Джон Харви - Грубая обработка
— Вы не забыли про Фоссея, Грэхем?
— Завтра, сэр. Теперь, когда китайское дело закончено…
Резник кивком головы показал, что у него вопросов больше нет. Миллингтон повернулся, чтобы уйти.
— Проследите за тем, чтобы вытащить Линн из торгового центра, хорошо? Помимо того, что это сказывается на ее моральном состоянии, если она будет продолжать околачиваться там дальше, легко опознают, кто она на самом деле.
— Хорошо, сэр.
Едва за ним закрылась дверь, зазвонил телефон. Поднимая трубку, Резник подумал, что это может быть Джефф Харрисон. Но ветер дул совсем с другой стороны.
— Боюсь, что у меня не совсем хорошие новости, — прозвучал голос Клер Миллиндер.
Резник скорчил гримасу.
— Сегодня утром я почти, ну совсем почти продала ваш дом. Это та семья, о которой я говорила вам. Им понравились комнаты, сад, все остальное.
— И что им не подошло?
— То, что дом не в том районе города.
— Боже! А для чего существуют автобусы? Что, у них нет автомашины?
— Школа. Вот в чем дело. Один ребенок в средней школе, другой — в последнем классе начальной, а маленькая девочка вот-вот закончит класс для малышей. Мать заявила, что она не настроена против этнических меньшинств, но если на ее дорогую малышку будет приходиться восемь азиатов, то какой старт она получит на всю ее последующую жизнь?
— Я надеюсь, что вы дали ей соответствующий ответ? — заявил Резник, потихоньку закипая.
— Я улыбнулась ей своей самой приятной профессиональной улыбкой и сказала, что, если они передумают, пусть обязательно позвонят мне.
— Да не будет она звонить.
— Разумеется, — послышалось в трубке после непродолжительного молчания.
Резник взглянул на часы.
— Хорошо, спасибо за эту информацию.
— Не стоит благодарности. Послушайте… вероятно, все это чепуха, я думаю… может быть, вам это совсем не понравится… у меня возникла одна идея.
— Относительно дома?
— Естественно.
— Продолжайте.
— Видите ли, я предпочла бы побеседовать с вами об этом, как говорится, с глазу на глаз.
Резник не проронил ни слова.
— Вы будете дома сегодня вечером, надеюсь?
— Да, буду.
— Около девяти?
— Прекрасно.
— Здорово. Красного или белого? Я принесу бутылку.
— Я думал, это…
— Некоторые предложения… их лучше делать, когда вы немного под хмельком.
— Послушайте…
— Шутка. Эй, я пошутила!
— Понятно.
— Но я все же принесу вино. Ведь хорошо расслабиться после долгого рабочего дня, вы не находите?
Когда Линн Келлог наконец вернулась в участок и написала отчет о еще одном потерянном дне, ее желудок начал подавать сигналы о необходимости принятия пищи, которые можно было услышать на расстоянии двадцати метров.
Она была в середине очереди в столовой, когда заметила Кевина Нейлора, устроившегося за угловым столиком у самой отдаленной стены. Он склонился над тарелкой, одна рука свисала к полу. Лицом он уткнулся в хлеб с маслом, причем клок волос плавал в супе.
21
Квартира Линн Келлог находилась в старом районе Кружевного Рынка. Здесь располагались фабрики, построенные в викторианском стиле предпринимателями-филантропами, одной из главных забот которых было обеспечить производственные помещения молитвенными комнатами. Это помогало создать дополнительный подъем духа перед шестнадцатичасовым рабочим днем. Большинство этих высоких кирпичных зданий неплохо сохранились и время от времени подновлялись. Тут же располагались стоянки для машин. В окружении трех таких фабрик стоял дом Ассоциации по развитию жилищного строительства, где и жила Линн.
Она провела Нейлора через внутренний дворик, потом по лестнице на второй этаж. Почта, дожидавшаяся ее за дверью, как обычно состояла из никому не нужных рекламных проспектов, заманчивых предложений о кредитовании, очередного письма от матери со штемпелем Тетфорда — мать посылала их по вторникам и четвергам, дням, когда ходила за покупками.
— Снимай пальто, Кевин. Я поставлю чайник.
Жилая комната была маленькой, но не убогой. Было место для домашних растений в горшках, лежали раскрытые книги в мягких переплетах. На батарею были наброшены форменная рубашка и полотенце.
— Чай или кофе?
— Что проще.
— И все же?
— Чай.
— Кофе взбодрит лучше.
— Хорошо, тогда кофе.
Когда она принесла кружки с кофе из кухни, он спал, откинувшись в кресле с высокой спинной, которое она купила на аукционе в «Снейнтон Маркет».
Оставался еще почти целый час, который надо было как-то убить, и Гарольд Рой забрел в один из баров в Хокли. Все, что он знал, это то, что ему нужно спокойно посидеть, может быть, выпить пару стаканчиков, может быть, съесть что-нибудь, а главное — как следует подумать, что говорить.
Это место было неподходящим для раздумий.
Освещение было нормальным, неярким, не выглядели лишними и свечи на столиках. Не было здесь и много народу. Но усиленная динамиками музыка была такой громкой, что и разговаривать-то было трудно, а обдумывать что-либо вообще невозможно. Он притворился, что ищет кого-то, кого здесь не было, и быстро вышел. Сколько времени еще оставалось? Он посмотрел на часы. Через пятьдесят минут он будет лицом к лицу с Аланом Стаффордом.
«Послушай, Алан! Дело обстоит так, Алан…»
Он зашел в трактир на углу, заказал большую порцию водки с тоником.
— Да, спасибо, еще лед и лимон.
Затем он уселся на длинную скамью поближе к огню. В трактире гуляла какая-то компания, сидели несколько пареньков, которые изображали из себя студентов, мужчина в коричневом костюме-тройке, разговаривавший в серьезном тоне с чьей-то женой, собака переходила от стола к столу, клянча палочки со специями. Ротвейлер, Лабрадор? — Он никогда не умел различать их.
Его первоначальная реакция на измену Марии была естественной и спонтанной — гнев, разочарование, шок, злоба. Несколько часов спустя он начал видеть все это в другом свете. «В конце концов, если кто-то еще хочет получить удовольствие, взвалив себе на шею это усталое старое тело, то что ему остается, кроме как сбросить с себя этот груз? И что хорошего они имели, гоняясь за удовольствиями, из-за чего стоило бы цепляться за нее или даже сожалеть? Это повод, чтобы уйти, свет в конце, казалось, бесконечно длинного туннеля. Пусть он забирает ее, посмотрит, наново просыпаться каждое утро с прижимающейся к тебе спиной. Пусть посмотрит. Этот парень. Этот Грабянский».
Удивительно.
Удивительный парень!
Как и это его предложение. Как ни странно, оно каким-то образом придавало силы Гарольду, он ощущал своеобразное чувство солидарности. Предстоящая встреча со Стаффордом вызывала у него беспокойство. Он боялся, что ситуация может обернуться против него, станет неуправляемой. Как бы там ни было, Гарольд не мог забыть нож в руке Стаффорда. Но, как отметил Грабянский, когда говорили об этом, Алан Стаффорд прежде всего бизнесмен. А это и был бизнес. Ничего личного. Бизнес.
Он посмотрел на свой стакан и удивился, что тот уже пуст.
По дороге к стойке он нагнулся и погладил собаку. Он даже не помнил, когда гладил кошку, не говоря уже о собаке. Гарольд чувствовал себя великолепно — он свободен. Он взял еще одну большую порцию водки и хрустящие палочки с сыром и луком, чтобы поделиться ими со своим новым другом.
Линн не могла откладывать это дальше. Кевин все еще спал, а она уже погладила рубашку, разобрала вещи для стирки на следующий день, вычистила газовую плиту, вытерла (что она делает?) пыль с полок на кухне.
С тех пор как ее тетка переехала в Дисс, не было никого поблизости, с кем бы она могла поговорить. «Дорогая Линни, я не собираюсь жаловаться, так как знаю, что и без этого достаточно всего на твоих плечах. Я это понимаю…»
Линн черенком ложки вскрыла конверт. Неровный почерк матери, синие чернила шариковой ручки на бумаге из дешевого магазина Вулворта.
«Дорогая Линни…»
Она бросила взгляд на Кевина Нейлора, который, по всей вероятности, за несколько недель впервые спал так долго и безмятежно. Она подумала, что это первый мужчина в ее квартире с тех пор, как тот, с которым она жила, собрался, сел на велосипед и укатил. Где-то в глубине ящика комода лежал набор для заклеивания шин, который он оставил в спешке и который она все собиралась выбросить в мусорный бак, но так и не собралась.
«Линни, это твой отец. С тех пор как он был вынужден убить всех тех птиц, всю тысячу двести голов…»
Она могла ясно представить себе его, хрупкого мужчину в пластиковом плаще, в высоких сапогах, шагающего между доминами с курами и стучащего по земле своей палкой.
«Боже, Кевин! — думала она. — Проснись!»
Гарольд Рой чувствовал себя очень хорошо и был доволен, что опоздал на встречу. Все время, пока он шел на «рандеву», как назвал это Алан, в его голове носились мысли об освобождении. К черту бизнес! К черту Марию! Пусть занимается с ней этим Грабянский, раз уж ему это нравится. Он поместит свои деньги в солидное дело, купит домин в Форест-Дин, может быть, напишет книгу, заведет собаку.
