Джозефина Тэй - Мистификация
Брету очень хотелось поехать на прогулку с Элеонорой, но у него было еще более сильное желание: сегодня, в день, когда Патрик Эшби вступил бы в права наследования, ему хотелось пройти пешком на холм Десять буков по тропинке, по которой Патрик шел к морю в последний день своей жизни.
— Я тоже поеду с Бретом, — сказала Сандра, и Брет заметил, что Джейн остановилась в дверях, чтобы услышать, как он отнесется к этому предложению. Похоже было на то, что и она не прочь поехать с ними. Но Беатриса решительно пресекла домогательства Сандры, сказав, что Брет и так весь день провел в их обществе и, наверно, хочет от них отдохнуть.
— Почему же он не хочет отдохнуть от Элеоноры? — возразила Сандра.
Но Брет уверил ее, что собирается пройтись пешком один.
Чтобы не столкнуться с визитерами, он сразу завернул за угол дома и пошел мимо выгонов. В одном из них Элеонора гоняла на корде молодого жеребчика. Брет простоял под деревьями, наблюдая за ней и восхищаясь ее выдержкой и терпением, ее умением успокоить и заставить слушаться удивленного и негодующего однолетка, даже находясь от него на расстоянии длинного повода. А ее воздыхатель-доктор что-нибудь понимает в лошадях?
Холм Десять буков был покрыт ковром удивительно мягкой пружинистой травы. По такой траве Брет не ходил с детства. Он медленно шел вверх по склону, вдыхая напоенный травами воздух, глядя на бегущие по земле тени больших облаков. Потом он свернул с тропинки к вершине холма, где росли буки. Оттуда должен быть виден весь противоположный склон до обрыва над морем. Здесь лежал на траве Патрик Эшби наедине с жаворонками.
Проходя мимо заброшенной каменоломни, Брет увидел сидящего в тени кустов старика, который уплетал толстый ломоть хлеба, намазанный вареньем. Брет поздоровался с ним и прошел было мимо.
— Что-то ты зазнался, парень! — крикнул тот ему вслед.
Брет резко повернулся и вперился в лицо старика.
— Съездил в заморские страны и от старых друзей нос воротишь!
Старик откусил еще кусок, разжевал, проглотил и сказал, глядя на Брета из-под полей своей бесформенной фетровой шляпы:
— Много бы ты без меня нашел гнезд!
— Абель!
— Ага, узнал! — сердито сказал старик.
— Абель! Как я рад тебя видеть!
— Лежать! — прикрикнул старик на собаку, которая высунулась у него из-под полы обнюхать чужака.
Абель!
Брет никак не мог привыкнуть к мысли, что перед ним во плоти сидит человек, о котором он вчера читал в газете восьмилетней давности.
Видя, что Брет искренне рад встрече, Абель постепенно смягчился и признался, что узнал Брета издалека.
— Что, охромел?
— Да, прихрамываю.
— Сломал ногу?
— Да.
— Ну и ладно, ты, парень, никогда не был нытиком, — сказал Абель одобрительным голосом: дескать, сломал, так сломал, нечего об этом распространяться.
Брет сел на землю, оперся спиной о прочный забор, которым была обнесена каменоломня, чтобы овцы ненароком не упали в карьер, вынул портсигар и решил пока никуда дальше не ходить.
За следующий час он многое узнал о Патрике Эшби, но ничто из этого, что ему поведал Абель, не объясняло его самоубийства. Как и все, Абель был поражен смертью мальчика и отказывался верить, что тот наложил на себя руки. И сейчас радовался, что оказался прав.
Патрик никогда не был нытиком, даже если житуха совсем была невмочь.
Потом Брет проводил Абеля до купы буков и остался там сидеть, глядя вслед старику и собаке. После того, как они скрылись из вида, он еще долго сидел под буками, чувствуя, как в этом безлюдном месте, где слышался лишь шорох ветра в кронах деревьев, у него делается легче на душе. Потом он встал и пошел по зеленому склону вниз, пока не вышел на тропинку, которая вывела его назад к деревне.
Когда Брет спустился на дорогу, ветер донес до него знакомый звон железа, бьющего по железу. На секунду ему даже показалось, что он опять на ранчо Уилсона, что в горне краснеют угли, а за сараем — как ее? — Кора, ждет, когда он приберется в кузнице. Потом Брет вспомнил, откуда идет звон: вон из того домика у подножья холма. До вечера было еще далеко, и он решил пойти посмотреть английскую кузню.
Изнутри она мало отличалась от кузницы Уилсона, Только потолок был значительно ниже. Кузнец был один — его помощник наверняка был наемным работником и защищен законом о максимальной продолжительности трудового дня — и ковал подкову. Он кивнул Брету и продолжал заниматься своим делом Брет какое-то время молча глядел, как он работает, потом прошел в кузницу и стал качать меха. Кузнец поднял на него глаза и улыбнулся. Закончив подкову, он сказал:
— А я вас сначала против света не узнал. Очень рад опять видеть вас у себя в кузне, мистер Патрик.
— Спасибо, мистер Пилбим.
— Вы, вроде, ловчей обращаетесь с мехами, чем раньше.
— Мне пришлось довольно долго работать в кузнице.
— Да? Подумать только!
Кузнец вынул из горна раскаленную докрасна подкову и хотел заняться ею, но передумал и с ухмылкой протянул ее Брету. Тот принял вызов, взял молот и ловко выковал подкову. Мистер Пилбим, выступая в роли подручного, наблюдал за его действиями с критическим одобрением.
— Чудно! — сказал он, когда Брет бросил готовую подкову в ведро с водой. — Скорее уж ваш брат должен был бы добывать себе хлеб работой в кузнице.
— Почему?
— Да вы ведь никогда особенно не интересовались этим делом.
— А Саймон интересовался?
— Одно время его нельзя было выгнать из кузницы. Чего он только ни собирался выковать: от подсвечника до чугунных ворот для Лачета. Только ничего, помнится, не сделал, кроме крюка для ловли овец, да и то не очень-то хороший вышел крюк. Но в кузнице он околачивался целое лето.
— А которое лето, не помните?
— То самое лето, когда вы уехали. Я бы, может, и не вспомнил, которое, да только он был здесь — смотрел, как мы чиним колеса от телеги — в тот день, когда вы убежали. Я его вечером прогнал домой ужинать.
Брет стоял, разглядывая сделанную им подкову, а мистер Пилбим, видимо, решил, что пора и пошабашить.
— Надо бы ее повесить на стену, — сказал он, кивая на изделие Брета, — и под ней подписать: «Сделано Патриком Эшби». Хорошая работа. Лучше я и сам бы не выковал.
— Отдайте ее старому Абелю — пусть прибьет над дверью.
— Господь с вами, Абель железа в дом не допустит. Отпугнет его гостей.
— Дружит с домовыми, да?
— Послушать людей, так они ему стирают белье и убирают дом.
— С него станется, — сказал Брет. И пошел домой.
Значит, у Саймона есть алиби. Саймон в тот день на утесе не был. Он провел весь день в кузнице.
И никуда от этого не денешься.
По дороге домой Брет встретил возле выгонов Джейн. Ему показалось, что она специально его поджидала — зачем еще ей там околачиваться? Она разговаривала с Хани и ее жеребенком, и при появлении Брета не попыталась, как обычно, тут же удрать.
— Привет, Джейн, — сказал Брет и тоже остановился возле кобылы с жеребенком. Лицо у Джейн пылало, и она явно была сильно взволнована. Пусть соберется с духом.
— Ну что, пошли домой? Скоро ужин, — наконец сказал Брет, видя, что Джейн не в силах заговорить сама.
Девочка перестала гладить кобылу и решительно повернулась к Брету.
— Я хотела тебе что-то сказать. Можно?
— Тебе что-нибудь нужно?
— Нет-нет, ничего не нужно. Просто, когда ты приехал из Америки, я вела себя нехорошо по отношению к тебе и хочу извиниться.
— Ну что ты, моя девочка, — проговорил Брет. Ему хотелось прижать ее к груди.
— Я не то чтобы нарочно это делала, — продолжала Джейн, умоляюще глядя на него, — я просто… это потому что…
— Я знаю почему.
— Знаешь?
— Конечно, знаю. И вполне тебя понимаю.
— Правда?
— Ты была обижена за Саймона. Это говорит о том, что у тебя справедливое сердечко.
— Так ты принимаешь мои извинения?
— Конечно, принимаю, — с серьезным видом сказал Брет и протянул ей руку.
По дороге Джейн чинно шла рядом и, как взрослая, обсуждала, какую цену дадут на ярмарке за жеребенка Хани и как его надо назвать. Они так увлеклись, придумывая разные клички, что Джейн скоро забыла свое смущение, и к дому они подошли, весело и непринужденно болтая.
В дверях показалась Беатриса.
— Не очень-то вы спешите, ребятки, — сказала она, окинув их внимательным взглядом. — А ужин уже на столе.
ГЛАВА 22
Итак, Брет завоевал Лачет и расположение всех его обитателей — всех, кроме Саймона.
В воскресенье он пошел со всеми в церковь и героически вынес полуторачасовой обстрел любопытными взглядами. Кроме нонконформистов и трех детей, заболевших корью, в церковь явилось все население Клера. Беатриса даже показала Брету нескольких прихожан, которые по воскресеньям обычно собирались для молений в кирпичном сарае на другом конце деревни, но которые на этот раз решили смириться с ненавистным ритуалом и порядками английской церкви, чтобы самолично разглядеть восставшего из мертвых Патрика Эшби. Что касается ортодоксальных англичан, то и среди них в церкви были такие, которые не переступали ее порога с крестин своего последнего ребенка. Явилась даже Лана Адамс, которая, по общему мнению, не была ни в церкви, ни в молельне со времени своих собственных крестин, состоявшихся в кирпичном сарае лет двадцать тому назад.
