Джентльмен с Харви-стрит - Евгения Бергер
Гаспаро Фальконе весьма показательно закатил глаза, вскинув брови.
– Как видите, эти двое любят друг друга, так есть ли резоны противиться этому светлому чувству? – едва ли не риторически вопросил он. – Насколько я знаю, мой Джино и так собирался просить руки сеньориты Уорд, так отчего бы нам не решить это дело прямо сейчас? – Риверстоуны молча прожигали несчастную пару глазами. – Или вы полагаете, что Фальконе, будучи иностранцами, недостойны руки вашей дочери? Так я с радостью предоставлю вам сведения о наших аристократических предках, вплоть до Арнульфа Каринтийского, а пять тысяч годового дохода, я полагаю, будут достаточным аргументом в пользу нашей финансовой состоятельности.
– Я не пойду за Феррерса, мама, – весомо присовокупила Аманда, прерывая повисшее после слов графа молчание. – Хоть запирайте, хоть нет, я сбегу с Джеком в Италию, так и знайте.
Джеку почудилось, что отец его девушки скрипнул зубами.
– Наша дочь не уедет в Италию, – через силу, но произнес он, явно давая понять, что они против подобного брака, но Фальконе, делая вид, что не понял завуалированного отказа, воскликнул весьма жизнерадостно:
– Где они будут жить, решать молодым, право слово, сеньор. Я их неволить не стану! Мой Джино и сам наполовину английских кровей, так что я допускаю: английская родина может манить его так же сильно, как итальянская.
Лицо Риверстоуна перекосилось и снова послышался скрежет зубов.
– Наша дочь... – начал он снова, – не выйдет замуж за... – Джека смерили еще более уничижительно-убийственным взглядом, – … итальянца. – Читайте: какого-то выскочку. – Не обессудьте, граф!
– Ваше право, – опять посерьезнел Фальконе, – но вы должны понимать: после сегодняшнего... кхм, конфуза, особенно если о нем разболтают светские кумушки, вашей дочери будет непросто не только найти себе мужа, но даже... выходить в свет.
Собеседники встретились взглядами, Риверстоун спросил:
– И кто же их просветит, этих кумушек, позвольте узнать?
Граф улыбнулся, вроде как поражаясь наивности собеседника, но на самом деле давая понять, что он сам и расскажет в случае необходимости.
– Вам ли не знать, дорогой лорд, как разносятся сплетни? – вопросом же на вопрос откликнулся он. – Здесь шепнула какая-то птичка, там – другая и третья... Право слово, не понимаю упорства, с которым вы так противитесь браку наших детей. Джино с радостью обелит имя Аманды, согласившись взять ее замуж, не так ли, мой мальчик?
Джек, с трудом понимая, на каком свете находится, молча кивнул. А ведь только около часа назад он твердо решил отступиться от мыслей о браке с Амандой…
– Вот видите, как чудесно все складывается! – восхитился Фальконе. – Завтра же мы с моим внуком явимся к вам с соответствующими бумагами, дабы урегулировать финансовые вопросы и обсудить длительность намечающейся помолвки. Могу вас уверить, в накладе никто не останется! Это поистине славный вечер как для самих молодых, так и для нас, стариков. Идите я вас расцелую! – С такими словами Фальконе сам подался к неподвижно замершей паре, с тревогой за этими переговорами наблюдавшей и все еще не осознавшей, чем именно они кончились.
Он смачно, по-итальнски восторженно расцеловал их в горящие щеки и попутно застегнул Джеку пару пуговиц на рубашке.
– Итак, до завтрашнего утра? – обратился он к Риверстоуну, неподвижному и молчаливому, как соляной столб. У того дернулись веко и уголки губ, но он все же кивнул, не в силах молвить ни слова...
Вместо него леди Риверстоун приказала:
– Аманда, мы едем домой. Немедленно!
Пальцы Аманды скользнули из ладони Джека и сама она, собираясь уйти, сделала шаг, но вдруг развернулась и обняла его. Крепко-крепко.
– До завтра, – шепнула чуть слышно. – Люблю тебя.
– Бесстыдница! – проскрежетала миледи, дернув дочь за руку, и, наверное, со всей силы, но Аманда счастливо улыбалась, ничуть не обратив на это внимание.
«До завтра. Люблю тебя».
Дверь, за которой скрылись Риверстоуны с дочерью и провожающей их мисс Харпер, закрылась, и Джек с мнимым дедом остались наедине.
– Ну и зачем вы сделали это? – Джек рухнул на оттоманку и взъерошил пальцами волосы. – Зачем за меня заступились? Еще и солгали Риверстоунам.
– Я не лгал, – невозмутимо откликнулся граф, глядя на него сверху вниз. – А заступиться был просто обязан: как-никак ситуация вышла пикантной. Я глазам не поверил... – сверкнул он улыбкой.
Джек опять запустил пальцы в волосы, щеки его ярко вспыхнули.
– Я ей не пара, – произнес глухо и обреченно. – Собирался сказать ей об этом, а тут... Как теперь говорить с Риверстоунами, признаваться в обмане? И зачем вы только вмешались? Пусть бы...
– Что? Оскорбляли тебя? Ну уж нет, – разозлился Фальконе, – никому не позволю оскорблять моего внука, прости.
Джек поднял голову и с удивлением на него посмотрел.
– Я не ваш внук, мы, кажется, разрешили этот вопрос.
– Это ты себе что-то придумал, я же... уверен в обратном.
Джек нахмурился, продолжая сверлить лицо собеседника взглядом. Поднялся. И вдруг кинул недоуменно:
– Вы шутите, так?
– Я серьезен, как никогда.
Джек мотнул головой, прогоняя туман странных мыслей: от потрясения он, должно быть, соображает не очень.
– Они знают, кто я такой, – произнес он, имея в виду Риверстоунов, – нищий мальчишка, обманщик. Зря вы отсрочили неизбежное...
Гаспаро Фальконе на этих словах, полных горечи и тоски, подошел совсем близко, положил руку на плечо парня и заглянул ему прямо в глаза.
– Ты – Фальконе, – произнес он. – Сын моей дочери, внук, о котором я долгие годы мечтал, и которой наследует состояние нашего рода. Я так решил, – добавил поспешно, не дав Джеку возможность что-нибудь возразить, хотя тот, открыв рот, вряд ли смог бы хоть слово сказать, так сильно его поразило признание деда. – И от решенного не отступлюсь! И тебе не позволю. – Старик сжал плечо внука.
– Но я... не могу... – В голове парня будто взорвалась петарда китайского фейерверка: он оглох на секунду и даже как будто бы онемел. – Я...
– А мне безразлично, можешь ты или нет, – жестко кинул Фальконе. – Я так решил, вот и все. Не хочу, чтобы деньги Фальконе растрынькал какой-то избалованный малец, которого я, между прочим, два раза в жизни и увидел. И оба раза он вызывал у меня раздражение! Вот ему, а
