Дэвид Осборн - Убийство в Чесапикском заливе
— Понятия не имею.
— А почему ты считаешь, что она может помочь следствию?
— Потому что когда полиция вернула нам Мертвую Обезьяну и мы отнесли ее в библиотеку, никакой кассеты у нее в кармане не было. Значит, кто-то положил ее туда позже. И еще я слышала, что после гибели Герти полиция разыскивает какую-то кассету. Об этом мне сказал Кертисс. Вы хотите ее прослушать?
Я кивнула. Тогда она достала кассету из ящика бюро и вставила ее в магнитофон. Я затаила дыхание, ожидая со смешанным чувством нетерпения и страха услышать нечто из ряда вон выходящее. Впрочем, думала я, что бы ни было записано на этой пленке, она должна непременно пролить свет на причину двух убийств.
Несомненно, Мэри включила магнитофон, как только ступила в заповедник Балюстрода, и уже не выключала его. Бередящий душу голос кукушки, потом — полная тишина и снова — кукушка. Пока кукушка молчала, я слышала приглушенный шум пролетевшего самолета. Были еще какие-то неясные звуки, которые я не могла определить точно: то ли шорох веток, то ли щелканье фотоаппарата Мэри. Потом какой-то металлический звук, наверное, магнитофон ударился обо что-то твердое, затем снова голос кукушки и — отчетливый шелест кустарника. Потом долгая тишина, нарушенная гулом еще одного пролетевшего над головой Мэри самолета. К явному своему разочарованию, я поняла, что кассета не представляет ровно никакого интереса, когда вдруг услышала голоса. Или один голос? Я не знала, но была уверена, что это был женский голос, и к тому же гневный.
Я напрягла слух. Голос звучал невнятно, видимо, он доносился издалека, и к тому же его заглушал шелест веток, а потом опять — звяканье какого-то металлического предмета. И тут наконец я услышала второй голос — смущенное бормотание на фоне первого голоса. Голоса звучали, наверное, секунд тридцать, после чего магнитофон умолк.
— Это все, — сказала Конни. — Я не понимаю, почему кассета была в кармане у Мертвой Обезьяны. Может быть, кто-то в спешке сунул ее туда, рассчитывая потом перепрятать в более надежное место?
Я была вынуждена согласиться с этим предположением. Когда Конни вынула кассету из магнитофона и протянула ее мне, у меня возникло какое-то странное чувство — причастности к чьей-то чужой жизни. К жизни Мэри Хьюз. И, возможно, жизни человека, который ее убил. Я почти физически ощущала это. Думаю, что и Конни испытывала нечто подобное. В ее лице читались, как это ни странно, одновременно и страх и благоговение.
— Наверное, ты права, — сказала я. — Кассета может существенно помочь следствию. Но для этого потребуется звуковая экспертиза.
— Звуковая экспертиза? Почему? — недоуменно воскликнула Конни. — О нет, миссис Барлоу. Вы имеете в виду экспертизу голосов?
Я кивнула.
— Выдумаете, Мэри могла услышать нечто такое, что не предназначалось для ее ушей? Обладатель одного из голосов узнал об этом и… — Сейчас в ее глазах был ужас. — Я не могла себе представить. Я… — Она зажала рот руками.
Внезапный легкий стук в дверь заставил нас обеих вскочить на ноги.
— Миссис Барлоу!
Это была Ада Берк, решившая, что я слишком долго нахожусь вне поля ее зрения.
— Иду, — был мой ответ.
Я спрятала кассету в сумочку.
Конни понизила голос:
— Вы расскажете полиции, что пленку нашла я? — Она была ужасно взволнована.
— Лгать полиции невыгодно, Конни, — сказала я. — Потому что ложь, как наваждение, будет преследовать тебя постоянно. Но, возможно, я смогу тебе помочь. Лейтенант Доминик рассказывал мне, что он навел справки в филадельфийской имущественной полиции по поводу истории, в которой ты оказалась замешана. Но я уверена, что его можно убедить забыть об этом.
Она сделалась совершенно пунцовой.
— Прошу вас, миссис Барлоу, — с мольбой и признательностью сказала она.
Я засмеялась.
— Постараюсь.
Я встала и направилась к двери. Она последовала за мной, но потом вдруг схватила меня за руку:
— Подождите минутку, я совсем забыла.
Она быстро прошла к письменному столу и, вернувшись, протянула мне альбом со словами:
— Это ваш альбом? Я нашла его рядом с вами на полу в тот вечер на чердаке.
— Мой?
— А разве не ваш?
Я взяла альбом, раскрыла его и сразу же поняла, что это такое. Это был один из тридцати альбомов, представляющих собой своеобразную летопись школы в фотографиях с момента ее основания. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: этот альбом посвящен парусному спорту и прежде всего состязаниям с командой школы Святого Хьюберта. Первая фотография в альбоме датирована 1910 годом.
Я не стала выяснять, почему Конни решила, что я взяла альбом с собой, когда пошла на чердак. Инстинкт подсказывал мне, что в моих руках могут оказаться дополнительные улики, и мне ни к чему было объяснять ей это.
— Да, конечно, — сказала я. — Совсем забыла. Спасибо, Конни.
Мы вместе спустились вниз и распрощались. Она пошла снова на спортивную площадку — ждать прибытия отцовского вертолета, а я в сопровождении Ады — в свой гостевой номер в Коптильне, чтобы привести себя в порядок перед приемом, устраиваемым школой в честь родителей воспитанниц. Мысль об альбоме, зажатом у меня под мышкой, не давала мне покоя. Почему он оказался на чердаке? Трудно себе представить, чтобы кому-то из воспитанниц явилась фантазия отправиться в такое мрачное место, где всего несколько дней назад произошло убийство, только для того, чтобы сидя на полу разглядывать фотографии. Скорее всего этот альбом принес туда убийца, желавший избавиться от него, и случайно там обронил.
Но когда это произошло? Когда на меня было совершено покушение? А когда же еще? Значит, убийца находился в Главном Корпусе и как раз брал альбом или уже успел взять его и, возможно даже, искал место, куда можно спрятать кассету, но я ему помешала.
Я похолодела от страха, представив себе, что все время, пока я поднималась по лестнице, входила в библиотеку, листала школьный журнал и разглядывала карточки, хранящиеся в ящике Мертвой Обезьяны, тот, кто убил Мэри Хьюз и Гертруду Эйбрамз, находился рядом, готовя мне западню.
Но почему, почему убийца считал необходимым спрятать альбом? Скорее всего потому, решила я, что в нем содержится нечто, способное помочь в установлении личности убийцы.
У себя в номере, оказавшись на время недосягаемой для Ады и всех остальных, я приготовила себе коктейль и расположилась в кресле с альбомом. Я стала листать его, страницу за страницей, начиная со старых выгоревших фотографий давно ушедших в прошлое парусных лодок, одномачтовых попрыгунчиков-драгеров, которые и по сей день снуют по мелководным бухтам Чесапикского залива, тоннами добывая устриц. Шло время, менялся не только облик судов, но и, судя по фотографиям в альбоме, одежда воспитанниц и их родителей. Неизменным оставалось только одно: по лицу каждой из девочек можно было понять, что она собой представляет. На любой групповой фотографии, будь она сделана в 1928 или в 1988 году, можно было безошибочно угадать заводилу, шутницу, ничтожество, возмутительницу спокойствия или одну-единственную среди всех, которая кажется вполне взрослой.
Спустя час, когда я наконец перевернула последнюю страницу и закрыла альбом, я позвонила Майклу Доминику. Убедительных доказательств у меня не было, но, к своему ужасу, я уже не сомневалась, что теперь знаю убийцу в лицо.
Глава 26
В полицейском участке мне ответили, что Майкла нет, и я попросила передать ему, чтобы он позвонил мне как можно скорее. Потом переоделась и стала думать, как мне следует поступить с моим вещественным доказательством.
Было бы нелепо оставить альбом где-нибудь на виду, взять же его с собой, как кассету, я тоже не могла. Надо было где-нибудь его спрятать. Но где? Я подумала было о номере Ады Берк, находившемся рядом с моим, но потом решила, что если убийца пожелает наведаться в Коптильню, то обыщет не только мой, но и ее номер.
В конце концов мой выбор пал на туалет. Я перекрыла воду, опорожнила бачок, завернула альбом в пластиковый пакет, чтобы предохранить его от попадания влаги, и положила на дно теперь уже пустого бачка. Затем взяла сумочку с хранившейся в ней кассетой и отправилась на прием в сопровождении Ады, которая вырядилась в неподдающееся описанию платье из ткани кошмарной расцветки.
Столовая, холл на первом этаже и актовый зал были заполнены родителями и их чадами, а также выпускницами всех годов, так что мне без труда удалось улизнуть от Эллен и, таким образом, избежать комментариев, которые она могла снова начать по поводу постигшего меня «несчастного случая». Однако меня поймали бывшие мои соученицы, теперь уже бабушки вроде меня, которые, казалось, очень удивились, увидев меня здесь. Я с трудом их узнала. Никакие дорогие туалеты не способны скрыть ни явной безвкусицы, ни образа жизни, усвоенного смолоду.