Агата Кристи - Лощина
Она улыбнулась и, казалось, была в восторге от того, что его видит, Люси была похожа на фею, которая снизошла к простому смертному, и Пуаро спросил себя, как эта женщина, уже не первой молодости, сумела сохранить это магическое очарование, несмотря на белые волосы и морщинки на лице. В ней, казалось, не было ничего земного, она резко отличалась от всех.
— Месье Пуаро, — сказала она кротко очень приятным голосом, — у меня к вам небольшая просьба!
— Я внимательна вас слушаю, дорогая леди.
— Я бы хотела поговорить с вами о докторе Кристоу.
— О докторе Кристоу?
— Да. Мне кажется, что настало время покончить с этой историей. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Не стал бы этого утверждать, мадам!
С восхитительной улыбкой она положила свою маленькую, очень красивую ладонь на руку Пуаро.
Дорогой месье Пуаро, вы прекрасно меня понимаете.
Полиция еще некоторое время будет продолжать искать, кому принадлежат отпечатки пальцев на револьвере, потом они потеряют терпение и перестанут этим заниматься. Но я очень боюсь, что вы, вы не отступите!
— Вы совершенно правы! — сказал Пуаро.
— Я в этом не сомневаюсь и поэтому я здесь! Вы ведь хотите знать правду! Это так?
— Да, я действительно хочу знать правду!
— Я вижу, месье Пуаро, что я выразилась недостаточно понятно! Мне бы очень хотелось узнать, почему вы не хотите отступиться от этого дела. Вы ведь не считаете, что убийцу обязательно нужно повесить? Вы не можете одобрять такой средневековый пережиток, как повешение! Вы просто хотите знать правду! Вот я и хочу вас попросить… И в случае, если вы сочтете себя удовлетворенным…
— Правильно ли я вас понимаю, леди Эндкателл? Вы хотите сообщить мне правду?
Она утвердительно кивнула. Он продолжал настаивать:
— Значит, вы знаете правду?
Она раскрыла большие удивленные глаза.
— Ну да! Конечно! И уже давно! Я хотела бы вам все рассказать, и мы могли бы с вами согласиться… вы и я… что дело полностью закончено.
Она снова ему улыбнулась.
— Решено, месье Пуаро?
Столько очарования было, в ее улыбке, что Пуаро почувствовал огромное желание отказаться от дальнейшего расследования просто потому, что это доставило бы удовольствие леди Эндкателл. Ему потребовалось настоящее усилие, чтобы ответить:
— Нет, мадам, это не решено!
Наступило долгое молчание. Затем леди Эндкателл встала и просто спросила:
— Я спрашиваю вас, месье Пуаро, действительно ли вы себе все представляете? Отдаете ли себе отчет в том, что вы делаете?
Глава XXVIII
Мидж услышала, как открылась дверь — без всякого сомнения, это была дверь комнаты Эдварда. Затем она услышала шаги в коридоре и узнала их — это шел Эдвард. Она зажгла свет и при свете настольной лампы взглянула на часы — было без десяти три. Для чего Эдварду в такое время спускаться по лестнице на первый этаж? Это было странно.
Они все легли спать рано — около половины одиннадцатого. Заснуть она не могла. Она не плакала. Она лежала с широко раскрытыми сухими глазами и слушала, как в гостиной каждые полчаса бьют старинные часы.
Она переживала свое горе. Добровольно и навсегда она лишилась Айнсвика, своего дорогого Айнсвика, который мог бы стать ее домом, если бы она этого захотела. Но лучше остаться одной, лучше вести мрачную и тоскливую жизнь без всякого интереса, чем жить даже в Айнсвике, с Эдвардом и призраком Генриетты. Во время разговора с Эдвардом там, в лесу, она открыла в себе чувство ревности. Между прочим, Эдвард ни разу не сказал, что любит ее. Он говорил о привязанности, о детских воспоминаниях, ни о чем другом… Это она бы еще могла принять. Но можно ли заставить себя жить с человеком, чье сердце принадлежит другой? Жить с Эдвардом, если его мысли всегда будут устремлены к Генриетте?
Но почему он в это время спускается по лестнице? Эта мысль так взволновала Мидж, что она встала. Она накинула халат, взяла карманный фонарик и вышла в коридор. Везде было темно. Мидж нагнулась над перилами лестницы. На первом этаже света тоже нигде не было.
Она спустилась по лестнице. В холле, после некоторого колебания, она включила свет. Везде было тихо. Все двери были закрыты. Где-то же должен быть Эдвард! Где же он?
Вдруг она почувствовала легкий запах газа. Она направилась в сторону чуть приоткрытой двери. В коридоре запах газа был сильнее. Еще сильнее этот запах был в кухне. При свете своего фонарика она увидела Эдварда. Он лежал на полу, засунув голову в газовую печь. Все горелки были открыты.
Мидж не относилась к числу людей, которые теряют голову. Она побежала к окну и постаралась его открыть. Это ей не удалось. Тогда она обернула руку тряпкой и разбила стекло. Стараясь не дышать, она закрыла краны и освободила Эдварда. Он был без сознания. Дыхание его было неравномерным и прерывистым. Она подтащила его к разбитому окну, стала на колени и подложила руки ему под голову. Сначала очень тихо, а потом все громче, с отчаянием, она повторяла:
— Эдвард!.. Эдвард!..
Он зашевелился, застонал, открыл глаза и прошептал еле слышно:
— Газ…
— Я знаю, дорогой, но почему?.. Почему?..
Он весь дрожал, руки у него были холодные, просто ледяные. Он смотрел на нее, и постепенно на лице его появилось выражение радостного удивления.
— Мидж?
— Да, — сказала она, — я слышала ваши шаги в коридоре, слышала, как вы спустились по лестнице, и, сама не знаю почему, пошла за вами.
Он вздохнул.
— Это был бы самый лучший выход!..
Мидж все поняла. Она вспомнила тот разговор в день смерти Джона. Леди Эндкателл рассказывала об одной популярной газете. Она говорила, что там часто сообщают о бедных женщинах, кончающих свою жизнь самоубийством при помощи газа.
— Но, Эдвард, почему?
Он горько усмехнулся.
— Почему? Потому что вся моя жизнь — это одна сплошная неудача. Потому что ничего стоящего я никогда не сделал. Такие люди, как Джон Кристоу, чего-то добиваются в жизни, ими все восхищаются, их любят. Я — ничто! Зачем мне жить? Я получил по наследству Айнсвик, и у меня есть средства к существованию. Если бы не это, я бы пропал. Я не умею ничего делать, я никогда ничего не делал. Как писатель я ничего не стою. Генриетте я не нужен, да никому я не нужен! Когда мы сидели с вами в том ресторане на Беккерлей, я подумал… Вы же сами это знаете. Даже Айнсвик не мог вас привлечь к тому, чтобы разделить со мной жизнь. Никому я не нужен! Я решил, что лучше всего со всем этим покончить…
Она быстро возразила:
— Но, мой дорогой, вы же ничего не поняли! Это же из-за Генриетты… Я думала, что вы всегда ее любили и всегда будете любить…
— Генриетта? — его почти не было слышно. Он с дрожью добавил:
— Как холодно!
— Эдвард, мой дорогой!
Она прижалась к нему, стараясь отдать ему свое тепло. Он ей улыбнулся.
— Как это чудесно, Мидж, вы меня отогреваете!
Ему было холодно, и она его согрела. Эта мысль мелькнула, как озарение, она ее поразила. Эдвард уже ни на что больше не надеялся. Он порвал с обществом живых, он жил в полном одиночестве. Ему необходимо было тепло, и это тепло могла дать ему только она одна.
Пусть Эдвард грезит о далекой и неприступной Генриетте, какое это имеет значение? Ему нужно другое — живое тепло, участие, любовь — все это ему может дать только она одна.
Он посмотрел на нее, склонившуюся к нему, и тоже многое понял. Та Генриетта, которую он, казалось, так любил, была юной девочкой семнадцати лет. В сегодняшней Генриетте от той девочки уже не осталось ничего. С Мидж все совсем иначе! Ее лицо совсем близко, она такая, какая есть в действительности. Он любил ее. Именно такой он ее понимает, и он всегда будет ее любить — и тогда, когда ее черные волосы станут седыми.
— Мидж, — сказал он тихо. — Я вас люблю! Пожалуйста, не покидайте меня больше никогда!
Губы их встретились…
— Как это забавно! — воскликнула она. — Мы сидим здесь на каменном полу кухни, отравленной газом, а у меня такое впечатление, словно я в раю!
— У меня тоже! — сказал он. — И мне кажется, что я теперь останусь там до конца своей жизни.
Мидж как разумная женщина произнесла мудрые слова:
— Может быть, нам лучше пойти и немного поспать? Скоро уже четыре часа. Как нам объяснить Люси это разбитое окно?
Она применила метод самой леди Эндкателл. В шесть часов утра она проникла в спальню Люси, разбудила ее и коротко и точно рассказала ей обо всем. Леди Эндкателл была, как всегда, великолепна: она поздравила Мидж, заявила, что она именно такая жена, какая необходима Эдварду, затем добавила, что все происшедшее доказывает — настало время перевести кухню в «Долине» на электричество. Мидж вернулась к себе в комнату, оставив Люси в прекрасном настроении. Леди Эндкателл была довольна всем — и самой собой, и Мидж с Эдвардом — они будут жить в Айнсвике; следствие закрыто, а месье Пуаро — этот маленький человечек, несмотря ни на что, все же очень симпатичен!
