Майлз Бридон - Рональд Нокс
И Бридон рассказал Эймсу о странном слухаче за мельничной стеной и еще кое-что о своих и Лейландовых подозрениях и о загвоздке, с какой они столкнулись при попытке объяснить случившуюся трагедию.
— В самом деле удивительно… Ну, Поултни, разумеется, вообще не был на похоронах…
— Поултни? Не был?
— Да. Вы разве не слышали? После обеда он объявил, что его добрые намерения пошли прахом и на похороны он вообще не пойдет. Я еще тогда удивился.
— Тому, что он так неожиданно передумал?
— Нет, причине, на которую он сослался: погода, мол, чересчур соблазнительная, и он просто не может не пойти на рыбалку.
— Для Поултни тут ничего странного нет, по-моему. Он существо эксцентричное.
— Да, но на сей раз он покривил душой. Скоро будет гроза, вы чувствуете? Нет? Зато рыба чувствует. Она перед грозой вовсе не клюет. И Поултни знает об этом не хуже меня.
— А вы не запомнили, какова с виду его удочка?
— Запомнил, он показывал ее мне перед обедом.
— Пойдемте-ка.
Они вышли в холл. Эймс огляделся.
— Да вот она, в углу. Поултни на такой же рыбалке, как и мы с вами.
— Эдвард! — воскликнула Анджела, когда они вернулись в гостиную. — Надо же, оказывается, это все мой Эдвард!
— Шутки в сторону, Анджела, тут дело серьезное. Может быть, Поултни и подслушивал все время?
— Когда вы с Лейландом уговаривались после завтрака пойти к мельнице, он был рядом. И за обедом тоже, хотя, по-моему, ни я, ни ты о прогулке на мельницу не заикались. Однако он мог и догадаться. Господи, что же наш старикан задумал?
— Ладно, кое-какие моменты прояснились. Насчет Бринкмана, я имею в виду. С какой бы целью он ни приглашал меня на прогулку в каньон и ни рассуждал о геологии, это не был «ответ» на лейландовские авансы, потому что за стеной подслушивал не он. И еще: бумажный обрывок, который Лейланд нашел в верхнем номере. Если его подбросил Бринкман, то сделал он это по собственной инициативе, а опять-таки не в ответ на лейландовский намек на улики, изобличающие Симмонса.
— Между прочим, — возразила Анджела, — у нас вообще нет доказательств, что эту улику подбросил Бринкман. Мы сделали такое предположение, думая, что именно Бринки подслушивал за стеной.
— По-твоему, если подслушивал Поултни и если Поултни… ну, каким-то образом выгодно запутать следы убийства, возможно, он-то и подкинул эту бумажонку.
— Я так не говорила. Но в нынешних обстоятельствах эта возможность не менее реальна, чем любая другая.
— Давайте-ка посмотрим, что нам известно о Поултни. Во-первых, той ночью, когда скончался Моттрам, он был здесь, в гостинице, спал у себя в номере. А номер у него по соседству с моттрамовским — фактически между моттрамовским и тем, который сейчас занимаем мы. По его собственным словам, он всю ночь крепко спал и ничего не слышал. С другой стороны, из его показаний следует, что он лег позже Моттрама и Бринкмана, а значит, нам нечем подкрепить эти его утверждения. Наутро после трагедии он проснулся и, услышав о случившемся, сказал… как он сказал, Анджела?
— Раз такое дело, миссис Дэвис, я нынче утром буду рыбачить на Долгой заводи.
— Впору истолковать это как намек, что смерть Моттрама в общем-то его не удивила, верно? Все его последующие высказывания по поводу смерти Моттрама отличались… м-м-м… равнодушием, что ли. Он, кажется, не меньше Бринкмана старался, чтобы мы сочли эту смерть самоубийством, ведь именно он подвел меня к заключению, что Моттрам снарядил удочку неподходящей наживкой и, стало быть, на рыбалку вовсе не собирался. Далее, он весьма назойливо выспрашивал, когда уезжает Бринкман, да, кстати, и мы тоже. Вот, пожалуй, и все, что свидетельствует против него. А на другой чаше весов — полнейшее отсутствие всякого мотива.
— И склад характера — на той же, другой чаше, — заметил Эймс.
— Пожалуй… Конкретно — какое впечатление он на вас производит?
— По-моему, он далек от реальной жизни. Весь его черный юмор, разные там шуточки насчет покойников и прочего — вещь сугубо абстрактная: на самом деле он никогда со смертью не сталкивался. Я не говорю, что первоклассный актер не сумел бы сыграть роль такого язвительного насмешника. Просто куда естественней считать его безобидным старым джентльменом, который любит поразглагольствовать, однако делать ничего не делает. Способность к аналитическим размышлениям и способность к решительным действиям редко уживаются в одном человеке. По крайней мере, таковы мои наблюдения.
— Ну хорошо, допустим, мы снимем с него главное обвинение, так же как Лейланд снимет его с Бринкмана, но подслушивать-то он все равно мог, это-то подозрение остается. Он вполне подходящий претендент, как и Бринкман; правда, окурок, который мы вчера нашли под стеной, был от бринкмановской сигареты.
— Если ты помнишь, у Эдварда сигареты кончились, — вставила Анджела. — Он мог попросить сигарету у Бринки или стащить, когда тот отвернулся. И если уж соблюдать полную точность, то не забудь, первый раз, когда подслушивали под дверью нашего номера, слухач исчез прежде, чем ты выскочил в коридор, а ближе всего там — комната Эдварда.
— Вдобавок нам известно, что на сей раз подслушивал никак не Бринкман. Ведь он был на похоронах. А вот Поултни уклонился от похорон под вопиюще негодным предлогом, однако не пошел ни на похороны, ни на рыбалку. Если предположить, что подслушивал все время один и тот же человек, дела у Поултни плохи.
Стук в дверь неожиданно прервал беседу.
— Можно войти? — послышался тихий голос, а затем в дверях возникло разрумянившееся от быстрой ходьбы, но, по обыкновению, сияющее благодушием лицо мистера Поултни. — А-а, мистер Бридон, мне сказали, что вы здесь. Надо бы поговорить. Может, выйдем на минутку? Или…
— Чепуха, мистер Поултни, — твердо сказала Анджела. — Если мы с мистером Эймсом чего не знаем, так это и знать незачем. Идите сюда и выкладывайте, что там у вас.
— Ну хорошо… Видите ли, я должен, так сказать, сделать признание. И весьма унизительное для меня, потому что я, увы, опять согрешил любопытством. Я просто не могу не вмешаться в чужие дела.
— Что же вы натворили? — спросила Анджела.
— Э-э… я вот сказал в обед, что пойду на рыбалку, но тем самым, каюсь, погрешил против истины. Еще когда объявил, что иду на похороны, я уже начал плести коварную паутину, как всякий, кто впервые идет на обман. Понимаете, я не хотел, чтобы Бринкман знал…
— Что знал?
— Ну, что его поступки не внушают мне доверия. Я несколько раз спрашивал, когда он думает уехать, а он все время
