ее супруг стремительно шагнул навстречу нам.
— Мистер Шерлок Холмс, это и в самом деле весьма недурно! — воскликнул он. — Вы решились испытать превратности суровой ночи, чтобы поспешить найти виновника этого беспримерного беззакония, и это говорит о высоком чувстве общественного долга! Весьма высоком!
Холмс поклонился.
— Рубин «Аббас» слишком известный камень, сэр Джон.
— А, рубин… Да-да, конечно, — заметил сэр Джон Довертон. — Весьма прискорбно. К счастью, там остались бутоны. Вы ведь понимаете, что…
Он резко умолк, потому что жена положила ладонь на его руку.
— Но дело уже передано в руки полиции, — надменно произнесла она. — И я не понимаю, почему вдруг мы удостоились визита мистера Шерлока Холмса.
— Я отниму у вас совсем немного времени, леди Довертон, — ответил мой друг. — Я буду доволен, если на несколько минут загляну в оранжерею.
— С какой целью, сэр? Какая может быть связь между оранжереей моего мужа и пропавшей драгоценностью?
— Как раз это я и хочу выяснить.
Леди Довертон холодно улыбнулась.
— Но между тем полиция уже арестовала вора.
— Думаю, нет.
— Абсурд! Человек, сбежавший отсюда, — бывший грабитель. Это все слишком очевидно.
— Возможно, не столь уж и очевидно, мадам! Неужели вам не показалось весьма странным то, что бывший грабитель, будучи осведомлен, что его репутация прекрасно известна вашему брату, вдруг похитил знаменитый камень у своего собственного хозяина, да еще и совершил потрясающую глупость, спрятав ларец под матрасом на своей постели, ведь там даже Скотленд-Ярд способен был отыскать ларчик!
Леди Довертон прижала руку к груди.
— Об этом я совершенно не подумала, — сказала она.
— Естественно. Но, Бог мой, какой прекрасный цветок! Я полагаю, это та самая красная камелия, которую вы сорвали сегодня днем?
— Сегодня вечером, сэр, как раз перед обедом.
— «Spes ultima gentis!»[17] — уныло заметил сэр Джон. — По крайней мере, до следующего цветения.
— Совершенно верно. Но мне было бы любопытно взглянуть на вашу оранжерею.
Мы последовали за хозяином дома через короткий коридор, начинающийся от библиотеки и заканчивающийся стеклянной дверью теплицы. Пока мы с известным ученым-садоводом ждали неподалеку от входа, Холмс начал неторопливое путешествие в жаркой и душной тьме; свеча, которую он нес в руке, появлялась и исчезала — словно огромный жук-светляк полз среди страшноватых теней кактусов и удивительных тропических растений. Поднеся свечу к кусту камелии, Холмс некоторое время внимательно рассматривал ветви сквозь увеличительное стекло.
— О, бедная жертва ножа вандала! — простонал сэр Джон.
— Нет, цветы срезаны маленькими изогнутыми маникюрными ножницами, — заметил Холмс. — Взгляните, тут нет грубых обрывов, какие бывают при действии ножом, и даже более того — маленький порез вот на этом листе позволяет определить, что тот, кто делал это, однажды промахнулся и не попал по стебельку цветка. Ну, я думаю, больше здесь ничего не удастся выяснить.
Мы возвращались в библиотеку, когда Холмс внезапно остановился у маленького окна в стене коридора и, отодвинув щеколду, зажег спичку и перегнулся через подоконник.
— Окно выходит на тропинку, которой пользуются поставщики, — пояснил сэр Джон.
Я, вытянув шею, взглянул через плечо друга. Внизу, под окном, ветром намело длинный, гладкий сугроб, тянущийся от стены дома до узкой дорожки. Холмс не произнес ни слова, но, когда он закончил осмотр и обернулся к нам, я заметил в его глазах нечто вроде удивления и даже досады!
Леди Довертон ждала нас в библиотеке.
— Боюсь, ваша репутация преувеличена, мистер Холмс, — сказала она, и в ее голубых глазах вспыхнуло веселье. — Я-то ожидала, что вы тут же найдете все исчезнувшие цветы и, возможно, даже рубин «Аббас»!
— Ну, по крайней мере, я постараюсь вернуть вам последнее, — холодно откликнулся Холмс.
— Вы ужасный хвастун, мистер Холмс.
— Вообще-то говорят, что хвастовство не входит в мои привычки. А теперь нам с доктором Уотсоном придется поспешить в Нонпарель-клуб… Бог мой, леди Довертон, боюсь, вы сломали свой веер… и мне остается лишь принести извинения за наше вторжение и пожелать вам спокойной ночи.
