Николас Мейер - Учитель для канарейки
На мгновенье его глаза так и вспыхнули за отверстиями маски, подобно углям в отдаленном очаге под толчком воздуха из мехов, но так же быстро погасли и скрылись из виду. Однако я чувствовал, что ядовитый взгляд по-прежнему устремлен на меня.
— Я — Никто, Ноубоди.
— Вы предпочитаете говорить по-английски? — ухватился я за его имя, в расчете выиграть время. Снова он помолчал в нерешительности.
— Я бы предпочел не говорить вообще!
— Но раньше вас называли Эдуар ЛаФосс, — настаивал я. — Вы были великолепным помощником мсьё Гарнье.
Он смотрел на меня сквозь свою лишенную выражения личину:
— Те, о ком вы говорите, мертвы, — тяжело произнес он с некой окончательностью в голосе. — Выжил только Никто. Вам это, к несчастью, не дано.
— Вы умно поступили, уничтожив планы Оперы, — продолжал я, все еще надеясь отвлечь его. — Но вы не догадались поступить также и с контрактами, на которых стоит ваше имя. Я нашел их в Городской комиссии планирования, прежде чем пришел вчера к мадемуазель Дааэ.
Он что-то проворчал и повернул голову, словно стараясь облегчить приступ боли в шее. Или просто оглянулся через плечо?
— Это ваша опера звучала только что? Торжествующий дон Хуан? Знаете, я ведь тоже музыкант. Мне кажется, она исключительно хороша. Можно послушать еще?
— Вы Шерлок Холмс, и весь мир считает, что вы мертвы, — ответил он, и в его тоне отдавалось нечто, пугающе похожее на довольную улыбку. — Не тратьте на меня ваши неуклюжие уловки. Учитывая все обстоятельства, никто по вам скучать уже не будет, — добавил он. Его волшебный голос звучал, подобно стали, ласкающей атлас.
— Вы же понимаете, что вас она никогда не полюбит. Она влюблена в этого бедного юношу, — я указал на лежащего без чувств виконта.
Чудовище на мгновенье подалось вперед, оглядывая соперника.
— Она еще молода, — спокойно произнес Ноубоди. — Она путает увлечение с любовью, но ее искусство подскажет ей верный выбор. Потеряв его, она забудет его, и снова будет любить только своего Ангела музыки.
Последовал особенно тяжелый удар, и все здание содрогнулось. Внезапно Ноубоди зарычал с такой яростью, что я ахнул, приподняв перед собой руки, в то же время пытаясь устоять на скользком стеклянном полу. Но ярость его вызвали эти звуки, а вовсе не я — вцепившись, чтобы не сорваться, в раму окошка, Ноубоди успел вовсе позабыть обо мне.
— Ее ангел — демон, отягощенный грехом убийства, — напомнил я, когда тряска прекратилась. — Она не сможет забыть об этом, — продолжал я. — И в этом ваш приговор.
Он не ответил, только взглянул на меня сверху вниз, и мне показалось, что на его недвижном лице лежит печать вызывающей жалость скорби.
Странно, что на его застывшем лице мне удавалось читать различные выражения. Несомненно, все это был плод моего лихорадящего воображения.
— Посмотрим, — решительно и кратко ответствовал он, исчез из окна и затворил его снаружи.
В комнате стало тихо, если не считать доносившегося время от времени грохота. Я опустился на колени и попытался привести виконта в чувство. За этим занятием я обнаружил, что зеркальный пол нашей тюремной камеры (иначе ее не назвать) был залит водой. Взглянув на зеркало прямо передо мной, я увидел, что по нему стекает тонкая струйка воды, собираясь у моих ног. Как оказалось, все стены помещения лили безмолвные слезы из крохотных отверстий под потолком.
— Виконт! Рауль! — Я похлопал его по щекам, и он открыл глаза.
— Что такое?
— Надо что-то делать, иначе нас утопят! — мановением руки я указал ему, что происходит, и он в испуге поднялся на ноги.
Вода поднималась совершенно беззвучно, однако на удивление быстро. Мы бродили по комнате, наваливались на стены, пинали их — но тщетно.
— Кристин! Ах, Кристин! — всхлипывал юный виконт, снова и снова бросаясь на ту часть стены, что разделяла их.
Единственным доступным орудием, способным помочь нам, было само железное дерево, и я как раз принялся выдирать его из креплений, когда злодей побаловал себя излюбленной уловкой — выключил газ. В темноте виконт принялся вопить от ужаса. Я, как мог, старался убедить его помочь мне высвободить дерево, а вода плескалась уже на уровне наших коленей.
Заглушая крики виконта, из соседней комнаты донеслись звуки органа: Ноубоди решил порадовать нас токкатой и фугой Баха.
Наконец, с остервенением нагибая и дергая железную опору, мы сумели высвободить ее натертыми до пузырей руками. Вода уже была нам по пояс, и двигаться стало труднее, но мы принялись бить железом по зеркалам, стекло сыпалось повсюду, осколки падали на гладкую поверхность воды и неспешно опускались на дно.
Ощупав ладонями поверхность, прежде прикрытую зеркалами, я обнаружил там деревянную обшивку. Пока все помещение содрогалось от нескончаемого землетрясения, мы принялись по очереди колотить нашим орудием по стене комнаты Кристин. Видимых результатов, кроме нескольких щепок, наша работа не приносила, ибо вода поднялась уже нам по грудь, и размахивать тяжелой железиной стало почти невозможно.
— Мы обречены! — причитал виконт. Мне нечего было ему возразить. Вода уже почти достигала наших носов, так что скоро нам пришлось бы плавать.
— Не выпускайте дерево! — крикнул я, ибо единственной нашей надеждой оставалось — разбить окошко наверху, когда вода поднимет нас достаточно высоко. Но сказать легче, чем сделать: эта штука была слишком тяжела и грозила утянуть нас под воду своим весом.
Я находился прямо под похожим на корабельный иллюминатор входом в нашу тюрьму, меж моим лицом и стеклом оставалось пространство не более дюйма. Собрав остатки сил, я попытался ударить железной ветвью в окно, но — тщетно. Архитектор подметил слабое место в своей планировке и подыскал толстое, надежное стекло. В нашем положении мы не могли ударить с достаточной силой, чтобы разбить его. Исход был совершенно ясен.
Когда мы с виконтом уже погрузились с головой, нашу тюрьму сотряс новый приступ дрожи, преуспев там, где оказались бесполезны все наши отчаянные усилия. Вероятно, наш враг не рассчитал давления, которое пришлось бы выдерживать стенам шестиугольного помещения, если оно доверху заполнится водой. Вдобавок, сотрясение, вероятно, сбило опору, потому что уровень воды резко понизился, и нас с огромной скоростью вынесло в комнату, которую я едва успел разглядеть, прежде чем ее захлестнула водяная лавина.
Помню, что меня поразила уютная, домашняя обстановка комнаты: кушетки, стулья, картины, занавески на окнах, статуэтки, письменный стол, тахта и, разумеется, орган. Сумасшедший, сидевший за ним, в изумлении обернулся, когда наше триумфальное прибытие с приливной волной прервало его концерт.
Когда нас внесло в комнату, он схватил Кристин и потянул ее в дверной проем. Поднявшись на ноги, мы рванулись за ними. Может быть, у Ноубоди и мелькнула мысль запереть нас, но очевидно он передумал, предпочитая попытаться оторваться от преследователей как можно дальше. Выбежав из дома, мы оказались на дамбе и поспешили за ними. Впрочем, чтобы не погрешить против истины, нельзя сказать, что мы бежали: виконт уже едва способен был двигаться, и мне приходилось тащить его так же, как ужасное создание тащило Кристин.
Ноубоди, держа молодую женщину, спрыгнул с внешней стены на холмик плотно утрамбованной земли, но во время прыжка ему пришлось выпустить свою жертву. В следующее мгновенье Рауль, собрав последние силы, бросился через стену к своей испуганной подруге и прикрыл ее тело своим, его рана вновь открылась и сочилась кровью.
Чудовище взглянуло снизу вверх на меня, прикидывая шансы вернуть себе объект своего всепоглощающего желания. За него решил новый удар свыше, и он помчался к отдаленному раскопу, где виднелась дверца люка.
— Задержите его! — крикнул я. — Если он выберется в канализацию, мы пропали!
Юноша был не в состоянии понять мой окрик, тем более — ответить на него. Он не оставил бы свою возлюбленную, и я понял, что, если зверь должен быть убит, мне придется продолжать охоту в одиночку.
Подобно демону, помчался я по верху дамбы и бросился с обрыва на убегающего врага, но, упав на землю, сумел только ухватить его за лодыжки.
С самого начала я понимал, насколько неравны силы. Мой противник дрался с яростью, которой хватило бы на десятерых, я пробовал надавить на точки пережатия, используемые в баритсу, но тщетно — можно было подумать, что в его теле таких точек не имелось вовсе. С тем же успехом можно было бороться с железной статуей, или гигантским спрутом, ибо руки его, казалось, были так же длинны и ухватисты, как щупальца подводного чудовища. Он стиснул мои плечи и верх торса с такой силой, что мне казалось, будто воздух из моих легких выжимают стальные клещи. Я ухитрился сзади подсечь его ногу своей, и мы снова упали на землю, его горячее дыхание обдавало мне шею, словно я дрался не на жизнь, а на смерть с самим дьяволом. Его руки добрались до моего горла, и я понимал, что последнее, что мне суждено увидеть в жизни — это ухмыляющаяся мертвая голова прямо перед моими глазами.
