Гастон Леру - Тайна Желтой комнаты
— Что ж, господин председатель, я представлю вам самое веское доказательство, — громко ответил Рультабиль. — Пригласите господина Ларсана сюда.
Председательствующий кивнул головой, и судебный пристав исчез за маленькой дверью, оставив ее полуоткрытой. Все взгляды были устремлены только туда.
Наконец судебный пристав появился вновь и, дойдя до середины зала, провозгласил:
— Господин председатель, Фредерика Ларсана там нет. Он ушел около четырех часов назад, и его больше не видели.
— Вот вам и мое доказательство! — торжествующе воскликнул Рультабиль.
— Объясните, какое доказательство? — удивился председательствующий.
— Мое неопровержимое доказательство, — сказал молодой репортер. — Разве вы не понимаете, что он бежал, и я клянусь — больше он не вернется. Вы никогда больше не увидите Фредерика Ларсана!
Шум в глубине зала.
— Если вы действительно серьезно относитесь к правосудию, то почему упустили то время, когда Ларсан находился среди нас, и не высказали ему свои обвинения в лицо? По крайней мере, он мог бы вам достойно ответить.
— Какой ответ убедительнее этого, господин председатель? Он сам мне уже никогда не возразит. Я обвиняю Фредерика Ларсана в том, что он убийца, а он спасается бегством. Разве это не ответ?
— Мы не хотим и не можем в это поверить. Зачем ему бежать? Он же не знал, что вам придет в голову обвинить его.
— Знал, господин председатель, прекрасно знал. Я сам ему и сказал об этом.
— Как же так? Предполагая, что Ларсан является преступником и убийцей, вы даете ему возможность бежать!
— Да, господин председатель, — гордо ответил Рультабиль, — я не принадлежу ни к правосудию, ни к полиции. Я скромный журналист, служу истине, как считаю нужным, и не моя специальность арестовывать людей. Ваше дело охранять общество в силу возможности. Вы мудры, господин председатель, и должны признать, что я прав. Днем я обещал назвать имя убийцы не ранее половины седьмого. По моим подсчетам, этого было достаточно, чтобы предупредить Ларсана и дать ему возможность уехать поездом 4-17 в Париж, где он будет уже в безопасности. Час, чтобы добраться до Парижа, час с четвертью — чтобы скрыть свои следы. Таким образом, это приводит нас к половине седьмого, и вам его больше не найти, — продолжал Рультабиль, поглядывая на Робера Дарзака. — Он достаточно хитер, чтобы и впредь ускользать от вас, а ведь вы его давно и тщетно преследовали. Просто он менее ловок, чем я, — прибавил Рультабиль, заливаясь смехом, но уже в одиночку, так как всем остальным было не до смеха. — Он сильнее всех полицейских на земном шаре. Этот человек четыре года назад устроился в сыскную полицию и стал известен под именем Фредерика Ларсана. Раньше он был знаменит не меньше, но под другим именем, которое вы так же хорошо знаете. Фредерик Ларсан, господин председатель, это Бальмейер!
— Бальмейер? — удивился председатель суда.
— Бальмейер! — воскликнул Робер Дарзак. — Так, значит, это правда.
— А, господин Дарзак, теперь вы, кажется, больше не считаете меня сумасшедшим?
— Бальмейер! Бальмейер! — в зале ничего другого не было слышно, кроме этого имени.
Председательствующий прервал заседание.
Можете себе представить, насколько шумным был этот перерыв! Публике было о чем поговорить.
Еще бы, Бальмейер! Это имя было известно каждому. Правда, сравнительно недавно прошел слух о его смерти. Но теперь, значит, он спасся от гибели, как всю свою жизнь спасался от полицейских.
Надо ли перечислять похождения Бальмейера, которым в течение двадцати лет были посвящены все газеты. И если некоторые мои читатели забыли дело Желтой комнаты, то уж имя Бальмейера они, конечно, сохранили в своей памяти.
Это был отъявленный мошенник и великосветский аферист, обладавший удивительной ловкостью рук. Принятый в высшем свете, член наиболее избранных клубов, он был вдобавок еще и первоклассным шулером, который в затруднительных случаях, не колеблясь, орудовал ножом. Смелый и страшный «апаш», он никогда не знал сомнений и брался за самые рискованные и темные дела.
Однажды он все-таки был арестован, но успел сбежать перед самым судом, засыпав перцем глаза полицейских, которые везли его из тюрьмы во Дворец правосудия. Позднее стало известно, что в день своего бегства, когда его тщетно разыскивали лучшие сыщики парижской полиции, Бальмейер спокойно отправился на премьеру в «Комеди Франсез».
Затем он покинул Францию и уехал промышлять в Америку, где в один прекрасный день был задержан полицией штата Огайо, но снова бежал. О Бальмейере можно было бы написать целые тома удивительных историй.
И вот такой человек становится Фредериком Ларсаном.
— Но как же так, — возмущались присутствовавшие, — если юный журналист разоблачил Бальмейера, то почему, зная прошлое этого отъявленного негодяя, он позволил ему бежать?
В этот момент я восхищался Рультабилем, прекрасно понимая, какую услугу он оказал Роберу Дарзаку и мадемуазель Станжерсон, освобождая их от бандита, который теперь уже не сможет ничего рассказать.
Публика еще не пришла в себя от сделанного открытия, а в зале уже начали раздаваться голоса:
— Фредерик Ларсан, может быть, и убийца, но это не объясняет, как он выбрался из Желтой комнаты.
Заседание было продолжено, и допрос возобновился.
— Вы нас только что убеждали, — обратился к нему председательствующий, — что бежать из закрытого со всех сторон угла во дворе было невозможно. И я с вами согласен. Я допускаю также, что выглянувшего из окна Ларсана можно отнести к тем, кто в этом углу находился. Но ведь чтобы выглянуть из окна на втором этаже, ему надо было сначала туда добраться. Как он мог это сделать?
— Я сказал, — возразил Рультабиль, — что бежать нельзя было обычным способом. И он отыскал необычный. В отличие от Желтой комнаты, которая была закрыта со всех сторон, тупик во дворе давал все-таки возможность забраться по стене на плоскую крышу террасы и затем, пока мы все в немом оцепенении склонились над телом сторожа, перебраться в галерею через выходившее на террасу окно. Несколько шагов, и Ларсан был уже в своей комнате, а открыть окно и окликнуть нас было делом нескольких секунд — детские игрушки для такого акробата, как Бальмейер. А вот и доказательство, что все это не плод моей фантазии.
С этими словами Рультабиль извлек из кармана небольшой сверток и, развернув его, показал судье металлический стержень.
— Подготавливая отступление из своей комнаты на случай внезапного бегства, Ларсан вбил этот стержень в стену под террасой. Он идеально подходит к отверстию в кирпичной кладке, где я его и обнаружил.
Оказавшись загнанным в угол, Ларсан поставил одну ногу на тумбу, а другую на этот стержень и, ухватившись рукой за карниз над дверью комнаты сторожа, буквально исчез в воздухе. Тем более, что он очень ловок и вовсе не собирался этим вечером засыпать от снотворного, как он пытался нас уверить.
За десертом после обеда он разыграл великолепную сцену, изобразив внезапно и крепко уснувшего человека, что, естественно, отводило от него всякие подозрения. Если после совместного обеда и Ларсан, и я подверглись одной и той же участи, значит, он ни при чем.
А между тем Ларсан прекрасно использовал предоставившуюся ему возможность и надежно усыпил меня. Только мое жалкое состояние позволило ему пробраться в комнату мадемуазель Станжерсон. Какое несчастье можно было предотвратить!
В зале раздались приглушенные рыдания Робера Дарзака, нервы которого не выдержали этого воспоминания.
— Вы понимаете, — добавил Рультабиль, — что, находясь в соседней комнате, я сильно стеснял Ларсана, так как он знал или по крайней мере догадывался, что этой ночью мне будет не до сна. Конечно, он не предполагал, что я его подозреваю, но я мог заметить, как он выходит из своей комнаты, направляясь к мадемуазель Станжерсон. Чтобы проникнуть к своей жертве, он выбрал тот момент, когда я крепко заснул, а мой друг Сэнклер, выбиваясь из сил, пытался меня разбудить. Через десять минут раздался ужасный, незабываемый крик мадемуазель Станжерсон.
— Почему вы начали подозревать именно Ларсана? — спросил председательствующий.
— Это результат моих рассуждений, господин председатель. Я уже несколько дней наблюдал за ним, но трюка со снотворным все-таки не предвидел. Да, все мои рассуждения указывали именно на него, однако следовало увидеть лицо преступника своими глазами, после того как я определил своим разумом.
На следующий день после происшествия в Необъяснимой галерее я находился в положении человека, который не знает, как ему воспользоваться плодами своих размышлений. Склонившись к земле и вглядываясь в видимые, но, увы, ложные следы, я долго раздумывал над тем, что же мне теперь делать. Наконец выпрямился и отправился за ответом в галерею.
