Эллери Квин - Последний удар
Двадцать... и двенадцать? Система счисления?
Эллери сонно уставился на список. Все это было правильно, интересно, но не относилось к делу. Он не мог видеть ни малейшей связи с предметами, которые присылали Джону.
Выбив из трубки остаток табака, Эллери устало опустился на стул, взял подарочное издание книги стихов Джона, открыл его и выпрямился с радостным возгласом, как будто на него снизошло божественное откровение.
Случайно он раскрыл книгу на титульном листе. И оно оказалось там, метнувшись со страницы через его глаза к забытой сокровищнице мозга и открыв ее со скоростью света.
Джон Себастьян
ПИЩА ЛЮБВИ
Любовь питают музыкой; играйте...
Играйте же, играйте, музыканты...
«Двенадцатая ночь»[91]
ЭЙ-БИ-СИ ПРЕСС
НЬЮ-ЙОРК, 1930
Эллери жадно исследовал свою память — ощупывал ее, шарил в ней, рассекал на части скальпелем, пока не увидел истину во всей ее очаровательной простоте, чувствуя унижение. Почему он не увидел это раньше? Ведь здесь не было ничего эзотерического или фантастического.
«В этом моя беда, — подумал Эллери. — Я всегда игнорирую очевидное в пользу глубокомысленного».
Все настолько ясно. Вол, дом, верблюд, дверь... Всего двадцать. Да, все дело было в этом числе! Интуиция подсказывала ему это.
Ему внезапно пришло в голову, что теперь можно установить, каким должен быть еще не полученный двадцатый предмет. Мысленным взором он пробежал список...
Сердце Эллери сжалось, и он похолодел. Двенадцатым подарком и двадцатым предметом должен быть...
Эллери бросил книгу, дико огляделся и выбежал из комнаты.
Сержант Дивоу слонялся по лестничной площадке.
— В чем дело, мистер Квин?
— Скорее в спальню Джона!
Несмотря на свои габариты, сержант добежал до двери раньше Эллери. Он толкнул ее плечом, и дверь с треском распахнулась.
Другие двери открылись тоже. Люди выбегали в коридор.
Эллери медленно вошел в комнату Джона. Сержант Дивоу, судорожно глотнув, загородил дверной проем.
Расти вскрикнула.
Джон сидел на стуле у письменного стола спиной к двери. Он был без пиджака, голова его лежала на крышке стола, рядом с левой рукой, перевязанная правая рука свисала вниз.
На белой рубашке, под лопатками чуть левее середины спины, расцветал ярко-красный цветок со слегка расплывающимися лепестками.
В центре цветка торчала рукоятка ножа.
— Сержант, пропустите доктора Дарка.
Толстый врач шагнул в спальню; краска сбежала с его массивного лица.
— Постарайтесь не оставлять отпечатки пальцев на столе и на его одежде, доктор.
Вскоре врач выпрямился. Он казался испуганным и растерянным.
— Джон мертв.
— Пожалуйста, вернитесь. Сержант, позвоните лейтенанту Луриа. Я останусь здесь. Нет, мистер Крейг, не входите. Лучше побудьте с Расти. Думаю, всем будет легче, если я оставлю дверь закрытой до прихода лейтенанта.
Мистер Гардинер молился в коридоре.
Оставшись наедине с телом, Эллери попытался сосредоточиться — вероятно, слишком поздно.
Он приложил тыльную сторону ладони к шее, щеке, уху Джона. Они были еще теплыми. Если бы не торчащий в спине нож, Джон казался бы спящим.
«Если бы я понял смысл подарков на пять, десять, пятнадцать минут раньше!» — думал Эллери.
Потом он заметил карточку. На ней лежало лицо Джона, как будто он читал ее в тот момент, когда нож вонзился ему в спину. Обернув пальцы носовым платком, Эллери ухватился за край карточки и тянул ее до тех пор, пока не стал виден машинописный текст. Он не стал поднимать карточку со стола.
Она выглядела так же, как одиннадцать предыдущих, — белая, продолговатая и со стихотворным посланием:
В двенадцатый вечер Святок
Шлет любовь твоя в подарок
К и н ж а л, что последним ударом
Жизнь заберет без остатка.
Двадцатым предметом стал кинжал. Как и следовало предвидеть.
Теперь многое было ясно. «Последний удар»... Все так и вышло.
Беда в том, думал Эллери, что все выходило слишком явно.
Настолько явно, что лишь идиот мог принять это за чистую монету.
Глава 15
Крещение: понедельник, 6 января 1930 года
В которой мистер Квин отказывается от гамбита, мертвец оживает, многое объясняется, но многое остается окутанным тайной
Когда сержант Дивоу вернулся в спальню, Эллери оставил его с трупом и поспешил вниз.
Все были в гостиной, кроме мистера Гардинера, Расти и ее матери.
— Я дал Расти успокоительное, и она прилегла в своей комнате, — сказал доктор Дарк. — С ней миссис Браун и его преподобие.
Эллери кивнул. На всех лицах застыло ошеломленное выражение.
— Полагаю, вы все видели нож, — заговорил Эллери. — Это антикварный кинжал с рукояткой, украшенной полудрагоценными камнями. Выглядит старым. Он из вашего дома, мистер Крейг?
Бородач покачал головой — он тоже выглядел постаревшим. Крейг сидел на стуле поодаль от других, с плотно сжатыми губами, словно с величайшим трудом удерживая себя в руках.
— Кто-нибудь узнал его?
Никто не ответил.
Эллери пожал плечами.
— Ну, это работа для Луриа. Нас касается то, что это был последний подарок. — И он повторил вслух стишок с карточки. — Номер двадцать, завершающий серию.
Эллери умолк. К чему говорить, что теперь ему известно значение подарков? Он не мог довести объяснения до конца. Не мог сказать им, что ключи в стихотворениях, их смысл в целом, вся общая картина настолько однозначны, что указующий перст обвинения может быть направлен лишь на одного из них. Не мог признать отсутствие альтернативы. Не мог заявить: «Все это приговаривает упомянутого человека к виселице».
Ибо принятие единственно возможного решения делало этого человека полным идиотом. А это было невероятно — сама природа преступления свидетельствовала, что замыслить его мог только незаурядный ум. Как мог человек, оставляя столь изощренный след, делать это с единственной целью — чтобы след приводил прямо к нему? Потому что ключи указывали именно в этом направлении.
Пожалуй, лучше промолчать.
Эллери понимал, что в этом деле с самого начала были намечены три жертвы — Джон, персона, на которую указывали ключи, и он сам. Смерть Джона являлась основной целью. Эллери отводилась роль послушной ищейки, позволяющей направить себя по следу, ведущему якобы к неопровержимым выводам. Он должен был обвинить в гибели Джона не того человека.
Вся замысловатая история с таинственными рождественскими коробками, их содержимым, стихотворными ключами имела лишь одну цель — обвинить невиновного в убийстве Джона. Подтасовка была ловкой и в другом смысле. У Эллери были причины полагать, что теоретически этот невиновный обладает веским мотивом для подобного убийства. С уликами, указывающими на него, и изготовленным, как на заказ, мотивом подтасовка становилась безукоризненной.
Нет, говорил себе Эллери, он может только отказаться подыгрывать клеветнику — отклонить предлагаемую роль. Тот, на кого указывали ключи-подарки, не был тем, кто воткнул кинжал в спину Джона. Им был тот, кто готовил подарки, сочинял стихи и оставлял рождественские посылки. Не исключено, что, храня молчание, думал Эллери, он будет играть на руку подлинному убийце...
Прибытие лейтенанта Луриа и группы экспертов развеяло общую апатию. Лейтенант не произнес ни слова — выражение лица говорило за него. Он сразу поднялся по лестнице.
Луриа потребовал очистить верхний этаж, поэтому мать и дочь Браун были вынуждены покинуть комнату Расти. Приход медэксперта, доктора Теннанта, также задержал лейтенанта. Всем пришлось ждать в гостиной — ошеломленные, убитые горем, терзаемые чувством вины, они старались держаться вместе. Фримен и Пейн выглядели ужасно. Эллери понимал, что творится у них в голове. Если лейтенант Луриа узнает, что пытался с ними сделать Джон...
Троих слуг препроводили в гостиную, где они заняли дальний угол.
Эллери потерял счет времени. Он сидел, скорчившись, как и остальные, грызя ногти и думая о том, что происходит наверху.
Ожидание казалось бесконечным.
Внезапно из арки донесся веселый голос:
— Уже без четверти двенадцать. Что делают внизу эти автомобили?
Четырнадцать тел вздрогнули одновременно. Четырнадцать голов повернулись, словно их дернула одна и та же струна. Четырнадцать пар глаз расширились в испуге и изумлении.
Расти вскочила. Она пыталась заговорить, вцепившись себе в горло.
— Это его дух! — взвизгнула ее мать.
Затем все шесть женщин, как по команде, свалились в обморок.
У высокой фигуры в арке было перевязано правое запястье.
Это был Джон!
