Агата Кристи - Восточный экспресс
– Вы собираетесь преподнести нам еще одну из своих знаменитых догадок?
– Вы не ошиблись.
– Поистине просто сверхъестественное дело, – сказал доктор Константин.
– Ничуть, вполне естественное.
Мсье Бук в комическом отчаянии развел руками:
– Ну если уж оно кажется вам естественным, друг мой… – он осекся: Пуаро попросил официанта пригласить Антонио Фоскарелли.
Огромный итальянец с настороженным видом вошел в вагон. Он озирался, как затравленный зверь.
– Что вам от меня нужно? – сказал он. – Я уже все сказал… Слышите – все! – и он ударил кулаком по столу.
– Нет, вы сказали нам далеко не все! – решительно оборвал его Пуаро. – Вы не сказали правды!
– Правды? – итальянец кинул на Пуаро встревоженный взгляд. Он сразу сник, присмирел.
– Вот именно. Не исключено, что она мне и без того известна. Но если вы поговорите со мной начистоту, это сослужит вам добрую службу.
– Вы разговариваете точь-в-точь как американская полиция. От них только и слышишь: «Выкладывай все начистоту, выкладывай все начистоту», – знакомая музыка.
– Вот как, значит, вы уже имели дело с нью-йоркской полицией?
– Нет, нет, что вы! Им не удалось найти никаких улик против меня, хотя, видит Бог, они очень старались.
– Вы имеете в виду дело Армстронгов, не так ли? – спросил Пуаро спокойно. – Вы служили у них шофером?
Его глаза встретились с глазами итальянца. С Фоскарелли бахвальство как рукой сняло – казалось, из него выпустили весь воздух.
– Если вы и так все знаете, зачем спрашивать меня?
– Почему вы солгали нам сегодня утром?
– Из деловых соображений. Кроме того, я не доверяю югославской полиции. Они ненавидят итальянцев. От них справедливости не жди.
– А может быть, как раз наоборот, вы получили бы по справедливости?
– Нет, нет, я не имею никакого отношения к вчерашнему убийству. Я не выходил из купе. Зануда англичанин подтвердит мои слова. Я не убивал этого мерзавца Рэтчетта. У вас нет никаких улик против меня.
Пуаро, писавший что-то на клочке бумаги, поднял глаза и спокойно сказал:
– Отлично. Вы можете идти.
Фоскарелли тревожно переминался с ноги на ногу и не уходил:
– Вы же понимаете, что это не я… Что я не мог иметь никакого отношения к убийству.
– Я сказал, вы можете идти.
– Вы все сговорились. Хотите пришить мне дело из-за какого-то мерзавца, по которому давно электрический стул плачет. Просто позор, что он тогда избежал наказания. Вот если б я очутился на его месте… если б меня арестовали…
– Однако арестовали не вас. Вы же не участвовали в похищении ребенка.
– Да что вы говорите! На эту малышку все нарадоваться не могли. Она звала меня Тонио. Залезет, бывало, в машину и держит руль, будто правит. Все ее обожали, весь дом! Даже до полиции под конец это дошло. Прелесть, что за девчушка!
Голос его задрожал. На глаза навернулись слезы. Фоскарелли круто повернулся на каблуках и быстро вышел из вагона.
– Пьетро! – позвал Пуаро.
Официант подбежал к нему.
– Позовите шведскую даму – место десятое.
– Слушаюсь, мсье.
– Еще одна? – воскликнул мсье Бук. – Ах нет, это невероятно. Нет, нет, и не говорите! Это просто невероятно.
– Друг мой, мы должны все узнать. Даже если в результате окажется, что у всех без исключения пассажиров были причины желать смерти Рэтчетта, мы должны их узнать. Ибо это единственный путь разгадать убийство.
– У меня голова идет кругом, – простонал мсье Бук.
Бережно поддерживая ее под руку, официант доставил плачущую навзрыд Грету Ольсон. Рухнув на стул напротив Пуаро, она зарыдала еще сильней, сморкаясь в огромный носовой платок.
– Не стоит расстраиваться, мадемуазель, – потрепал ее по плечу Пуаро. – Скажите нам правду – вот все, что нам требуется. Ведь вы были няней Дейзи Армстронг.
– Верно… – сквозь слезы проговорила несчастная шведка. – Это был настоящий ангелочек – такая доверчивая, такая ласковая Она знала в жизни только любовь и доброту, а этот злодей похитил ее… и мучил… А ее бедная мать… и другая малышка, которая так и не появилась на свет. Вам этого не понять… вы не видели… Ах, если бы вы тогда были там… если бы вы пережили эти ужасы. Нужно было сказать вам утром всю правду… Но я побоялась. Я так обрадовалась, что этот злодей уже мертв… что он не может больше мучить и убивать детей. Ах, мне трудно говорить… я не нахожу слов…
Рыдания душили ее.
Пуаро снова ласково потрепал ее по плечу:
– Ну, ну… успокойтесь, пожалуйста… я понимаю… я все понимаю… право же, все Я больше ни о чем не буду вас спрашивать. Мне достаточно, что вы признали правду. Я все понимаю, право же.
Грета Ольсон, которой рыдания мешали говорить, встала и, точно слепая, стала ощупью пробираться к выходу. Уже в дверях она столкнулась с входившим в вагон мужчиной.
Это был лакей Мастермэн.
Он подошел к Пуаро и, как обычно, спокойно и невозмутимо обратился к нему:
– Надеюсь, я вам не помешал, сэр. Я решил, что лучше прямо прийти к вам и поговорить начистоту. Во время войны я был денщиком полковника Армстронга, потом, служил у него лакеем в Нью-Йорке. Сегодня утром я сказал вам неправду. Я очень сожалею об этом, сэр, и поэтому решил прийти к вам и повиниться. Надеюсь, сэр, вы не подозреваете Тонио. Старина Тонио, сэр, он и мухи не обидит. Я действительно могу поклясться, что прошлой ночью он не выходил из купе. Так что, сами понимаете, сэр, он никак не мог этого сделать. Хоть Тонио и иностранец, но он сама доброта – он вовсе не похож на тех итальянских головорезов, о которых пишут в газетах.
Мастермэн замолчал. Пуаро посмотрел на него в упор:
– Это все, что вы хотели нам сказать?
– Все, сэр.
Он еще минуту помедлил, но, видя, что Пуаро молчит, сконфуженно поклонился и, секунду поколебавшись, вышел из вагона так же незаметно и тихо, как вошел.
– Просто невероятно! – сказал доктор Константин. – Действительность оставляет позади детективные романы, которые мне довелось прочесть.
– Вполне согласен с вами, – сказал мсье Бук, – из двенадцати пассажиров девять имеют отношение к делу Армстронгов. Что же дальше, хотел бы я знать? Или, вернее, кто же дальше?
– А я, пожалуй, могу ответить на ваш вопрос, – сказал Пуаро. – Смотрите, к нам пожаловал американский сыщик мистер Хардман.
– Неужели он тоже идет признаваться?
Пуаро еще и ответить не успел, а американец уже стоял у стола. Он понимающе подмигнул присутствующим и, усаживаясь, протянул:
– Нет, вы мне объясните, что здесь происходит? Настоящий сумасшедший дом.
Пуаро хитро на него посмотрел:
– Мистер Хардман, вы случайно не служили садовником у Армстронгов?
– У них не было сада, – парировал мистер Хардман, буквально истолковав вопрос.
– А дворецким?
– Манеры у меня неподходящие для дворецкого. Нет, я никак не связан с Армстронгами, но сдается мне, я тут единственное исключение. Как вы это объясните? Интересно, как вы это объясните?
– Это, конечно, несколько странно, – невозмутимо сказал Пуаро.
– Вот именно, – поддакнул мсье Бук.
– А как вы сами это объясняете, мистер Хардман? – спросил Пуаро.
– Никак, сэр. Просто ума не приложу. Не может же так быть, чтобы все пассажиры были замешаны в убийстве: но кто из них виновен, ей-ей, не знаю. Как вы раскопали их прошлое – вот что меня интересует.
– Просто догадался.
– Ну и ну. Да я теперь про вас на весь свет растрезвоню.
Мистер Хардман откинулся на спинку стула и восхищенно посмотрел на Пуаро.
– Извините, – сказал он, – но поглядеть на вас, в жизни такому не поверишь. Завидую, просто завидую, ей-ей.
– Вы очень любезны, мистер Хардман.
– Любезен не любезен, а никуда не денешься, – вы меня обскакали.
– И тем не менее, – сказал Пуаро, – вопрос окончательно не решен Можем ли мы с уверенностью сказать, что знаем, кто убил Рэтчетта?
– Я пас, – сказал мистер Хардман, – я в этом деле не участвую. Восхищаюсь вами, что да, то да, но и все тут. А насчет двух остальных вы еще не догадались? Насчет пожилой американки и горничной? Надо надеяться, хоть они тут ни при чем.
– Если только, – улыбаясь сказал Пуаро, – мы не определим их к Армстронгам, ну, скажем, в качестве кухарки и экономки.
– Что ж, меня больше ничем не удивишь, – сказал мистер Хардман, покоряясь судьбе. – Настоящий сумасшедший дом, одно слово!
– Ах, друг мой, вы слишком увлеклись совпадениями, – сказал мсье Бук. – Не могут же все быть причастны к убийству.
Пуаро смерил его взглядом.
– Вы не поняли, – сказал он. – Совсем не поняли меня. Скажите, вы знаете, кто убил Рэтчетта?
– А вы? – отпарировал мсье Бук.
– Да, – кивнул Пуаро. – С некоторых пор – да. И это настолько очевидно, что я удивляюсь, как вы не догадались. – Он перевел взгляд на Хардмана и спросил: – А вы тоже не догадались?
