Морис Леблан - Остров тридцати гробов
— А если нет?
— Тогда берегитесь! Изменников я не жалую.
Прошло еще несколько часов. Вероника была убеждена, что теперь уже ничто не сможет избавить ее от развязки, которую она призывала изо всех сил. Она не желала вмешательства, о котором говорил Отто. В сущности, она о нем даже не думала. Сын ее был мертв, и она желала лишь одного — как можно скорее последовать за ним, пусть даже ценою страшных мучений. Да и какое ей было дело до мучений? Силы тех, кто подвергается пыткам, имеют свой предел, и Вероника была так близка к этому пределу, что ее агония не должна была быть долгой.
Она принялась молиться. Ей снова вспомнилось прошлое, и совершенная когда-то в юности ошибка показалась страдалице причиной всех свалившихся на нее несчастий.
И вот, так и не переставая молиться, усталая, изможденная, находясь в крайнем нервном напряжении, делавшем ее ко всему безучастной, она забылась сном.
Вероника не проснулась даже тогда, когда вернулся Ворский. Ему пришлось ее растолкать.
— Час близок, моя крошка. Молись.
Тихо, чтобы не услышали приспешники, он стал рассказывать ей на ухо противным голосом какие-то незначительные эпизоды из своего прошлого. Наконец он вскричал:
— Еще слишком светло! Отто, пойди поищи чего-нибудь в шкафу для провизии. Я хочу есть.
Они сели за стол, но Ворский тут же вскочил:
— Не смотри на меня, моя крошка. Ты меня смущаешь. Чего тебе надо? Когда я один, совесть у меня не очень-то чувствительна, но когда такой взгляд, как твой, проникает в самую глубь естества, она начинает шевелиться. Закрой глазки, моя красавица.
Он прикрыл глаза Веронике платком и завязал его на затылке. Но этого ему показалось мало, и он обернул ей голову тюлевой занавеской, которую сорвал с окна, а затем обмотал ее вокруг шеи жертвы. Удовлетворенный, он сел за стол и принялся пить и есть.
Все трое говорили очень мало и ни словом ни упомянули ни о своих походах по острову, ни о дуэли. То, о чем они беседовали, не интересовало Веронику и не могло ее расшевелить, если б даже она прислушалась. Все сделалось ей чуждым. Слова достигали ее ушей, но она не понимала точного их значения. Она думала лишь о смерти.
Когда стало смеркаться, Ворский заявил, что пора идти.
— Значит, вы не изменили своего решения? — поинтересовался Отто несколько враждебным тоном.
— Ни на йоту. А почему ты спрашиваешь?
— Да так. Но все же…
— Что — все же?
— Ну, в общем, нам все это не очень-то нравится.
— Да ну? И ты заметил это, милый мой, только теперь, после того, как со смехом подвесил к деревьям сестер Аршиньа?
— Тогда я был пьян. Вы заставили нас пить.
— Ну, так выпей, старина. Вот, кстати, бутылка коньяка. Налей в свою флягу и отстань… Конрад, ты приготовил носилки?
Ворский повернулся к своей жертве:
— Вот, позаботились о тебе, моя дорогая: нашли старые ходули твоего мальчишки, а между ними протянули ремни. Практично и удобно.
Около половины девятого мрачная процессия отправилась в путь. Впереди шел Ворский с фонарем в руке. Его сообщники несли носилки.
Грозные тучи, появившиеся еще днем, затянули небо и плыли над островом, тяжелые и черные. Быстро темнело. Сильный ветер заставлял плясать в фонаре пламя свечи.
— Бр-р, — поежился Ворский, — до чего мрачно. Подходящая ночь для Голгофы.
Вдруг он отскочил в сторону: какой-то черный комочек выкатился прямо ему под ноги. Ворский проворчал:
— Это еще что? Смотрите-ка! Кажется, собака…
— Это пес мальчишки, — сообщил Отто.
— А, знаменитый Дело-в-шляпе? Очень кстати! Дело действительно в шляпе, да еще в какой! Ну, погоди у меня, скотина!
Он попытался пнуть пса ногой, но тот увернулся и продолжал следовать за процессией в некотором отдалении, время от времени испуская глухой лай.
Подъем был крут, и ежеминутно один из троих мужчин, сойдя с плохо различимой тропинки, которая шла вокруг лужайки перед главным фасадом и вела на поляну подле Дольмена Фей, запутывался в зарослях ежевики или плюща.
— Стоп! — скомандовал Ворский. — Передохнем немного, ребята. Отто, дай-ка мне твою флягу. Что-то у меня колотится сердце.
Ворский припал к фляге и принялся пить большими глотками.
— Теперь ты, Отто. Не хочешь? Да что с тобой?
— По-моему, на острове есть люди, и они нас ищут.
— Ну и пусть себе ищут!
— А вдруг они приплыли на лодке и поднялись по тропинке, которую мы нашли, — по ней еще сегодня утром хотели убежать женщина с мальчиком?
— Нам следует бояться нападения с суши, а не с моря. А временный мост сожжен. Там не пройти.
— Если только они не найдут вход в подземелье на Черных Песках и не дойдут по туннелю досюда.
— Так ты думаешь, они нашли этот вход?
— Не знаю.
— Даже если они его нашли, что из этого? Мы же завалили выход с этой стороны, разрушили лестницу, короче, перевернули там все вверх дном. Чтобы расчистить проход, им понадобится самое малое полдня. А у нас в полночь все будет кончено, и на рассвете мы будем уже далеко от Сарека.
— Кончено… кончено. То есть у нас на совести будет еще одно преступление. Но…
— Что «но»?
— А как же клад?
— Ах, клад! Наконец-то прозвучало главное слово! Так тебе не дает покоя клад, разбойник? Не беспокойся: считай, что причитающаяся тебе часть уже у тебя в кармане.
— Вы в этом уверены?
— Уверен ли я? Ты что, считаешь, что я сижу здесь и делаю эту грязную работу за здорово живешь?
Они снова тронулись в путь. Через четверть часа на землю упали первые капли дождя. Прогремел гром. Но гроза была еще далеко.
Сообщники с трудом одолели крутой подъем, причем Ворский вынужден был им помочь.
— Ну, наконец-то, — проворчал он. — Отто, дай флягу… Ага… Благодарю…
Свою жертву они положили у подножия дуба, очищенного от нижних ветвей. Луч фонаря осветил надпись: «В.д'Э.». Ворский поднял с земли принесенную заранее веревку и приставил лестницу к стволу дерева.
— Поступим так же, как с сестрами Аршиньа, — проговорил он. — Я перекину веревку через толстую ветку, которую мы оставили. Она послужит нам блоком.
Внезапно замолчав, он отпрыгнул в сторону: произошло нечто непредвиденное. Он прошептал:
— Что? Что это? Вы слышали свист?
— Да, — подтвердил Конрад, — вроде бы слышал. Словно что-то пролетело.
— Идиот!
— Я тоже, — поддержал товарища Отто. — Я тоже слышал, а потом что-то как будто ударило в дерево.
— В какое дерево?
— Да в дуб, черт побери! Как будто кто-то в нас выстрелил.
— Но ведь звука выстрела не было.
— Значит, кинули камнем, который угодил в дуб.
— Это нетрудно проверить, — заметил Ворский.
Он направил на дерево фонарь, и в тот же миг с губ у него сорвалось проклятие:
— А, дьявол! Смотрите! Под надписью!
Все повернулись к дереву.
В месте, на которое он указывал, из дуба торчала стрела, ее оперение еще дрожало.
— Стрела? — воскликнул Конрад. — Не может быть! Стрела?
Отто забормотал:
— Мы пропали. Они целились в нас.
— Тот, кто в нас целился, должен быть где-то неподалеку, — заметил Ворский. — Откройте пошире глаза! Будем искать!
Он повел фонарем из стороны в сторону, пронзая лучом темноту.
— Погодите-ка, — поспешно остановил его Конрад. — Чуть правее… Видите?
— Вижу… Да, вижу…
Шагах в сорока от них, подле расколотого молнией дуба, в направлении Цветущего Распятия виднелось что-то белое, какая-то фигура, которая пыталась — так, по крайней мере, им казалось — укрыться в кустах.
— Молчите и не двигайтесь, — приказал Ворский, — чтобы он не догадался, что мы его обнаружили. Конрад, пойдешь со мной. Ты, Отто, останешься здесь; достань револьвер и будь начеку. Если он попытается подойти и освободить дамочку, выстрели дважды, и мы мгновенно прибежим. Ясно?
— Ясно.
Ворский наклонился над Вероникой и отодвинул материю, которой была обмотана ее голова. Повязка на глазах и кляп были на месте. Женщина еле дышала, пульс был слабым и медленным.
— Время еще есть, — пробормотал он, — но нужно поспешить, если мы хотим, чтобы она умерла так, как мы решили. Во всяком случае, она, похоже, не очень-то страдает. Она без сознания.
Ворский поставил на землю фонарь и, выбирая места потемнее, осторожно двинулся вместе с сообщником по направлению к фигуре в белом.
Однако вскоре он обнаружил, что фигура эта, казавшаяся ему неподвижной, на самом деле перемещается вместе с ним, так что расстояние между ними остается неизменным. К тому же рядом с нею он заметил прыгавший из стороны в сторону черный комочек.
— Опять эта мерзкая собачонка! — проворчал Ворский.
Он ускорил шаг, но расстояние не уменьшалось. Побежал — фигура тоже пустилась бегом. Но что самое странное, при движении этого таинственного субъекта не слышалось ни шороха листьев, ни топота ног по земле.
— Вот черт! — выругался Ворский. — Да он издевается над нами! Может, выстрелить по нему, а, Конрад?
