Найо Марш - Смерть в овечьей шерсти
— Лосс говорил мне, что в тот вечер вы играли просто изумительно.
— Да пошел он! — воскликнул Клифф и сразу осекся, словно испугавшись собственной резкости. — Я просто отрабатывал эту вещь. Ведь я уже говорил вам.
— Мне кажется довольно странным, что вы бросили заниматься музыкой. Должно быть, это очень тяжело для вас.
— Еще бы, — тихо произнес Клифф.
— По-моему, вы даже чуточку гордитесь своим поступком.
Это предположение привело Клиффа в замешательство.
— Горжусь? Если бы вы только знали… — Он поднялся со стула: — Если у вас ко мне все…
— Почти. Вы больше с ней не встречались?
Казалось, Клифф принял этот вопрос за констатацию факта. Он молча подошел к окну.
— Не встречались?
Клифф утвердительно кивнул.
— И вы не расскажете мне, что делали в погребе?
— Я не могу.
— Хорошо. Пойду посмотрю на эту пристройку. Благодарю вас за почти полную откровенность.
Клифф слегка прищурился и вышел.
2
Пристройка к бараку оказалась больше, чем можно было предположить. Фабиан объяснил, что Артур Рубрик добавил ее к бараку в качестве комнаты отдыха, где работники могли бы собираться. Сделал он это под давлением Флоренс, одержимой идеей служения общественным интересам. После приобретения «Бекштейна» сюда было отправлено старое пианино, радиоприемник и кое-что из подержанной мебели.
— Она как раз баллотировалась в парламент, — ехидно сообщил Фабиан. — Рассадила здесь работяг, сделала снимок и разослала его в газеты. Он и сейчас висит над камином в рамке.
Комната выглядела запущенной. На столе, приемнике и пианино лежал толстый слой пыли. В углу валялась груда старых радиопрограмм с пожелтевшими страницами. На пианино были разбросаны ноты с танцевальной музыкой и песенники. Под ними Аллейн обнаружил несколько классических произведений, надписанных Клиффом. Среди них был и баховский цикл «Искусство фуги».
Открыв пианино и ноты, Аллейн проиграл короткую фразу. Две клавиши западали. Значит, Бах исполнялся в тот вечер с пробелами? Или пианино за пятнадцать месяцев успело так обветшать? Аллейн положил «Искусство фуги» на прежнее место, вытер руки и, закрыв пианино, присел на корточки рядом с кипой радиопрограмм.
Он просмотрел радиопрограммы за шестьдесят пять недель. Это была нелегкая задача, поскольку они лежали как попало. Он стал раскладывать их по порядку начиная с февраля 1942 года. Вторая неделя февраля, первая неделя февраля. Страницы так и мелькали у него в руках. Он рассортировал их довольно быстро. Не хватало последней недели января. Аллейн машинально сунул программы в угол и после минутного колебания снова привел их в беспорядок. Потом зашагал по комнате, насвистывая фразу из Баха. «Это только догадка. Может, я ошибаюсь…» — подумал он. Скорбно взглянув на пианино, он снова начал подбирать ту же фразу сначала в дискантовом регистре, потом — очень медленно — в басовом, постоянно чертыхаясь, когда западали клавиши. Наконец он захлопнул крышку и, опустившись в старое, полуразвалившееся кресло, стал набивать трубку.
«Надо будет отослать их всех под каким-нибудь предлогом и позвонить Джексону. Хотя, возможно, это лишь плод больного воображения», — рассуждал он про себя.
Дверь открылась, и на пороге возник силуэт женщины. Рука ее была прижата к губам. Это была просто одетая фермерша средних лет. Чуть помедлив, она шагнула вперед. Луч солнца осветил грубоватое лицо, необычно бледное для сельской жительницы.
— Я услышала пианино. Подумала, что это Клифф, — чуть слышно произнесла она.
— Боюсь, это не слишком лестно для Клиффа. Техника у меня хромает! — заметил Аллейн.
Он хотел подойти к ней, но женщина отступила назад.
— Это пианино, — повторила она. — Я так давно его не слышала.
— На нем никто не играет?
— Днем никогда, — поспешно ответила она. — А музыку эту я вроде помню. — Женщина нервно пригладила волосы. — Я не хотела вам мешать. Простите.
Она повернулась, чтобы уйти, но Аллейн ее остановил.
— Пожалуйста, не уходите. Вы ведь матушка Клиффа?
— Верно.
— Буду признателен, если вы уделите мне пару минут. Не больше, обещаю вам. Между прочим, меня зовут Аллейн.
— Рада познакомиться, — ответила она без всякого выражения.
После некоторого колебания женщина вошла в комнату и остановилась, глядя прямо перед собой. Пальцы ее по-прежнему были прижаты к губам. Аллейн оставил дверь открытой.
— Присаживайтесь.
— Спасибо, я постою.
Аллейн придвинул к ней кресло. Она неохотно села на краешек.
— Вы, наверное, знаете, почему я здесь? — мягко спросил Аллейн. — Или нет?
Женщина кивнула, по-прежнему не глядя на него.
— Я бы хотел, чтобы вы мне помогли.
— Не могу я вам помочь. Я об этом ничегошеньки не знаю. Да и никто из нас не знает. Ни я, ни мистер Джонс, ни наш мальчик. — Голос ее дрогнул. Помолчав, она добавила с отчаянием: — Оставьте парня в покое, мистер Аллейн.
— Видите ли, я должен беседовать с людьми. Такая у меня работа.
— Что толку говорить с Клиффом. Бесполезно это. Они с ним обращались не по-человечески. Донимали своими вопросами, а он ни в чем не виноват. Ведь сами же нашли, что он тут не при чем, так нет, никак мальчишку в покое не оставят. Он ведь не похож на других парней. Совсем другой. Не такой грубый, как они.
— Да, он у вас необыкновенный.
— Они его сломали, — нахмурилась она, все еще избегая смотреть на Аллейна. — А он не как все. Я его мать и знаю, что они сделали. Это нечестно. Нападать на ребенка, когда доказано, что он ни в чем не виноват.
— Он играл на пианино?
— Миссис Дак видела его. Она повариха, готовит в доме. Она не поехала на танцы и вышла прогуляться. Видела, как он начал играть. Все слышали, как он играл, и сказали об этом. Мы с отцом тоже слышали. Барабанил как заведенный, пока я не пришла и не забрала его домой. Чего еще они от него хотят?
— Миссис Джонс, вы любили миссис Рубрик? — поинтересовался Аллейн.
Она наконец взглянула на него.
— Любила? — неохотно переспросила она. — Наверно. Она была добрая. Со всеми. Ну, были у нее промашки, конечно. Не всегда выходило, как она хотела.
— С Клиффом?
— Ну да. Тогда много чего болтали про нее и моего сына. Завидовали, наверно.
Она провела огрубевшей рукой по лицу, словно смахивая паутину.
— Конечно, я тревожилась: а вдруг он отвернется от родного дома? Но и мешать не хотела, ведь какая дорога перед ним открывалась. Но все-таки я переживала.
Несмотря на то что все это говорилось с изрядной долей враждебности, Аллейн невольно почувствовал к этой женщине уважение.
— Вы все время тревожились?
— Все время? Нет, только пока был маленький. Когда вырос, он сам от нее отшатнулся. Никто не знает ребенка лучше его матери, и я вам скажу, что Клиффа так просто не свернешь. Она пыталась на него давить и только настроила против себя. Он хороший парень, но непростой. Очень уж чувствительный.
— Вы не жалели, что согласились отправить его в частную школу?
— Жалела? — повторила миссис Джонс, как бы примеряя на себя это слово. Поджав губы, она судорожно сцепила на коленях руки. — После случившегося и того, как с ним обошлись, я жалею, что она вообще его опекала, — с горячностью произнесла она, но тут же спохватилась: — Хотя в этом никто не виноват — ни он, ни она, бедняжка. Они были очень привязаны друг к другу. Когда это случилось, Клифф больше всех переживал. И не слушайте, если вам другое скажут. Разве можно так издеваться над невинным ребенком? Грех это.
Ее взгляд уперся в стену поверх головы Аллейна. В глазах стояли слезы, но на бесстрастном лице они выглядели как-то неестественно.
Каждую свою тираду женщина заканчивала так решительно, что Аллейн всякий раз терял надежду на продолжение.
— Миссис Джонс, что вам известно об этой истории с виски?
— Они все врут, мой мальчик не вор. Вот что мне известно об этой истории. Это вранье. Он сроду не прикасался к спиртному.
— Тогда зачем он его взял?
Она наконец-то посмотрела на него:
— Спросите у повара, который готовит для работников. И у Альберта Блэка. Клифф вам все равно ничего не расскажет. От меня он тоже скрывает. Я сама обо всем догадалась. Если узнает, что я вам сказала, никогда не простит.
Поднявшись, миссис Джонс направилась к двери, откуда навстречу ей лился солнечный свет.
— Спросите их. Больше я ничего не скажу.
— Благодарю вас, — задумчиво произнес Аллейн. — Обязательно спрошу.
3
Встреча Аллейна с поваром была исполнена небывалого драматизма. Она произошла вечером того же дня. После раннего ужина, проходившего в молчании, поскольку обитатели дома еще не оправились от вчерашних душевных излияний, Фабиан предложил Аллейну прогуляться к бараку, где жили работники. Перед тем как уйти, Аллейн попросил Урсулу дать ему бриллиантовую брошку, которую миссис Рубрик потеряла в день убийства. Они с Фабианом шли по лавандовой дорожке, когда стало смеркаться и в горах началось предзакатное пиршество красок. Только теперь вместо лавандового бордюра торчали серые высохшие стебли, за которыми мерзли мумифицированные головки цинний.
