Джон Карр - Чаша кавалера
Учитель музыки снова ударил по клавиатуре, подвергая опасности антикварный инструмент:
— Я вспомнить! Сейф — единственное безопасное место в доме. Но молодая леди говорить нам…
— Достаточно! — прервал Г. М., боясь, как бы у него не похитили лавры. — Девочка объяснила, что произошло. Том хотел поместить чашу сюда и сделал это. Но ты, — он снова посмотрел на мистера Харви, — изо всех сил пытался его остановить. «Мой мальчик, — сказал ты, если точно цитировать слова твоей дочери, — почему бы тебе не забрать чашу в вашу спальню на ночь?» Еще бы! Ты не хотел, чтобы кто-то даже приближался к Дубовой комнате, пока ты будешь возиться с окном! Правда, на следующий день пришла еще одна телеграмма, сообщающая, что тебе не нужно возвращаться в Америку. Но тогда ты не мог это предвидеть и считал, что ночь со среды на четверг — твой отчаянный, но единственный шанс.
Поэтому ты спорил с Томом, пока вы оба, снова цитируя девочку, «не начали снова орать друг на друга и стучать по столу». В конце концов ты сам провалил свой хитроумный план. Вместо того чтобы запереть чашу в сейф и, возможно, один-два раза заглянуть сюда, дабы убедиться, что все в порядке, Том решил за обедом просидеть всю ночь в злополучной комнате.
Повторяю: это было за обедом. Но вернемся ко мне, размышляющему в саду. Прекрасная анг… шотландская рука Уильяма Текумсе Харви была видна повсюду. Но если ты сделал это, то каким образом? Том Брейс и твоя дочь обожают это окно. Они помешаны на нем. Малейший фокус-покус, проделанный с ним, они бы заметили сразу.
Когда вчера вечером в саду появился ты, я уже обсудил кое-что с твоей дочерью, а ты преподнес мне на блюдечке отличное доказательство. Я знал, что это важно, так как оно ударило меня промеж глаз, заставив моргать, и ты это видел. Но, будучи невероятно тупым, я не понял, куда оно указывает. Я имею в виду водопроводчиков.
— Водопроводчиков? — воскликнул синьор Равиоли. — Которые стучать и делать водопровод еще хуже, чем раньше? При чем тут водопроводчики?
— При всем, — ответил Г. М.
Конгрессмен Харви выглядел так, словно не знал, негодовать ему на собственную глупость или смеяться над ней.
— Продолжай, Генри, — сказал он. — Даже совы внимают твоей мудрости.
— Совы? Черт побери, заткнись ты со своими совами! Речь не о совах, а о водопроводчиках! Вирджиния упомянула, как ты всегда похвалялся, что начинал карьеру водопроводчиком, поскольку у твоего старика был пунктик насчет изучения ремесла. Ну, ты изучил это ремесло. А так как ты проявляешь необычайное усердие во всем, что делаешь, начиная от… Ладно, это не имеет значения. Я говорил Вирджинии, что первые слова, которые я услышал от тебя, когда познакомился с тобой в Штатах, были о твоей деятельности в качестве водопроводчика. Казалось, ты больше никогда ничем не занимался. Ты размахивал паяльной лампой и плунжером, как флагом, хотя терпеть не мог работать руками…
— Погоди, Генри! Я отвергаю это обвинение!
Г. М. с тоской посмотрел на него поверх больших очков:
— Ох, сынок! Сбрось хоть на секунду свою публичную маску. Признай ужасное обвинение в том, что ты образованный и культурный человек. Ведь маску можно напялить снова в один миг, как делают люди в Англии. Вчера вечером в саду ты сбросил ее так неожиданно — и без очевидной причины, — что это меня потрясло. Помнишь?
— Да! Незачем сыпать соль на рану.
— Очень сожалею, сынок, но ты сам просил меня все объяснить. Ты в состоянии сбросить публичную маску достаточно быстро, когда увлечен воображением, литературой или… изучением словаря с какой-нибудь женщиной. Но я говорю не об этом. Ты пытался вспомнить, где видел раньше моего доброго старого учителя музыки. Между прочим, я не знаю, где это было, и не хочу знать. Но когда я спросил тебя, абсолютно ничего не имея в виду, как поживает водопроводный бизнес, ты выглядел таким виноватым и напряженным, словно я сказал: «Ага! Ты тайком голосуешь за республиканцев!» И ты быстро ответил: «Забудь. Боюсь, из меня не получился хороший водопроводчик».
Услышать от тебя такое, сынок, было то же самое, как если бы ты заявил, что видел красно-бело-синюю индейку в соломенной шляпе. «Черт возьми! — подумал я. — Это важно! Наверняка это связано с тем, как он стибрил или попытался стибрить панель с надписью кавалера!»
— Но он не мог проползти по водопроводной трубе и огреть по голове невежественный коп! — воскликнул синьор Равиоли. — И здесь нет водопроводная труба.
— Я к этому подхожу, — сказал Г. М. — Таковым было состояние моего ума, когда прошлой ночью — точнее, в половине четвертого субботнего утра — у моей кровати зазвонил телефон. Вирджиния сообщила мне, что произошло в Телфорде. Половину проблемы я уже решил. Ее рассказ помог решить две трети.
Согласно Мастерсу, который знает свое дело, когда речь идет о профессиональных уголовниках, исчезнувший Дженнингс был знаменитым специалистом по подлогам. По словам девочки, он мог подделать любую подпись — значит, любой почерк!
Присутствие Дженнингса, строго говоря, заполнило солидную часть пробелов. Он был профессиональный мошенник. А тебя, Билл, — Г. М. снова посмотрел на мистера Харви, — деньги абсолютно не интересуют. Ты легко их зарабатываешь и легко тратишь. Книгу из Британского музея ты украл не ради денег. Что еще говорил Мастерс о Прентисе Торне, он же Дженнингс?
Согласно тому, что я слышал, когда мы все, кроме Илейн Чизмен, обедали здесь, Том Брейс повторил сегодня утром за завтраком то, что сказал Мастерс. Если в дальнейшем я упомяну какое-нибудь доказательство, которое всплыло, когда меня при этом не было, просто помните, что я услышал о нем позже или, будучи стариком, сам до него додумался. Но ты это слышал.
Мастерс, сказал Том, заявил, что Дженнингс сидел в тюрьме в Соединенных Штатах. Очевидно, он намекнул, что некий Уильям Т. Харви мог знать его там, так как за завтраком Том предположил, что Дженнингс мог быть твоим клиентом.
Разумеется, ты это отрицал, а потом переменил тему так быстро, как умеет только добрый старый Бенсон, уставясь при этом на сахарницу.
Но мне это уже приходило в голову. Предположим, ты раньше знал Дженнингса. Предположим, ты приехал сюда, горя желанием заполучить эту стеклянную панель, но не вполне зная, как украсть ее, не лишившись навсегда привязанности дочери и зятя.
Здесь ты встречаешь бывшего мошенника. Если Цезарь Борджа[77] за клавесином помнит, я предположил, что Дженнингс добавил хлоралгидрат в кофе Тома в среду вечером. Хлорал действует незаметно. Даже если его принимают сознательно, то думают, что он не сработал, и больше ничего не помнят. Мне сразу пришло в голову, что и ты, и Дженнингс принадлежите к типу нервных, страдающих бессонницей людей, у которых всегда под рукой снотворное. Позже Дженнингс признался, что у него был хлорал. Дженнингс вполне мог польститься на крупную взятку, в чем он тоже признался… Что теперь терзает твою совесть, Билл?
— Когда я защищаю преступников в суде, — ответил мистер Харви без тени хвастовства, — они обычно не попадают в тюрьму.
— И это не дает тебе покоя?
— Не это, а Дженнингс! Единственное, чего я искренне стыжусь!
— В каком смысле?
— Я искушал его, Генри, и он не выдержал! Уверяю тебя, денег у него теперь достаточно. Если его не арестуют, он отправится в Канаду и начнет новую жизнь, как обещал. Но где он теперь?
— А ты не знаешь, сынок?
— Понятия не имею! — искренне ответил мистер Харви. — Томми говорил мне, что днем видел Дженнингса на лужайке, разговаривающим с Джинни и Томом. Но этого не может быть! Ты же знаешь, каковы дети, — Томми может искренне верить, что видел Генриха Наваррского в шляпе с белыми перьями, после той лжи, которую ты ему наплел. Джинни и Том это отрицают, а они законопослушные граждане.
«Цезарь Борджа», чью правую руку скрывала крышка клавесина, открыл рот для взволнованной речи. Но взгляд Г. М. пригвоздил его, как стрела, и он ничего не сказал.
— Угу, — мечтательно произнес Г. М. — Том Брейс — англичанин, сынок. Не будучи янки вроде тебя, он никогда не подумает о том, чтобы нарушить закон. Дженнингсу придется выбираться своими силами. Поэтому, ради бога, позвольте мне вернуться к тому, как я сидел и думал рано утром.
Самым поразительным фактом, от которого могли бы встать дыбом отсутствующие у меня волосы, являлось то, что Дженнингс был опытным специалистом по подлогу. Взгляни на окно позади тебя! Было бы несложно изготовить дубликат одной из стеклянных панелей. Почему? Потому что стекла в Телфорде отличного качества — в них нет трещин и завитков, которые часто можно видеть на более ранних стеклах елизаветинского периода. Достаточно аккуратно вырезать кусок стекла XVII века где-нибудь в доме — и можно продублировать отсутствующую панель.
