Николай Шпанов - Искатели истины
— Что же, звоните, — повторил он с видом полного равнодушия. — Только не думайте, что я вам в чем-то не доверяю.
Фаншетта сняла трубку и набрала номер.
Через ее плечо Грачик следил за ее пальцем, бегавшим по диску, и запомнил набранный номер.
— Макс?.. Это ты, Макс?.. — спросила она в трубку. — Я сейчас приеду. Со мною товарищ Кручинин… Макс… Ты слушаешь?.. Алло, Макс… Не то нас разъединили, не то он бросил трубку, — с досадой произнесла она, вопросительно глядя на Кручинина.
— Наверно, ему не понравилось то, что я увязался за вами, — с улыбкой сказал Кручинин.
— Ну… почему же, — проговорила она, видимо успокоившись.
— Как вы думаете, он меня знает? Вы ведь не объяснили ему, кто такой Кручинин. Может быть, позвонить ему еще раз, чтобы он нас подождал?
— Нет, не стоит, — сказала она. — Я ведь сказала, что мы сейчас приедем… Шляпа мне не нужна. Вы ведь в машине?
— Да.
Волнение, с которым она не могла справиться несколько минут тому назад, сменилось полным спокойствием.
— Так поехали?
Человек со стеклянными глазами
Дом на Прорезной занимал задворки чуть ли не целого квартала. Виднелось не менее десятка подъездов.
Хотя пятнадцать минут тому назад Фаншетта заявила, что нетвердо помнит адрес брата, но теперь она уверенно шла к подъезду и поднималась по лестнице.
По перехваченному выразительному взгляду Кручинина Грачик понял: уверена, что «братец» улизнул.
«Тем хуже для нас», — подумал Грачик.
Едва Фаншетта дотронулась до кнопки звонка, как дверь распахнулась. За нею был мрачный зев совершенно темной прихожей.
Фаншетта отшатнулась, словно никак не ожидала, что дверь может так быстро отвориться.
Кручинин шагнул в темноту.
По выработанной у друзей системе, Грачик остановился так, чтобы загородить выход, но дверь и без того уже захлопнулась за его спиной. Одновременно в передней вспыхнул свет, и они очутились лицом к лицу с сухощавым мужчиной среднего роста. Его бледное лицо с резкими чертами было обрамлено нерасчесанной короткой бородкой. Лишенные выражения серые глаза неподвижно уставились в лицо Кручинина.
— Вы удивлены? — спокойно спросил Кручинин.
Хозяин ничего не ответил.
— Мы ворвались к вам так неожиданно и непрошенно, — продолжал Кручинин.
Хозяин посмотрел на прижавшуюся спиной к притолоке Фаншетту. В его холодном взгляде по-прежнему не было ясно выраженного настроения или мысли, но, право, Грачик не хотел бы быть сейчас на месте этой дамы.
Кручинин повесил шляпу на крючок и непринужденно обратился к незнакомцу:
— Где мы сядем, чтобы поговорить?
Фаншетта все стояла у притолоки с судорожно сцепленными пальцами рук, с опущенным взглядом. Кручинин взял ее под руку и остановился в ожидании, пока пройдет хозяин. Тот, продолжая хранить молчание, толкнул дверь и, не оборачиваясь, вошел в первую комнату. Это было что-то вроде рабочего кабинета, выполнявшего в то же время функции столовой, или, наоборот, столовая, одновременно служившая рабочей комнатой.
Пройдя несколько шагов, хозяин приостановился и через плечо вопросительно глянул на Кручинина.
— Если вы не возражаете… — сказал Кручинин, оглядывая комнату, — мы посидим здесь…
Он придвинул себе стул и жестом пригласил остальных занять места. Фаншетта в бессилии упала на свой стул и закрыла лицо руками. Хозяин продолжал стоять, опершись о спинку стула. Он ни на кого не глядел. Его глаза были устремлены куда-то в центр обеденного стола.
Хотя обстоятельства, казалось, были мало подходящими для экскурсов в область психологии, Грачик не мог отделаться от преследовавшего его желания разгадать выражение глаз хозяина. И он почувствовал подлинное облегчение, когда вдруг нужное определение пришло: опустошенность. Если верить старому убеждению, что глаза — зеркало души, то душа стоящего перед ним человека была пуста, как скорлупа гнилого ореха. В ее «зеркале» не отражалось ни любви, ни ненависти, ни страха, ни каких бы то ни было иных чувств — оно было мертво. Перед Грачиком было живое двуногое с мозгом, но без души, с мыслями, но без чувств.
— Ну что же, — произнес Кручинин, — может быть, кто-нибудь из вас заговорит первым? — Он обратился к Фаншетте: — Хотя бы вы.
Не отнимая ладоней от лица, Фаншетта в смятении замотала головой.
— Прежде всего мне нужны… перчатки — из свиной кожи, — спокойно сказал Кручинин.
Фаншетта взглянула было на обладателя встрепанной бороды, продолжавшего молча, неподвижно стоять, но тотчас, словно спохватившись, отвела взгляд. Однако этого было достаточно — Кручинин уверенно обратился к хозяину:
— Давайте перчатки!..
Тот продолжал стоять все в той же равнодушной позе. Если бы до этого Грачик не убедился в способности бородача слышать, он готов был бы теперь поручиться, что перед ним глухонемой. И тут хозяин заговорил:
— Обыск? Вы, очевидно, забыли, что находитесь в Советской стране, где права граждан охраняет закон.
— Это лекция? — иронически спросил Кручинин.
— Может быть, и лекция, хотя, по моим данным, вы юрист.
— Вот как? — Кручинин явно развеселился. — Значит, я для вас не незнакомец и, вероятно, не такой уж неожиданный гость, как думал?
С прежней монотонностью, словно он не слышал слов Кручинина, хозяин продолжал:
— Не только обыск, но и ваше появление здесь должно быть оправдано предъявлением законного ордера. Мне достаточно позвонить в прокуратуру, чтобы…
Кручинин рассмеялся.
— Мы избавим вас от этого труда, — весело проговорил он. — А что касается закона, то я готов нести перед ним ответственность за это вторжение и даже самое суровое наказание за нарушение формальностей, предусмотренных нашим Кодексом. Знакомство с вами стоит такого наказания. Вы не думаете?.. В прихожей я видел телефон, — обернулся Кручинин к Грачику. — Свяжись с прокуратурой и пригласи людей для обыска.
Грачик пошел было к аппарату, но тут же убедился, что провод оборван, и телефон не работает.
— Ничего не поделаешь, — сказал Кручинин, — придется совершить еще некоторые процессуальные нарушения. Готов за них ответить. Игра стоит свеч. Можете не бояться вашего «брата», — обратился он к Фаншетте, — покажите моему другу, где лежат перчатки.
Она недоуменно покачала головой:
— Не знаю… я здесь ничего не знаю.
Кручинин быстро подошел к ней и, взяв ее правую руку, поднес ее к самым глазам Фаншетты.
— Это вы видите? И это? — Он по очереди показывал ей пальцы ее собственной руки. — Гравировкой вы занимались не дома? Правда? Здесь, да?.. А теперь понюхайте. — И он бесцеремонно поднес ее руку к ее же носу. — Даже духи не убили запаха каучука, с которым вы работали.
Она сидела, как пораженная громом. Ее глаза, полные слез, были устремлены на Кручинина; губы еще пытались лепетать:
— Я ничего не знаю…
Но Кручинин твердо спросил:
— Где перчатки, в которых он работал? Где принадлежности вашей собственной работы? В ваших интересах сказать это теперь же. Если я найду их сам…
Ее полный ужаса взор обратился к хозяину, но тот оставался все таким же безучастным, холодным, со взглядом, устремленным на скатерть. Только сильные пальцы его больших рук сплелись еще крепче.
Фаншетта нерешительно поднялась и, шатаясь, как пьяная, подошла к стоящему у стены рефрижератору. Но прежде чем она успела дотронуться до его ручки, Грачик был рядом с ней. Кто знает, что скрывалось в этом холодильнике?!
Раньше, чем открыть шкаф, Грачик внимательно осмотрел его. Это был аппарат предвоенного производства Харьковского тракторного завода. Очевидно, перед ним был самый безобидный холодильник. Грачик потянул ручку дверцы. Фаншетта испуганно вскрикнула и отскочила в сторону, но дверца уже распахнулась, и Грачик остолбенел: из ледника повалил густой, удушливый дым. Из нижнего отделения било пламя. Комната сразу наполнилась запахом паленой резины и характерной вонью горящего целлулоида. Но Грачику некогда было анализировать запахи. Он схватил первое, что попалось под руку, и выгреб из шкафа все его содержимое. В ярком пламени он увидел догорающую кинопленку. На пол со звоном падали мелкие металлические предметы, тлеющие деревянные чурбачки, кусочки линолеума, несколько листов расплавившейся по краям резины — целое оборудование штемпельной мастерской Из верхнего отделения Грачик извлек набор отмычек и портативный аппарат для резки металла.
Но вот, чадя, догорел последний кусок пленки, и Грачик обнаружил, что находится в полной темноте. В первый момент у него мелькнула было мысль, что это ему только кажется, что он ослеплен ярким пламенем, полыхавшим внутри окрашенного белой эмалью холодильника. Сейчас эта слепота пройдет… Но через мгновение он понял, что дело не в его слепоте, вокруг действительно царила полная тьма. Откуда-то из других комнат послышался голос Кручинина:
