Морис Леблан - Золотой треугольник
Демальон колебался. Он недоумевающе качал головой и разводил руками.
— Невозможно! — бормотал он. — Немыслимо!
В это время к ним подошел человек, который вышел из автомобиля, остановившегося невдалеке, и уже несколько минут прислушивался к словам дона Луиса. К удивлению Патриция, его присутствие не вызвало никакого протеста ни у дона Луиса, ни у Демальона.
— Мне кажется, мой милый Демальон, — вмешался незнакомец, — что это дело представляется вам в неверном свете…
— Вы совершенно правы, господин министр! — откликнулся дон Луис.
— Вы меня знаете?
— Я имел честь быть вам представленным, господин Валенглей, несколько лет назад, в вашу бытность председателем совета.
— Да, в самом деле… мне кажется, я припоминаю…
— Пожалуйста, не трудитесь, господин министр… Самое главное, что вы стоите на моей стороне…
— Я еще не совсем в этом уверен, — возразил министр и обратился к Демальону:
— Сила теперь на стороне этого господина, — он показал на дона Луиса, — который нам заявляет: «Желаете ли вы триста миллионов золотом? Если да, вот что я сделаю… Если же нет, то до свидания!» Ведь таково положение дел, Демальон?
— Да, так, — согласился тот.
— А без него вы могли бы обойтись? Могли бы вы найти без этого господина тайник?
— Нет, — откровенно сознался Демальон.
Министр повернулся к дону Луису.
— Это тоже ваше последнее слово?
— Да.
— Если мы не согласимся, то прощайте, не правда ли? Но если согласимся, передача золота состоится сейчас же?
— Да.
— Мы соглашаемся.
И после небольшой паузы министр повторил:
— Да, мы соглашаемся и сегодня вечером будем говорить с посланником.
— Вы мне даете слово, господин министр?
— Даю слово. Говорите.
Все четверо имели вид прогуливающихся по набережной, и никто бы со стороны не подумал, что в эти минуты здесь решается дело такой важности.
Валенглей, опершись рукой о парапет набережной, небрежно помахивал тросточкой. Демальон и Патриций молчали с напряженными лицами.
Дон Луис рассмеялся.
— Только не думайте, господин министр, что я как волшебник в сказке взмахну рукой, и вмиг появится золото. Или что я поведу вас всех в подвалы, полные драгоценного металла… Совсем нет… Я с самого начала был уверен, что слова «золотой треугольник» не таят в себе ничего загадочного, под ними подразумевается некое помещение, пространство в форме треугольника, где находятся мешки с золотом. Так что, как видите, дело обстоит гораздо проще, и вы пожалуй, даже будете разочарованы.
— Не буду, когда вы мне покажете мешки с золотом! — возразил Валенглей.
— Но они перед вами.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что хотя вы и не дотрагиваетесь до них, все-таки ближе, чем они к вам теперь, нельзя и быть.
Несмотря на самообладание, Валенглей не смог удержать удивленного возгласа.
— Однако ведь это не означает, что я хожу по золоту и что для того, чтобы достать его, нужно будет поднимать плиты тротуара или снять парапет?
— Нет, нет, вам стоит только протянуть руку и вы дотронетесь до мешков с золотом.
— Дотронусь рукой?
— Да, если перегнетесь через парапет и опустите кончик вашей трости в воду или в прибрежный песок…
Валенглей молчал.
— Если вы воткнете трость в песок, — тихо продолжал дон Луис, — приблизительно сантиметров на пятьдесят в глубину, то нащупаете нечто твердое, и это нечто — мешки с золотом… Их там должно быть восемьсот… Если мои расчеты верны, в одном мешке весом пятьдесят килограммов триста тысяч франков, сложенных столбиками по тысяче франков. Каждый мешок должен быть высотой в двадцать три сантиметра. Сложенные рядами, мешки занимают пространство не более двенадцати кубических метров. Если же вы уложите их в форме пирамиды, в основании получится треугольник со стороной около пяти метров… Высота же самой пирамиды должна быть примерно с эту стену… Прикройте все это слоем песка, и получится тайник, который мы искали так долго…
Дон Луис немного помолчал.
— Никому в голову не приходило искать золото здесь. Тайну мог выдать разве что случай… На песке играла детвора, собаки зарывали кости, ночевали бродяги… Дождь размывал песок, солнце высушивало… Никто не догадывался, какую тайну он хранит. Лучшего места для тайника не найти… Тот, кто придумал спрятать здесь золото, гениальный человек, не правда ли, господин министр?
Валенглей слушал дона Луиса, ни разу не сделав попытки прервать его. Иногда он только одобрительно кивал головой. Теперь он сказал:
— Да, действительно. Но нашелся, как видно, человек, который оказался гениальнее его.
— Это трудно.
— Перед человеком, нашедшим в песке триста миллионов золотом, безусловно, можно только преклоняться.
Дон Луис раскланялся, весьма польщенный. Валенглей протянул ему руку.
— Я не знаю, чем мы могли бы вознаградить вас за услугу, оказанную Франции, — сказал он.
— Я не ищу награды, — возразил дон Луис.
— Но, во всяком случае, мне хочется, чтобы вас поблагодарили и другие, кроме меня. Не зайдете ли вы, примерно через час в министерство?
— Совершенно невозможно, господин министр, через час я уезжаю.
— Нет, нет, так вы не можете уехать, — возразил министр. — Кстати, я до сих пор не знаю вашего настоящего имени.
— Ах, не все ли равно…
— В мирное время — может быть, но не во время войны.
— Ну, можно же для меня сделать исключение, господин министр?
— Исключений теперь быть не может.
— А если это будет в виде награды, которую я, по вашим словам, заслужил? Неужели мне откажут?
— Это единственное, в чем вам могли бы отказать. Но я уверен, что вы и сами этого не попросите. Итак, до встречи через час в министерстве. Я вас жду.
И, любезно поклонившись и помахивая тростью, министр в сопровождении Демальона направился к своему автомобилю.
— Вот тип! — рассмеялся дон Луис. — Одним жестом он принял триста миллионов золотом, заключил исторический договор и подписал приказ об аресте Арсена Люпена.
— Что вы говорите? — воскликнул Патриций. — Ваш арест? Но это возмутительно!
— Зато вполне законно, милейший капитан.
— Но почему?
— Неужели вы думаете, капитан, что подобные мелочи могут лишить меня удовольствия, которым я полон теперь, исполнив свой долг перед Родиной? С самого начала войны я мечтал сделать что-нибудь для Франции… А о моей награде вы забыли? Четыре миллиона! Я считаю их своими, хотя на самом деле они принадлежат матушке Коралии.
— Я уверен, она откажется от них!
— Благодарю вас, капитан, можете быть уверены, что эти деньги будут употреблены на дело. А теперь у меня есть для вас еще несколько минут. Воспользуемся же ими, пока Демальон собирает своих людей… А чтобы облегчить им задачу и избежать насколько возможно скандала, спустимся к берегу, там ему будет удобнее арестовать меня.
По дороге Бельваль сказал дону Луису:
— Я хотел бы извиниться перед вами…
— За то, что вы изменили мне и заперли? Что ж! Вы сделали это, спасая Коралию. Или за то, что вы сочли меня способным присвоить все золото? Но, с другой стороны, разве можно было вообразить, что дон Луис упустит такой случай?
— Значит, извинения не принимаются, а только благодарности? — смеясь сказал Патриций.
— Благодарность за то, что я спас жизнь вам и матушке Коралии? И за это благодарить не стоит, так как для меня спасение людей — вид спорта!
Патриций крепко сжал руку дона Луиса и, стараясь скрыть свое волнение, произнес:
— Решено, что вы не принимаете благодарностей. Я не благодарю вас за то, что вы избавили меня от кошмара, доказав, что я не сын этого чудовища! Я даже, пожалуй, не буду говорить о том, как я теперь счастлив, что передо мной открывается жизнь, полная тепла и света, что Коралия любит меня и имеет право любить! Оставим это… Но все-таки не могу вам не признаться, что пока я чувствую себя несколько неуверенным в своем счастье. Я не все понимаю, и потому ощущаю известного рода беспокойство…
— В чем же дело? Вы хотите знать правду? Но она настолько же проста, насколько кажется сложной. Подумайте сами: в течение двадцати лет Симон Диодокис выказывал по отношению к вам столько самого трогательного внимания и преданности, вел себя, одним словом, как отец… Его единственной целью было соединить вас и Коралию. Он собирал фотографии вас обоих, следил за вашей жизнью и, наконец, решив, что минута наступила, прислал вам ключ от сада и приготовил все для свидания с вами. Но внезапно все меняется. Он становится заклятым врагом вас обоих и только и думает, как бы убить вас и Коралию. Что же заставило его так измениться? Дело в том, что в ночь с третьего на четвертое апреля в особняке Эссареца разыгралась драма. До этого момента вы были, действительно, сыном Симона Диодокиса, а тут он делается вашим врагом. И вам это ни о чем не говорит! Странно… Для меня это послужило исходным пунктом.
