Джеймс Чейз - Что лучше денег?

— Убили? — Я с трудом выговаривал слова. — Кого убили?

Колючие глазки буравили мои защитные барьеры.

— Риму Маршалл. Мы всюду показывали фотографию Мэндона и вчера вечером нашли женщину, которая приходила убираться в бунгало. Подумать только, такой подонок, как Мэндон, имел прислугу для уборки! Она его узнала. Она рассказала нам об этой Риме Маршалл и дала адрес бунгало, в котором скрывался Мэндон. Мы туда поехали. Мэндон смылся, но мы нашли женщину. — Он покатал во рту жвачку. — Всякие я видывал трупы, но чтобы такое… Она была вся искромсана ножом. Медицинский эксперт насчитал тридцать три раны, из них по крайней мере десять могли быть смертельными. На столе лежал номер «Лайф» с вашей фотографией, отчеркнутой карандашом.

Я сидел неподвижно, убрав под стол руки, сжатые в кулаки. Значит, Уилбур нашел ее! И сделал это я! Меня прошиб холодный пот.

— На нас висит сенсационное уголовное дело, — продолжал Киэри. — Мы теперь думаем, не она ли оставила в автомобиле эту записку с вашим именем и адресом. Возможно, когда-то раньше она вас знала. Ее имя вам ничего не говорит?

— Нет.

Он достал из кармана конверт, вынул оттуда фотографию и положил ко мне на стол.

— Может быть, сумеете узнать ее?

Я взглянул на фотографию и быстро отвернулся.

Это была жуткая фотография. Рима лежала на полу в луже крови, совершенно голая. Все ее тело было зверски изуродовано резаными и колотыми ранами.

— Не узнаете? — спросил Киэри грубым голосом полисмена.

— Нет! Я не знаю ее! Я не знаю никакого Мэндона, ясно вам? Я не могу вам помочь! А теперь сделайте одолжение, уходите отсюда и не мешайте мне работать!

Но он с непробиваемым спокойствием еще прочнее уселся в кресло и сказал:

— Это дело об убийстве, мистер Холлидей. На вашу беду, вы каким-то образом связаны с ним. Вы когда-нибудь были в Санта-Барбе?

Я чуть было не ответил отрицательно, но вовремя сообразил, что в городе меня легко могли бы опознать, и тогда я попал бы в незавидное положение.

— Был, — сказал я, — и что из того?

Он весь подался вперед, выпятив подбородок, полисмен с головы до пят.

— Когда вы там были?

— Недели две назад.

— А если более точно?

— Я был там 21 мая. И еще раз 15 июня.

Мне показалось, что он был несколько разочарован.

— Верно. Мы уже проверяли. Вы останавливались в гостинице «Берег».

Слава богу, что я не дал повода уличить себя во лжи.

— Можете вы объяснить, мистер Холлидей, с какой стати человеку вашего положения останавливаться в такой дыре, как «Берег»? Какая-нибудь особая причина?

— Да нет, для меня просто не имеет никакого значения, где останавливаться. Эта была первая попавшаяся мне гостиница.

— Зачем вы приезжали в Санта-Барбу?

— А зачем все эти вопросы? Какое вам дело, где я останавливаюсь и почему?

— Это дело об убийстве, — сказал он. — Я задаю вопросы, вы на них отвечаете.

Пожав плечами, я сказал:

— Мне надо было подготовить множество расчетов. Здесь меня все время отвлекают телефонные звонки, теребят подрядчики, вот я и уехал в Санта-Барбу. Я считал, что перемена обстановки мне поможет.

Киэри потер кончик своего мясистого носа тыльной стороной ладони.

— Что вас заставило зарегистрироваться под именем Мастерса?

К этому вопросу я был готов. Теперь мой ум работал чуть быстрее, чем его.

— Когда в «Лайфе» появляется ваша фотография, вы приобретаете определенную известность. Я не хотел, чтобы меня беспокоила пресса, поэтому и зарегистрировался под девичьей фамилией моей матери.

Он смотрел на меня в упор своими зелеными глазками-буравчиками.

— И по той же причине вы весь день оставались в своей комнате?

— Я работал.

— Когда вы вернулись сюда?

— Я вначале поехал в Сан-Франциско. У меня там было дело.

Он достал записную книжку.

— Где вы останавливались?

Я назвал гостиницу.

— Я выехал оттуда в четверг вечером и прибыл сюда в полночь. Если вам требуется подтверждение, можете спросить контролера на перроне, он хорошо меня знает, или водителя такси Сола Уайта, который вез меня домой.

Киэри сделал записи в своей книжке, шумно вздохнул и тяжело поднялся на ноги.

— Ну, хорошо, мистер Холлидей, этого вполне достаточно. Не думаю, чтобы вы еще мне понадобились. Я просто хотел поставить точки над «и». В конце концов, мы знаем, кто убийца.

Я уставился на него.

— Знаете? И кто же?

— Джинкс Мэндон, а кто еще.

— Но ведь это мог быть кто угодно, — сказал я внезапно осипшим голосом. — Почему вы решили, что именно Мэндон?

— Он преступник, за ним уже числятся акты насилия. Уборщица сказала нам, что эта пара все время ссорилась. Вдруг он исчезает, и мы находим ее мертвой. Кто еще стал бы убивать ее? Все, что нам требуется, — это поймать его, слегка потрясти, и он расколется. Тогда мы сунем его в газовую камеру за милую душу.

— По-моему, это не доказывает, что он убийца, — сказал я.

— Вы так думаете? — Он с равнодушным видом пожал своими массивными плечами. — Мне нравится его работа, и суду она тоже понравится.

Кивнув мне, он открыл дверь и вышел.

Итак, Рима умерла! Но вместо облегчения я чувствовал только раскаяние. Ее смерть лежала на моей совести.

Вместе с ней умерло мое прошлое. Теперь нужно было только стоять на своем, и никакой арест мне не грозил.

А что, если они поймают Вазари? И отправят его в газовую камеру за убийство, которое он не совершал?

Я знал, что он не убивал Риму, и мог доказать, что убийца — Уилбур, но для этого мне пришлось бы рассказать полиции все с самого начала, и тогда меня судили бы самого за убийство охранника в киностудии.

Неужели этому кошмару никогда не будет конца?

Ты спас себя, думал я, и пропади он пропадом, этот Вазари! Он преступник, известный полиции, за ним числятся акты насилия. Почему ты должен жертвовать собой ради него?

В течение следующей недели напряженная работа и ежедневные посещения клиники просто не оставляли мне времени для гнетущих мыслей о своей виновности в смерти Римы. Но по ночам, когда я оставался один в темноте, меня преследовал образ женщины, лежащей в луже крови, со страшными ножевыми ранами по всему телу.

Я следил за публикуемой в газетах информацией об убийстве. Вначале она шла крупным планом, затем быстро свернулась до нескольких строчек на последней полосе. Сообщалось, что полиция по-прежнему разыскивает Мэндона, который, как надеются, поможет в расследовании, но пока что следов его не обнаружено.

Каждый прошедший день умножал мои надежды. Возможно, Вазари уехал за границу. Возможно, его никогда не найдут.

Я задавал себе вопрос, что случилось с Уилбуром. Несколько раз я был близок к тому, чтобы позвонить в гостиницу Андерсона в Сан-Франциско и справиться, не вернулся ли он, но решил не искушать судьбу.

Состояние Сариты продолжало улучшаться. Я проводил с ней по часу каждый вечер, рассказывал ей о строительстве моста, чем я занят и как управляюсь без нее дома.

Циммерман был теперь уверен, что она снова сможет ходить, но для этого потребуется время. Он сказал, что еще две недели, и она сможет выписаться. Придется нанять для нее сиделку, но он считает, что в домашних условиях она поправится быстрее, чем в больнице.

В газетах не появлялось больше никаких сообщений об убийстве. Я убеждал себя, что опасность миновала. Должно быть, Вазари бежал за границу, и полиция никогда его не найдет.

Но однажды вечером, подъехав к своему дому после посещения клиники, я еще из автомобиля увидел рослого мужчину, который стоял, опершись о стену с таким видом, словно бы кого-то ожидал.

Я с первого взгляда узнал массивную фигуру инспектора Киэри. Кровь бросилась мне в голову, во рту пересохло, и я с трудом подавил в себе панический импульс рвануть с места и уехать.

Прошло три недели с тех пор, как мы виделись, и я надеялся, что это была наша последняя встреча. Однако вот он стоит, явно ожидая меня.

Я неторопливо вылез из машины и подошел к нему, сумев взять себя в руки.

— Привет, инспектор, — сказал я. — Что вы здесь делаете?

— Вас жду, — ответил он не особенно учтиво. — Мне сказали, что вы уехали в больницу, поэтому я пришел сюда.

— Что вам нужно? — Слова застревали у меня в горле. — Что у вас теперь?

— Мы поговорим об этом у вас, мистер Холлидей. С вашего позволения, я последую за вами.

Я поднялся по лестнице к своей квартире, слыша за собой шаги Киэри.

— Мне сказали, что вашей жене было очень плохо, — сказал он, когда мы вошли в гостиную. — Сейчас ей лучше?

Я бросил плащ и шляпу на стул, подошел к камину и повернулся лицом к Киэри:

— Да, ей сейчас гораздо лучше, благодарю вас.

Он выбрал самое большое и самое удобное кресло и сел в него, сняв шляпу и положив ее на пол рядом с собой. Затем приступил к стандартному ритуалу развертывания жевательной резинки.