Эрл Гарднер - Дело о мрачной девушке

– В этом случае вы как должное принимаете, что окно было взломано и под ним на мягком грунте оставлены следы только для отвода глаз.

– Конечно. Вы, может, теперь скажете, что хотите, чтобы собрали весь город, потому что не исключено, что кто-то из его жителей вломился в дом. Вы же должны понимать, что все не станет делаться по-вашему, господин адвокат.

– Все должно быть обустроено так, чтобы мы точно определили – реально Грейвс видел происходящее и узнал участников эксперимента или это просто была удачная догадка.

В глазах Клода Драмма мелькнул победный огонек.

– Я организовал этот эксперимент при обстоятельствах, идентичных тем, при которых совершалось преступление, – заявил он. – Эксперимент – результат вызова, брошенного вами. Теперь, если вы боитесь на него пойти, потому что знаете, что Грейвс не ошибется, вам требуется только сказать об этом, и мы все отменим. Вы не осмеливаетесь позволить свидетелю подтвердить свои слова, понимая, что это означает для ваших клиентов.

Мейсон пожал плечами:

– Ну, если вы так объясняете мои действия, то можете начинать эксперимент.

По всему было видно, что Драмм уверен в победе. Он радостно улыбнулся, не сомневаясь в исходе мероприятия.

– Прекрасно, – сказал он, обращаясь к группе людей, собравшихся вокруг них. – Я думаю, что все разобрались в ситуации. Мы поедем на машине вверх по возвышенности. Я сяду сзади вместе с мистером Грейвсом. Мистер Мейсон, адвокат защиты, – рядом с судьей Пурлеем. После нашего отъезда вы, господа журналисты, выберете одну из этих двух женщин. Она встанет таким образом, чтобы ее голова, шея, плечо и рука были видны с поворота на дороге, где должен оглянуться Грейвс. Вы также выберете одного из трех мужчин, одетых в костюмы разных цветов, и он замахнется тростью и наклонится над стулом, на котором сидел Эдвард Нортон, когда его убили. Пожалуй, это все. Репутации судьи Пурлея достаточно, как мне кажется, чтобы гарантировать, чтобы то, что произойдет в автомашине, не было в дальнейшем искажено ни одной из сторон.

– Секундочку, – вставил Мейсон. – Перед тем как Дон Грейвс покинет этот кабинет, я бы хотел конфиденциально поговорить с судьей Пурлеем.

Драмм подозрительно посмотрел на адвоката.

– Только в моем присутствии, – заявил он. – Это эксперимент, и если вы собираетесь с кем-то конфиденциально беседовать, я должен слышать, что вы намереваетесь сказать.

– Я не против того, чтобы вы это слышали, – ответил Мейсон. – Но, естественно, раз это эксперимент, я не хочу, чтобы Дон Грейвс слышал мои слова.

– Согласен, – кивнул Драмм. – Грейвс, подождите здесь, пока мы вас не вызовем.

– Мы нажмем на гудок, когда будем готовы, – сообщил Мейсон.

Представители двух сторон в судебном процессе молча пошли вниз по широкой лестнице, спустились по ступенькам с крыльца и направились к машине, где с чувством собственного достоинства за рулем сидел судья Пурлей, окруженный репортерами. Его лицо выражало удовлетворение, которое он пытался скрыть под маской серьезности и благопристойности, присущих представителю судейского корпуса.

– Вы готовы, господа? – обратился он к Мейсону и Драмму.

– Мы пришли к соглашению, что я сяду спереди рядом с вами, а мистер Драмм – сзади, рядом с Доном Грейвсом, не так ли? – сказал Мейсон.

– Так, – согласился Драмм.

– В таком случае я хотел бы попросить вас снять очки, – обратился Мейсон к заместителю окружного прокурора.

– Что? – рявкнул Драмм.

– Я прошу вас снять очки, – повторил Мейсон. – Вы должны понимать, мистер Драмм, что в очках вы прекрасно видите и, если вы повернетесь одновременно с Грейвсом или даже раньше его, что вам не запрещается, можете, повторяю, можете каким-то невольным, непроизвольным выражением или жестом подсказать Грейвсу, кто из мужчин держит трость. В таком случае получится, что в эксперименте участвуют две пары глаз вместо одной.

– Это оскорбление. Вы не верите в мою честность, – возмутился Драмм.

– Я не имел в виду ничего подобного. Это просто предосторожность против непреднамеренного сигнала.

– Я отказываюсь, – заявил Драмм.

– Хорошо. Я не настаиваю, я просто упомянул это как желаемый вариант. И еще я хотел бы попросить судью Пурлея смотреть прямо на дорогу.

– Нет, на это я тоже не согласен, – заявил Драмм, – потому что, когда судья Пурлей вел машину в ночь совершения преступления и Дон Грейвс закричал, что видел, как произошло убийство, судья Пурлей, естественно, обернулся, чтобы посмотреть, что послужило причиной возгласа, и, конечно, снизил скорость, что дало Грейвсу возможность смотреть более длительное время.

Мейсон устало вздохнул, как человек, которого перехитрили, или генерал, которого превзошли в военном искусстве.

– Хорошо. Вызывайте Грейвса.

Судья Пурлей нажал на гудок.

Они подождали несколько минут, и тут уже Мейсон протянул руку и нажал на гудок.

Грейвса все не было, и судья Пурлей снова требовательно нажал на гудок и начал выглядывать из окна машины.

Внезапно Дон Грейвс появился в окне кабинета и закричал находившимся внизу:

– Один из газетных репортеров хочет изменить условия эксперимента!

Клод Драмм выругался себе под нос, вылез из машины, хлопнув дверью, пересек дорожку и встал под окном.

– Мы закончили обсуждение условий перед тем, как спуститься вниз, – заявил он. – Прекратите дискуссию с репортерами. Если они будут нам мешать, то мы просто попросим их удалиться. Немедленно спускайтесь вниз!

– Хорошо, сэр, – кивнул Дон Грейвс и исчез из окна.

Практически сразу же в окне показалась голова Харри Неверса, и он закричал:

– Условия эксперимента несправедливы! У нас должно быть право поставить одного из мужчин туда, где, как заявляет Грейвс, стояла женщина, если нам так захочется. Это поможет определить, мог ли Грейвс фактически различить, какого пола был третий человек в комнате. Ведь это мог оказаться и мужчина.

– В розовом пеньюаре? – съязвил Драмм. – Послушайте, ваша единственная функция, господа журналисты, это выбрать одного из трех мужчин и одну из двух женщин, которые займут оговоренные места. По этому вопросу достигнуто соглашение, таковы условия эксперимента. Если вы предпримете попытку что-то изменить, я вообще отменю проведение эксперимента.

– Ну ладно, пусть будет по-вашему, – согласился Неверс. – Но я все равно считаю условия несправедливыми.

Дон Грейвс спустился по лестнице, открыл входную дверь и тихо сообщил Драмму:

– Этот журналист пьян. Он там всем мешал, но я не хотел его оскорблять, чтобы потом газеты на меня не набросились.

– Не беспокойтесь. Оставьте это мне. Ну, мы готовы наконец? – недовольным тоном спросил Драмм.

– Готовы, – ответил Мейсон.

Участники эксперимента в последний раз заняли свои места в машине. Защелкали вспышки фотоаппаратов. Представители всех газет старались сделать снимки отъезжающей машины.

Судья Пурлей начал увеличивать скорость и довел ее до такой, на которой машина двигалась в ночь убийства.

– Мы достигли соглашения, что Дон Грейвс имеет право взглянуть назад только после того, как судья Пурлей укажет место, где Грейвс впервые воскликнул, не так ли? – уточнил Мейсон.

– Все правильно, – подтвердил Драмм.

Машина на ровной скорости поднималась по возвышенности.

– Сейчас! – крикнул судья Пурлей.

Дон Грейвс обернулся и прижался лицом к заднему стеклу, по бокам прикрыв глаза ладонями.

Перри Мейсон бросил взгляд на окно кабинета. Фигуры мелькнули на какую-то секунду, а затем машина завернула за поворот, и дом исчез из поля зрения.

– Я все видел, – сообщил Дон Грейвс.

– И кто это был? – поинтересовался судья Пурлей, нажимая на тормоза.

– Темноволосый мужчина в синем сержевом костюме и женщина в розовом платье, – ответил Дон Грейвс.

Клод Драмм облегченно вздохнул.

– Конец вашей защите, господин адвокат, – обратился он к Мейсону. – Она разбита вдребезги.

Мейсон промолчал.

Судья Пурлей многозначительно вздохнул.

– Я сейчас развернусь и поеду обратно, – сообщил он. – Предполагаю, что журналисты еще захотят нас сфотографировать.

– Наверное, – согласился Драмм.

Мейсон продолжал молчать. Его суровое лицо с резкими чертами ничего не выражало. Спокойные глаза задумчиво смотрели на судью Пурлея.

Глава 25

Зал суда был до отказа забит зрителями, когда судья Маркхэм вышел из своего кабинета, чтобы открыть утреннее заседание.

– Встать! Суд идет! – объявил бейлиф.

Зрители встали и оставались стоять, пока судья Маркхэм не занял свое место. Бейлиф произнес стандартную фразу, открывающую очередное заседание.

Судья стукнул молоточком по столу, и зрители, адвокаты, присяжные и обвиняемые опустились на свои места.

Атмосфера в зале была наэлектризована, симпатии оставались на стороне обвинения.