Петер Адамс - Роковое наследство
— Ты хотела говорить? Ладно, говори, говори же, все скажи, негодная тварь! И то, что ты получила шестьсот фунтов за свое молчание, те деньги, что нашла Энн, а я их у нее отняла! Ты и потом обо всем молчала, потому что ты трусиха и лгунья. Ты боялась, что я тебя выдам. Ты продолжала бы молчать и тогда, когда знала бы, что полгорода поубивали! А может, это ты убила Лайну? Ты сама?
Дьюит понял, что последний вопрос был специально для него, чтобы все запутать. Старуха заметила его за колонной и поняла, зачем он здесь. Но все остальное, несомненно, было правдой. Гилен, несмотря на то, что он умолял ее быть с ним откровенной, все время ему лгала. Она молчала о деньгах, полученных от матери, молчала, потому что миссис Скрогг угрожала рассказать, что она торгует наркотиками, даже молчала о смерти Энн. Гилен не могла не знать, что ее молчание будет иметь последствия. И должна была понять, что мать не будет спокойно взирать на вымогательство Лайны и в отчаянии пойдет на самые крайние меры — уберет и ее.
Когда Дьюит вышел в центральный проход, О'Брайен и Эррис выступили из боковом придела.
— Ай-яй-яй, какая неприятная неожиданность! — покачал головой О'Брайен — И кто бы мог поверить, что наша милая Гилен способна на такое!
— Я ведь сразу сказал, что ничего хорошего не выйдет, — хриплым голосом произнес Эррис, — Но вы, сэр, — зашипел он на Дьюита, — вы же всегда хотите быть умнее всех.
— Можете увести обеих, инспектор, — сказал Дьюит с отсутствующим видом.
— Но, Патрик, я хочу тебе все объяснить. — Казалось, Гилен еще не поняла, что произошло. — Я все тебе объясню…
— Ну пошли, пошли, нечего больше объяснять, — добродушно проворчал О'Брайен: — Нам известно, что ты не убивала Лайну, а значит, твоя прелестная головка останется на твоих плечиках, а три или четыре годика, которые тебе придется отсидеть, пролетят как во сне. Ты не заметишь, как снова будешь на воле. Больше не надо играть комедию, так что давай, пошли, без фокусов. Ты ведь знаешь, я принципиально против всякого насилия. — Он вынул из кармана наручники и помахал ими у нее перед носом.
Гилен опустила голову и, повернувшись, молча пошла за ним. О'Брайен, благодушный, как всегда, поднял руку и поманил пальцем старую Скрогг.
— К сожалению, я должен и тебя захватить с собой, сестричка. Больше тебе уже не поможет ни Бог, ни пастор Томас. — А когда старуха обернулась, вспомнив о костылях, он, смеясь, добавил: — Пусть они тут валяются. Всем уже известно, что ты бегаешь и прыгаешь, как серна, а значит, тебе больше не нужно мучиться с этим камуфляжем.
— Я тебя всегда терпеть не могла, Уильям, — спокойно ответила Скрогг. — И теперь ясно, почему.
— Прелестно. — Жирное лицо О'Брайена просияло. — А у меня все совсем наоборот. Если я и держался за кого-то особенно крепко, так это была ты, сестричка. Давай поскорее к машине, а то мне пора домой к ужину. У нас сегодня тушеная макрель, а к ней я особенно неравнодушен.
Когда Дьюит и Эррис остались вдвоем в часовне, Эррис хотел что-то еще сказать, но только плюнул в сторону алтаря.
Спустя три месяца в канцелярии своего адвокатского агентства «Редстон, Клэбб и Дьюит» Дьюит получил от Эрриса письмо. Оно было написано чернильным карандашом на мятом листе, и в нем кратко сообщалось, что Гилен получила два года и три месяца тюрьмы с конфискацией всего имущества. Финнигану дали полтора года за контрабанду, Джойсу — два года за поджог. С миссис Скрогг обвинение было снято, и ее поместили в тюремную больницу для умалишенных.
Затем Дьюит долго ничего не слышал про Эрриса, пока однажды вечером, крутя от скуки радио, не поймал объявление о трансляции пьесы «Фантастические жители Килдара». Пьеса продолжалась полтора часа, и Дьюит старался не пропустить ни слова. Он слышал разговоры людей, живущих нереальной жизнью в нереальном мире. У них не было ничего общего с действительностью, они принадлежали иному миру, который раскинулся в виде радуги над топким болотом. Эта пьеса и тоненькая книжка стихов прославили Эрриса разом не только по всей стране, но и за ее пределами. Но слава пришла к нему слишком поздно. Вскоре он умер в больнице от алкоголизма. От Гилен Дьюит ни разу не получил ответа, хотя несколько раз писал ей.
Глава двадцать первая
«Конечно, это глупо», — сказал себе Дьюит, злясь, что дворники плохо чистят лобовое стекло. Эта мелочь испортила ему всю поездку. Да и погода была скверная. Дождь и туман ухудшали видимость, на мокром шоссе нельзя было развивать скорость больше восьмидесяти даже на прямых. Чтобы поднять настроение, которое погнало его в канун Рождества в эту неожиданную поездку, он включил радио и шарил по шкале, пока не нашел классическую музыку: опус номер три ре-бемоль Иоганна Себастьяна Баха. И как всегда, включая радио или телевизор, приносившие ему звуки из пустого пространства, он особенно остро ощущал таинственность мира, в котором жил.
Но на этот раз он недолго об этом думал, даже звуки органа не могли отвлечь его от мыслей, которые все эти годы прятались в глубине его сознания. Он думал, удастся ли узнать хоть что-нибудь о Гилен, если поехать в богадельню в Чезвике и расспросить там, а потом разыскать кого-нибудь в Килдаре.
Четыре с половиной года прошло после трагедии в приморском городишке, но он не мог забыть Гилен. Он часто думал о ней, как и о других, кто играл в его жизни какую-то роль. Несколько недель назад он узнал, что старуху Скрогг выпустили из тюремной больницы и она снова вернулась в богадельню в Чезвик. Тогда он принял решение еще раз поговорить с ней, чтобы узнать от нее или от кого-нибудь в Килдаре, что стало с Гилен.
Он свернул в подъездную аллею и увидел, выезжая на стоянку, что все здание не освещено, свет горит только в обеденном зале. Обитатели богадельни собрались на празднование Рождества. Осторожно приоткрыв дверь, Дьюит увидел нарядную елку, украшенную фонариками и блестящими шарами. Вокруг нее сидело человек пятнадцать, которые отрешенно глядели на пламя свечей. Дьюит, обладавший профессиональной памятью на лица, сразу заметил, что среди обитателей богадельни нет никого из прежних. Видимо, те уже мирно почили за кладбищенской стеной и никто не вспоминал о них.
Один из стариков шел вперед со скрипкой. Он играл рождественскую мелодию, а слабые голоса поддерживали ее пением. Это было бесконечно печально. Алиса Скрогг отсутствовала в зале, значит, осталась в своей комнате. Когда Дьюит в сопровождении служанки вошел к ней, она сидела в углу в высоком черном кожаном кресле. Руки были сложены на коленях, а на лице было такое отсутствующее выражение, что казалось, будто она спит с открытыми глазами.
Дьюит подошел к старухе. Она изобразила на лице подобие улыбки и тихо захихикала.
— Они не верят, — сказала она, показав на изображение Богоматери на стене, — что вот она каждый вечер натирает мои больные ноги муравьиной кислотой. Но, клянусь Богом, она это делает. Если бы она была не так глупа, то не стала бы держаться за Финнигана. Она втыкает белую гвоздику в волосы, красится и наряжается, но мужчины только смеются над ней, а если и не сразу, то потом все равно прогоняют ее пинком. Да-да, такова жизнь. А вас прислал ко мне Господь, чтобы вы взяли меня с собой?
Дьюит, молча слушавший бессвязное бормотание, резко прервал ее:
— Прекратите! Если вы сумасшедшая, то я самый разумный человек на свете, но первое так же неверно, как и второе.
— Где мы с вами могли видеться? — Старуха пощелкала языком, как будто это помогало ей вспомнить.
— Вы совершенно точно знаете, где и когда мы встречались, — сказал Дьюит, усаживаясь напротив нее.
— Как вы думаете, что стало бы со мной, если бы я не была такой умной? — вдруг вполне нормально заговорила Скрогг. — Они никогда не упрятали бы меня в сумасшедший дом и никогда не выпустили бы оттуда. Но я успела надежно спрятать свои деньги, спрятала их в зеленый красивый горшок, а этот красивый зеленый горшок закопала под гнилой листвой в таком месте, о котором известно только мне одной. Я ведь не такая дура, чтобы доверять свои деньги банкам, — добавила она с истинно крестьянской хитростью. И снова захихикала. — Они все думают, что все завещано им, но тут я поступлю точно так, как мой Джером, — всех оставлю с носом.
— Сколько же вы закопали? — спросил Дьюит, как будто это было самое обычное дело.
— Восемь тысяч фунтов, — сказала старуха, не задумываясь. Видно было, как она рада, что может наконец спокойно говорить не притворяясь. — Они хотели отнять у меня все деньги, — доверительно продолжала Скрогг, — потому что они получены от контрабанды наркотиками, но я не так глупа, чтобы этого дожидаться! Отнять! Сначала пусть найдут, а потом отнимают, но они не нашли. И теперь все пресмыкаются передо мной и ухаживают за мной, а я поступлю, как Джером, точно, как он.
