Рекс Стаут - Второе признание (сборник)
Я с трудом удержался, чтобы не фыркнуть. Симпатичная веснушчатая девчонка, которая в моем присутствии заявила, будто Вульф заглянул ей в душу, – это переходило всякие границы. Если и было на свете что-то, в чем совсем не разбирался он, зато разбирался я, так это молоденькие девушки.
– И вот, – продолжала Гвен, – я приехала к вам и все рассказала. Я понимаю, что вы ничем не сумеете помочь, потому что папа заставил Уэбстера подписаться под признанием, а значит, дело закрыто. Однако я смутно ощущала потребность с кем-то поделиться, а после того как подслушала разговор Пола и Конни, поняла, что просто обязана это сделать. Но вы должны понять, что я совершенно честна перед вами. Знаете, если бы это случилось год или даже неделю назад, я притворилась бы, будто пришла только потому, что мой долг – помочь вам установить истинную причину смерти Луиса. Но если он, как вы нас уверяли, действительно был негодяем, о каком долге может идти речь? Просто если я действительно хочу стать безукоризненно честным человеком, надо начинать сейчас или никогда. Я больше не хочу никого бояться, даже вас.
Вульф покачал головой:
– Вы слишком многого от себя ожидаете. Я в два с лишним раза старше вас, и самоуважения у меня побольше, но даже я кое-кого боюсь. Не перестарайтесь. Честность состоит из множества слоев, не стоит непременно стремиться к самому глубокому. Что еще говорили мистер и миссис Эмерсон?
– Только то, о чем я уже рассказала.
– Больше ничего… м-м… содержательного?
– Я передала вам все, что слышала. Я не… – Она запнулась и сдвинула брови. – Неужели я не упомянула? Что он назвал ее идиоткой?
– Нет.
– Да, назвал идиоткой. Когда она заговорила о своей репутации. Сказал: «Ты идиотка! Чего уж там, сказала бы Гудвину прямо, будто это ты его убила. Или что знаешь, что я убил». Тогда она его ударила – или он ее.
– А потом?
– Не знаю. Я убежала.
– К тому моменту вы уже заподозрили мистера Эмерсона в убийстве мистера Рони?
– Но я… – Гвен была шокирована. – Я вовсе его не подозреваю. С чего вы взяли?
– Еще как подозреваете. Просто не осмеливаетесь себе признаться. Честность – это прекрасно, мисс Сперлинг, но существует еще и здравый смысл. Если я, по вашим же словам, действительно вас понимаю, вы думаете, что мистер Эмерсон убил мистера Рони за то, что тот флиртовал с миссис Эмерсон. Я в это не верю. Мне приходилось слышать мистера Эмерсона по радио, я встречался с ним у вас дома. С моей точки зрения, на бурный, необузданный, стихийный всплеск он не способен. Вы сказали, что в деле Рони я ничем не сумею помочь. А я убежден, что сумею, и намерен попытаться, но если только я поймаю себя на том, что всерьез обдумываю версию об убийстве на почве ревности, то сразу брошу это дело.
– Но если… – Гвен хмуро уставилась на него. – Если не ревность, то что же?
– Не знаю. Пока не знаю. – Вульф уперся руками в край стола, отодвинул кресло и встал. – Домой-то вы собираетесь?
– Да. Но…
– Тогда вам лучше поторопиться. Уже поздно. Ваше новоявленное пристрастие к честности весьма похвально, однако умеренность прежде всего. Будет честно, если вы признаетесь отцу, что побывали у меня, – вот вернетесь домой и все ему расскажете; но если вы так поступите, он решит, что вы помогли мне опровергнуть заявление мистера Кейна, а это неправда. Значит, честнее всего будет солгать, то есть сказать ему, что вы ездили к другу.
– А я так и сделала, – объявила Гвен. – Ведь вы на самом деле друг. Я хочу еще немного с вами поговорить.
– Не сегодня, – решительно возразил Вульф. – Я жду посетителя. Увидимся как-нибудь в другой раз. – И торопливо добавил: – Предварительно договорившись, конечно.
Бедняжке не хотелось уходить, но что она могла поделать? Я подал ей горжетку, она послушно поднялась, но, желая потянуть время, стала задавать разные вопросы, однако односложные ответы в конце концов вынудили ее уйти.
После ее ухода я тут же высказал Вульфу все, что о нем думаю.
– Счастье само идет к вам в руки, – с жаром восклицал я. – Может, она и не «Мисс Америка» сорок девятого года, но далеко не уродина, к тому же богатая наследница и без ума от вас. Забросите работу, начнете жить в свое удовольствие. А вечерами будете втюхивать ей, как хорошо вы ее понимаете, ведь ей, судя по всему, ничего другого и не надо. Наконец-то и вы попались на крючок. Самое время. – Я протянул ему руку. – Сердечно поздравляю!
– Заткнись! – Он посмотрел на часы.
– Еще минутку. Правильно вы ей наплели, что ждете посетителя. Самая подходящая тактика: распалите ее своей недоступностью…
– Ступай в постель. Я действительно жду посетителя.
Я пристально посмотрел на него:
– Снова женщину?
– На этот раз мужчину. Я сам ему открою. Убери со стола этот хлам и отправляйся спать. Сейчас же.
Подобное случалось не чаще двух раз за пять лет. Бывало, меня выставляли из комнаты, зачастую приказывали положить трубку, если я слушал по параллельному аппарату (когда речь шла о высоких материях, недоступных моему пониманию), но практически никогда не отсылали наверх, чтобы я даже одним глазком не мог взглянуть на посетителя.
– Мистер Джонс? – полюбопытствовал я.
– Сейчас же убери этот хлам!
Я сложил бумаги, разбросанные по его столу, и снова затолкал их в свой ящик, а потом заметил:
– Мне это не по душе, вы же знаете. Одна из моих обязанностей – защищать вашу жизнь. – Я подошел к сейфу. – Что, если, спустившись утром в кабинет, я найду вас бездыханным?
– Однажды так и случится. Но не теперь. Не запирай сейф.
– Здесь пятьдесят тысяч!
– Знаю. Не запирай.
– Ладно, как хотите. Пистолеты лежат во втором ящике моего стола, только они не заряжены.
Я пожелал ему спокойной ночи и вышел.
Глава девятнадцатая
Утром трех десятых от пятидесяти тысяч как не бывало. Пятнадцать тысяч долларов! Я поклялся себе, что, прежде чем настанет мой смертный час, непременно взгляну на мистера Джонса хотя бы издали. Нельзя упустить возможность взглянуть на типа, который требует за сдельную работу такие деньжищи, да еще и вперед.
Я проснулся в семь утра, проспав всего пять часов. Брать пример с Гвен и подслушивать у дверей я не стал, но и мирно посапывать в кроватке, пока Вульф в своем кабинете встречался с таинственной личностью, на которую мне запретили даже смотреть, тоже не собирался. Не раздеваясь, я взял пистолет, лежавший на столе, прошел по коридору и уселся на верхней ступеньке лестницы. Отсюда, с высоты двух пролетов, я слышал, как этот тип пришел, в прихожей раздались два голоса (один принадлежал Вульфу, другой его гостю), дверь кабинета захлопнулась, а затем в течение почти трех часов я с трудом улавливал лишь слабое бормотание, доносившееся снизу. Последний час мне приходилось предпринимать неимоверные усилия, чтобы не заснуть. Наконец дверь кабинета открылась и голоса стали громче, через полминуты посетитель удалился, и я услышал, как заработал лифт. Я тут же ретировался в свою комнату. Опустив голову на подушку, устроился поудобнее и тут же уснул.
По утрам я, как правило, появляюсь в кабинете не сразу – сначала мне надо полчасика посидеть в кухне с Фрицем, позавтракать, изучить утреннюю газету. Но в ту пятницу я первым делом заглянул в кабинет и отпер сейф. Вульф не тот человек, чтобы запросто расстаться с пятнадцатью тысячами, не имея ясного представления о том, для чего он это делает, поэтому мне показалось вполне вероятным, что ему в любой момент может понадобиться моя помощь. Когда пробило восемь и Фриц, относивший в комнату Вульфа поднос с завтраком, снова спустился вниз, я был уверен, что сейчас меня позовут на второй этаж. Ничего подобного. По словам Фрица, мое имя даже не упоминалось. В обычный час, без трех минут девять, уже сидя за своим столом в кабинете, я услыхал звук поднимающегося лифта. Судя по всему, Вульф снова вернулся к священному распорядку, согласно которому время с девяти до одиннадцати он проводил в оранжерее. Теперь, когда помощь со стороны уже не требовалась, они с Теодором управлялись там вдвоем.
Признаки жизни он подал только один раз. В девять с небольшим затренькал внутренний телефон. Звонил Вульф: он хотел знать, не пришел ли кто из ребят. Я ответил, что еще нет, и тогда он сказал, что, если придут, я должен отослать их восвояси. Я спросил: и Фреда тоже? Он ответил: да, это касается всех, без исключения. Я поинтересовался, будут ли для них новые указания; он сказал: нет, просто вели, чтобы уходили.
На этом наше общение закончилось. Я потратил два часа, разбирая утреннюю почту и наводя порядок в ящике с бумагами. В одиннадцать ноль две явился Вульф, пожелал мне доброго утра (от этого правила он никогда не отступал, даже если перед этим мы разговаривали по телефону), водворился за письменным столом и брюзгливо пробормотал:
