Агата Кристи - Врата судьбы
— Вы считаете — возможно, мне не следует задавать этот вопрос, — вы считаете, что знаете, кто это был? Его имя, мотивы?
— Ну, мы многое знаем о некоторых местных. Больше, чем они думают. Чаще всего не показываем, сколько знаем о них, — так до них легче добраться. В конце концов узнаешь, с кем они связаны, кто им платит за то, что они делают, или же им самим приходят в голову такие идеи. Но я думаю — ну, мне почему-то кажется, что это сделал не кто-то из местных.
— Почему вы так думаете? — спросил Томми.
— Ну, знаете, — сплетни, информация из других отделов.
Взгляды Томми и инспектора встретились. Несколько минут они ничего не говорили, только смотрели друг на друга.
— Ну, — заговорил Томми, — я — я понимаю. Да, понимаю.
— Можно дать вам один совет? — спросил инспектор Норрис.
— Да? — спросил Томми, с сомнением глядя на него.
— Вам, как я понимаю, нужен садовник?
— Нашего садовника убили, как вы, наверное, знаете.
— Знаю, разумеется. Старый Айзек Бодликотт. Хороший был старикан. Любил пустить пыль в глаза, рассказать, какие чудеса он выделывал в прошлом. Но он был популярным человеком. Ему можно было доверять.
— Не представляю, кто его убил и зачем, — сказал Томми. — Похоже, никто так это и не узнал.
— Вы имеете в виду, МЫ не узнали. Такие вещи, вы же знаете, сразу не делаются. На дознании мало что говорится, а коронер выносит вердикт: «убийство, совершенное неизвестным лицом». Зачастую с этого все только начинается. Но я вот что хотел вам сказать: может статься, к вам придет кто-нибудь и спросит, нужен ли вам садовник. Он, мол, может приходить два или три дня в неделю, возможно, и чаще. В виде рекомендации он скажет вам, что проработал несколько лет у мистера Соломона. Сможете запомнить это имя?
— Мистер Соломон, — повторил Томми.
На мгновение в глазах инспектора Норриса как будто что-то блеснуло.
— Да. Он, конечно, уже умер — я имею в виду, мистер Соломон. Но он действительно жил здесь, и у него работало несколько садовников. Не знаю точно, как этот человек назовется
— скажем, не помню. Могут послать нескольких человек — скорее всего, я полагаю, Криспина. Мужчина от тридцати до пятидесяти, работал у мистера Соломона. Если кто-то придет наниматься на работу и НЕ упомянет мистера Соломона, я бы на вашем месте не стал брать его. Это вам маленькое предупреждение.
— Понимаю, — сказал Томми. — Да, понимаю. Надеюсь, я все уяснил.
— Вы понимаете с полуслова, мистер Бересфорд, — кивнул инспектор Норрис. — Неудивительно, учитывая ваш род занятий. Что еще мы можем подсказать вам?
— Да пожалуй, ничего, — сказал Томми. — Вопросов больше нет.
— Мы будем наводить справки, не обязательно в этих краях. Я могу поехать в Лондон или в другие места. Мы все примем участие в розысках. Вы же знаете это, правда?
— Я стараюсь удержать Таппенс — удержать мою жену от активного вмешательства в события, потому что… Но это будет трудно.
— С женщинами всегда трудно, — заметил инспектор Норрис.
Томми повторил эти слова Таппенс, когда сидел у ее постели и смотрел, как она ест виноград.
— Ты что, ешь виноград с косточками?
— Обычно да, — ответила Таппенс. — Их очень долго выковыривать. Не думаю, чтобы они причиняли вред.
— Ну, если ты делала так всю жизнь, и до сих пор они не причинили тебе вреда, то не причинят и сейчас, — сказал Томми.
— Что тебе сказали в полиции?
— Именно то, что мы и думали.
— Они догадываются, кто это мог быть?
— Они считают, что это не дело рук местных.
— С кем ты разговаривал? Его звали не инспектор Уотсон?
— Нет. Инспектор Норрис.
— Этого я не знаю. Что еще он сказал?
— Он сказал, что женщин всегда трудно сдержать.
— Надо же! А он знал, что ты передашь мне его слова?
— Возможно, нет, — ответил Томми и встал. — Я должен дозвониться в Лондон, Я там не появлюсь еще день — два.
— Почему? Я здесь в безопасности. За мной присматривает Элберт и все остальные. Доктор Кроссфилд ужасно добр и следит за мной, как наседка за цыпленком.
— Мне надо пойти сделать покупки для Элберта. Хочешь что-нибудь?
— Да, — сказала Таппенс, — принеси мне дыню. У меня появилось желание покушать фрукты. Только фрукты.
— Хорошо, — сказал Томми. Томми позвонил в Лондон.
— Полковник Пайкэвей?
— Да. Алло. А, это вы, Томас Бересфорд?
— Вы меня узнали. Я хотел сообщить вам, что…
— Что-то произошло с Таппенс. Я слышал об этом, — сказал полковник Пайкэвей. — Не надо ничего говорить. Оставайтесь на месте ближайшие пару дней, а то и неделю. Не приезжайте в Лондон. Докладывайте обо всем, что произойдет.
— Мы должны привезти вам кое-что.
— Пока не надо. Пусть Таппенс подумает, куда их пока спрятать.
— Она что-нибудь придумает. Она умеет прятать вещи не хуже нашего пса. Он зарывает кости в саду.
— Я слышал, что он погнался за человеком, который стрелял в вас, и выгнал его из сада…
— Я вижу, вы уже в курсе.
— Мы всегда все знаем, — сказал полковник Пайкэвей.
— Наш пес изловчился цапнуть его разок и вернулся с клоком его брюк во рту.
Глава 12
Оксфорд, Кэмбридж и Лоэнгрин
— Молодчина, — сказал полковник Пайкэвей, выпуская облако дыма. — Извините за столь срочный вызов, но я подумал, что надо бы поговорить с вами.
— Думаю, вы уже знаете, — начал Томми, — в последние дни произошли кое-какие неожиданные события.
— А! Почему вы думаете, что я знаю?
— Вы ведь все знаете.
Полковник Пайкэвей рассмеялся.
— Ха! Цитируете мне мои же слова, вот как? Да, так я и говорю. Мы знаем все. Это — наша работа. Ей угрожала серьезная опасность? Вашей жене, я имею в виду.
— Не очень. Вы, наверное, знаете основные подробности, или мне рассказать вам?
— Если хотите, можете рассказать в двух словах. Кое-что я не слышал, — сказал полковник Пайкэвей. — Про Лоэнгрина. Грин — эн — ло. Да, сообразительная она, ваша жена. Поняла, о чем речь. На первый взгляд глупость, да надо же.
— Я привез вам находку, — сказал Томми. — Мы спрятали ее в банке для муки, пока я не собрался к вам. Мне не хотелось посылать их почтой.
— И правильно…
— В банке — не жестяной, но поплотнее, чем Лоэнгрин. Голубой Лоэнгрин, Кэмбридж, викторианская фарфоровая табуретка для двора.
— Помню такие со своей молодости. У моей тетки в деревне была пара.
— Письма были зашиты в брезент, хорошо сохранились, конечно, немного подпортились, но, я полагаю, если осторожно…
— Все сделаем, как надо, не тревожьтесь.
— Вот они, забирайте, — сказал Томми. — И я переписал для вас список, который составили мы с Таппенс. Список того, о чем нам говорили.
— Имена?
— Три или четыре. На упоминания о возможном пребывании в доме выпускников Оксфорда и Кэмбриджа, думаю, не стоит обращать внимания — Оксфорд и Кэмбридж на самом деле относились к табуреткам с лебедями.
— Да-да, здесь есть кое-что любопытное.
— После того, как в нас стреляли, — продолжал Томми, — я заявил в полицию.
— Совершенно правильно.
— На следующий день меня попросили зайти в полицейский участок и поговорить с инспектором Норрисом. Я не встречался с ним раньше. Видимо, он там недавно.
— Да. Возможно, специально направлен для расследования, — сказал полковник Пайкэвей, продолжая выпускать дым.
Томми кашлянул.
— Вы, я полагаю, знаете его.
— Знаю, — подтвердил полковник Пайкэвей. — Мы все знаем. Проверенный человек. Возглавил расследование. Местные полицейские наверняка выйдут на того, кто следит за вами и наводит о вас справки. Вы не считаете, Бересфорд, что вам лучше было бы на некоторое время уехать вместе с женой из дома?
— Вряд ли получится, — сказал Томми.
— Вы имеете в виду, она не захочет уехать?
— Вы, похоже, извините за повторение, действительно знаете все. Вряд ли удастся увезти Таппенс из дома. Ранение у нее не тяжелое, — температуры нет, и она чувствует, что мы наконец-то вышли на что-то определенное. Мы, правда, еще не знаем, на что, что мы обнаружили и что нам делать.
— Всюду совать свой нос, — сказал полковник Пайкэвей. — Это единственное, что можно делать в подобных случаях. — Он постучал ногтем по металлической коробке. — Эта коробочка расскажет нам кое-что — то, что мы всегда хотели узнать. Кто был вовлечен в события многолетней давности и тайно вредил нам.
— Но ведь…
— Я знаю, что вы собираетесь сказать. Вы хотите сказать, что этот человек сейчас мертв. Верно. И все же мы узнаем, что точно происходило, кто был вдохновителем, а кто способствовал, как развивались события и кто с тех пор продолжал примерно ту же деятельность. Возможно, важны именно люди, на которых мы не обращаем особого внимания. Люди, которые были связаны с группировками — сейчас все, что угодно, называют группировкой, — в этой группировке, возможно, давно уже участвуют другие люди, но с теми же идеями, той же любовью к насилию и злу и теми же связями. Некоторые группировки не представляют никакой опасности, другие — хуже именно потому, что они группировки. Это, знаете ли, совершенно иное дело. Мы поняли это за последние, скажем, пятьдесят — сто лет. Поняли, что если люди собираются в маленькое, но плотно спаянное общество, — поразительно, что они способны сделать или на что вдохновить других.
