Эллери Квин - Дом на полпути
Но последнее слово было за Поллинджером. Прокурор камня на камне не оставил от «самоочевидной» гипотезы Билла Энджела, назвав ее «обычным слюнтяйством всякой слабой защиты». Что же касается глупости обвиняемой, заметил Поллинджер, красноречиво бросив взгляд на Эллери, то любой практикующий криминалист знает, что все преступники глупы; только в книжках преступники семи пядей во лбу. Но эта обвиняемая, сказал он, не совсем обычная преступница. Руководящие ее действиями мотивы, как это обычно случается с женщинами, совершающими акт мщения, полностью ослепили ее, поэтому она и оставила следы, даже не понимая, что творит.
Штат с достаточно исчерпывающей полнотой, напористо продолжал он, доказал все ее передвижения в день преступления вплоть до последнего момента — исполнения самого преступления. Ее видели на шоссе, проходящем мимо хижины, всего за несколько минут до преступления. Видели, как она направилась в сторону хижины. Протекторы шин ее автомобиля оставили четкие следы в грязи перед хижиной при таких обстоятельствах, которые позволяют доказать, и штат доказал это, что машина приезжала к хижине в основной период совершения преступления, а это косвенно вводит обвиняемую на место преступления. А если и есть какие-либо сомнения относительно идентификации обвиняемой как водителя «форда», то они развеиваются отпечатками пальцев на ноже, которым был убит ее муж.
— Отпечатки пальцев, — не без иронии провозгласил Поллинджер, — «подставить» не так-то просто, разве что в книжках, о которых я говорил.
Члены жюри согласно улыбнулись.
— Эта обвиняемая держала нож в руках в хижине. Итак, штат подвел ее к самому трупу.
В деле, базирующемся на косвенных уликах, — продолжал прокурор, — это достаточная связь, позволяющая снять все сомнения. Каков был ответ защиты на наиболее важный вопрос об отпечатках пальцев на ноже? Что отпечатки ее пальцев появились на нем за день до совершения преступления в ее собственном доме! Но не нашлось ни одного свидетеля, который мог бы подтвердить такое объяснение. Нет даже подтверждения того, что жертва вообще провела ночь с пятницы на субботу в собственном доме в Филадельфии. Да и когда было дано это объяснение? После того как открылось, что на ноже остались отпечатки пальцев! Не свидетельствует ли это о том, что доказательства защиты шиты белыми нитками, а вся история выдумана с единственной целью — объяснить этот сокрушительный факт?
Даю честное слово, — с искренним видом заявил Поллинджер, — что я от всей души сочувствую этому несчастному молодому человеку, который столь умело защищал свою сестру на процессе. Он сделал все от него зависящее, чтобы добиться хоть чего-то в этом трудном, прямо скажем, очень трудном деле. Мы все горячо ему сочувствуем. Однако это не должно, леди и джентльмены, отразиться на вашем суждении об этом деле и принятии решения. Жюри руководствуется фактами, а не симпатиями. Вы не вправе позволить себе при вынесении вердикта идти на поводу чувств, что было бы поражением справедливости. И наконец, — добавил он сухо, — обвиняемая не сумела доказать свое алиби в вечер преступления.
Когда Поллинджер приступил к обоснованию мотивов преступления, он кратко коснулся вопроса об умышленности действий обвиняемой.
— Мотив здесь, — сказал он, — как я показал, двоякий: месть человеку, который лгал ей десять лет, и естественное желание извлечь выгоду из его смерти, одновременно покарав его за эту чудовищную ложь. Узнав, что ее муж на самом деле Джозеф Кент Гимбол, узнав, что он застраховал свою жизнь на миллион долларов и только что изменил имя получателя на ее, мисс Уилсон, имя, обвиняемая имела к 1 июня достаточно информации. К тому же ничто не доказывает, что это не она сама убедила Гимбола переписать страховой полис на нее в уплату за нанесенный ей моральный ущерб. А ведь психологически все указывает на это. В свете всего сказанного непонятно, как еще кто-либо может сомневаться в том, что убийство было спланировано заранее? А если какие-то сомнения все-таки остались в сознании присяжных, им следует подумать о том, что обвиняемая приехала в хижину, где убила своего мужа, в замаскированном виде — неуклюже, это правда, но попытка изменить внешность налицо. Защита пыталась представить дело так, будто использование только что купленного ножа для разрезания бумаг в качестве орудия убийства указывает на спонтанность преступления под влиянием обстоятельств, что даже если Люси Уилсон и убила своего мужа, то это должно расцениваться как непреднамеренное убийство. Но как фальшиво это выглядит в беспристрастном свете истины! Потому что, даже если принять гипотезу защиты, а именно что Люси Уилсон оказалась жертвой хитроумного плана навести на нее подозрения, тут и слепому ясно, что использование ножа было просто приемлемой альтернативой для обвиняемой. Если кто-либо хотел свалить свое преступление на Люси Уилсон, уж очень многое она должна была предвидеть заранее, намного раньше, чем это преступление свершилось. Эта сомнительная «кто-либо» не могла знать, что Джозеф Уилсон купит письменный набор за день до своей смерти; следовательно, пресловутая преступница, задумавшая подстроить ложное обвинение, собиралась убить Уилсона каким-то другим способом — застрелить из револьвера, задушить, а если и ножом, то другим, никак не этим. И тем не менее именно этот нож был пущен в ход. Не доказывает ли это, что никакого тайного умысла взвалить ложную вину на несчастную Люси Уилсон не было и в помине? Надуманность аргумента не вызывает сомнения. В нем нет ничего правдоподобного. Люси Уилсон явилась убить Джозефа Кента Гимбола при помощи ружья, скажем, или другого ножа? В пылу драматической встречи с Гимболом она воспользовалась ножом, который оказался под рукой?! Вся эта гипотеза шита белыми нитками.
Речь прокурора являла собой шедевр тонкой и злобной инсинуации. Произнеся ее, он сел и принялся спокойно вытирать шею платком.
Увещевательное слово к жюри, произнесенное судьей Менандером, было на удивление коротко. Судья изложил возможные вердикты и объяснил специфику дела, основывающегося на косвенных уликах. Многие знатоки с некоторым удивлением отметили, что известный юрист воздержался от того, чтобы дать в своем кратком обращении к присяжным (она заняла всего двадцать пять минут) хотя бы намек на собственную позицию в этом деле, — явление необычное в штате, который дает судьям, ведущим громкие дела, исключительно широкие полномочия в высказывании своих взглядов.
После этого дело перешло в руки жюри.
На семьдесят первом часу появилось сообщение, что жюри наконец-то пришло к единому мнению. Это произошло уже вечером, во время импровизированной конференции с прессой в номере Билла в «Стейси-Трент». Затянувшееся заседание присяжных убедило Билла в окончательной победе, и теперь это был прежний Билл — может, не совсем естественно бодрый, но веселый, приветливый и полный шотландского виски. А основания для оптимизма у него были. Через шесть часов после начала сессии жюри до публики стали доходить сведения о том, что десять против двоих присяжных твердо высказывались за полное оправдание Люси Уилсон. Задержка могла означать только одно: эти двое упорно не сдавались. Известие о том, то вердикт вынесен, могло означать только то, что они в конце концов уступили.
Приглашение в зал суда протрезвило Билла Энджела, как ледяной душ. Все сломя голову бросились в суд.
Билл, ожидавший увидеть, как Люси выводят в зал через Мост Вздохов из примыкающей к судебному зданию тюрьмы, беспокойно оглядывался. Затем плюхнулся на свое место.
— Ну вот, кажется, и все, — шепнул он Эллери. — Хм... Скамейка Гимболов пустует.
— Примечательно, — сухо отозвался Эллери, но в этот момент ввели Люси, и обоим стало не до разговоров.
Люси была в полуобморочном состоянии, она с трудом передвигала ноги и кое-как дотащилась до стола защиты. Эллери похлопал ее по руке, а врач дал ей подкрепляющие пилюли. Билл заговорил с ней с такой естественностью и непринужденностью, что в глазах ее зажегся обычный огонек, и краска прилила к щекам.
Начались обычные проволочки. Сначала не могли отыскать Поллинджера. Наконец кому-то удалось найти его, и он чуть ли не бегом явился в зал. Затем фоторепортеры препирались с людьми шерифа. Кого-то вывели. Бейлиф призвал публику к порядку.
Наконец появились присяжные заседатели — двенадцать усталых до изнеможения человек. Всех их словно охватила эпидемия: у всех бегали глаза. У присяжного номер семь вид был больной и сердитый. Присяжный номер четыре смотрел с высокомерием. Но даже эта пара старательно отводила глаза в открытом пространстве перед перегородкой судебных исполнителей. Увидев их лица, Билл окаменел и стал белым как мел.
В тишине столь полной, что ясно можно было слышать тиканье часов на стене, старшина присяжных встал и дрожащим голосом зачитал вердикт: Люси Уилсон виновна в убийстве второй степени.
