Морис Леблан - Необычайные приключения Арсена Люпена
Однако через неделю все изменилось. Превайль, до этого времени отказывавшийся отвечать, в присутствии своего адвоката заявил, что у него есть алиби, причем неопровержимое: в вечер, когда было совершено преступление, он находился в Фоли-Бержер.
В кармане смокинга у него и вправду нашли билет на тот вечер и программку.
— Алиби подготовлено заранее, — возразил следователь.
— Докажите, — ответил Превайль.
Провели очные ставки. Девушка из кондитерской, кажется, узнала господина с моноклем. Привратница с Бернской улицы, кажется, узнала господина, навещавшего Женни Сапфир. Однако утверждать наверняка никто не осмелился.
Таким образом, следствие не располагало ничем достоверным, у него не было твердой почвы для серьезных обвинений.
Следователь пригласил Ганимара и рассказал о своих затруднениях.
— Я не могу больше тянуть, у меня нет доказательств.
— Но вы же убеждены в его виновности, господин следователь! Не будь Превайль виновен, он спокойно дал бы себя арестовать.
— По его утверждению, он решил, что на него напали. И к тому же твердит, что в жизни не видел Женни Сапфир, а мы действительно не можем найти никого, кто уличил бы его во лжи. Более того, мы считаем, что сапфир украден, но найти его у Превайля не смогли.
— Но вы вообще его не нашли, — возразил Ганимар.
— Верно, но это ничего не доказывает. Знаете, господин Ганимар, что нужно было бы найти как можно скорее? Другую часть этого красного шарфа.
— Другую часть?
— Да. Убийца, очевидно, унес ее с собой, так как на ней были отпечатки его окровавленных пальцев.
Ганимар не ответил. Уже много дней он чувствовал, что все сведется именно к этому. Другого доказательства просто не существовало. Только имея шелковый шарф целиком, можно было удостовериться в виновности Превайля. А положение Ганимара требовало, чтобы она была доказана. Ответственный за его арест и прославившийся благодаря ему, превозносимый как враг самых опасных злодеев, он в случае освобождения Превайля выглядел бы просто смешно.
— Но, на беду, единственное и неопровержимое доказательство находилось у Люпена. Как же его добыть?
Ганимар искал до изнеможения, снова и снова допрашивал свидетелей, проводил бессонные ночи в поисках разгадки тайны Бернской улицы, изучал жизнь Превайля, отправил десять человек искать пропавший сапфир. Все тщетно.
Двадцать седьмого сентября следователь остановил его в коридоре Дворца правосудия.
— Ну, господин Ганимар, какие новости?
— Никаких, господин следователь.
— В таком случае, я прекращаю дело.
— Подождите еще день.
— Зачем? Нам нужна вторая половина шарфа. Вы ее достали?
— Достану завтра.
— Завтра?
— Да, только дайте мне ту, что у вас.
— Это еще зачем?
— Затем, что я обещаю вернуть вам весь шарф целиком.
— Договорились.
Ганимар зашел в кабинет к следователю и вышел оттуда с куском шелка в руке.
— Черт бы меня побрал, — ворчал он, — но доказательство я добуду. Если, конечно, господин Люпен осмелится явиться.
В глубине души инспектор сомневался, что у Люпена хватит наглости, и именно поэтому беспокоился. Зачем Люпену нужна эта встреча? Какую цель он преследует?
Полный беспокойства, досады и злости, он решил принять меры предосторожности — не только, чтобы не попасть в ловушку самому, но чтобы, раз уж представилась возможность, попытаться захватить своего врага врасплох. И вот, наутро, 28 декабря, в назначенный Люпеном день, изучив ночью старый особняк на улице Сюрен и убедившись, что вход у него только один, Ганимар вместе со своими людьми прибыл на поле боя. Он велел им ждать в кафе напротив. Инструкции были вполне определенны: если он сам появится в одном из окон четвертого этажа или же не вернется в течение часа, полицейские должны занять дом и арестовать всякого, кто попытается оттуда выйти.
Старший инспектор убедился в исправности своего револьвера, проверил, легко ли оружие вынимается из кармана, и поднялся наверх. Он удивился, увидев, что все осталось как было: двери открыты, замки выломаны. Ганимар удостоверился, что окна самой большой из комнат выходят на улицу, и обошел остальные три. В квартире никого не было.
— Господин Люпен испугался, — пробормотал он не без удовлетворения.
— Дурень ты, — произнес голос у него за спиной.
Инспектор обернулся и увидел на пороге старого рабочего в халате маляра.
— Не ищи, — проговорил старик. — Это я, Люпен. С самого утра я тружусь в малярной мастерской. Сейчас у нас перерыв, вот я и поднялся. — С веселой улыбкой он взглянул на Ганимара и воскликнул: — Ей-же-ей, за эту дивную минуту я у тебя в долгу. Я не отдал бы ее даже за десять лет твоей жизни — а я ведь так тебя люблю! Ну что, артист? Все, как я сказал? От А до Я? Как я объяснил тебе дело? Растолковал тайну шарфа? Разве я тебе не говорил, что с логикой у меня все в порядке, что недостающих звеньев в цепи нет? Но какой ум? Какая проницательность, а, Ганимар? Как я расписал тебе все, что произошло, и все, что произойдет, — от момента обнаружения трупа до твоего прихода сюда за недостающим доказательством! Какой бесподобный дар предвидения! Шарф принес?
— Да, половину. Другая у тебя с собой?
— Вот она. Давай-ка сопоставим.
Враги положили два куска шелка на стол. Линии разреза полностью совпадали. Совпадал и цвет обоих кусков.
— Но я думаю, — заключил Люпен, — что ты явился сюда не только за этим. Тебя интересуют пятна крови. Пойдем, Ганимар, здесь недостаточно светло.
Они прошли в соседнюю комнату, выходившую окнами во двор и действительно более светлую, и Люпен приложил свой кусок шарфа к стеклу.
— Смотри, — сказал он, освобождая Ганимару место у окна.
Инспектор задрожал от радости. На куске материи были ясно видны отпечатки пяти пальцев и ладони. Неопровержимое доказательство! Залитой кровью рукой — той самой, что нанесла две раны, — убийца схватил шарф и затянул его на шее жертвы.
— Кстати, этот отпечаток левой руки, — заметил Люпен. — Поэтому-то я и смог тебя предупредить. Как видишь, никаких чудес. Ты признаешь во мне непревзойденный ум — ладно, с этим я согласен, но я вовсе не хочу, чтобы ты считал меня каким-то кудесником.
Ганимар поспешно сунул кусок шарфа в карман. Люпен кивнул:
— Ну, конечно, мой милый толстяк, это тебе. Я так рад сделать тебе приятное! И как видишь — никакого подвоха, простая любезность. Приятель оказал услугу приятелю, свой — своему. Да, мне хотелось бы осмотреть другую половину шарфа, ту, что была у полиции… Не бойся, сейчас отдам. Всего лишь на секунду.
Пока Ганимар невольно слушал своего собеседника, тот небрежным жестом поигрывал с помпоном, которым заканчивалась эта половина шарфа.
— До чего же хитро женщины делают такие штуки! Ты обратил внимание на эту деталь расследования? Женни Сапфир была большой рукодельницей и сама мастерила себе шляпки и даже платья. Очевидно, и этот шарф она сделала сама. Впрочем, я заметил это сразу же. Как я уже имел честь тебе сообщить, по натуре я любопытен, и поэтому тщательно изучил кусочек шелка, который ты только что спрятал в карман. И представь — внутри помпона я обнаружил маленький образок; бедняжка зашила его туда на счастье. Трогательно, не правда ли, Ганимар? Образок Богоматери-заступницы.
Весьма заинтересованный, инспектор не спускал с Люпена глаз. Тот продолжал:
— Вот я и сказал себе: «Интересно было бы осмотреть вторую половину шарфа — ту, что полиция найдет на шее у жертвы». Ведь вторая половина, которая наконец у меня в руках, заканчивается так же, как и первая, — помпоном. А может, и в ней есть тайник, а в нем что-то спрятано… Ты только взгляни, друг мой, какая искусная работа! И такая несложная! Достаточно взять клубок красной крученой нити и оплести ею полый деревянный шарик; когда шарик вынешь, внутри останется немного места, маленький тайничок, в который можно спрятать образок или еще что-нибудь. Драгоценность, к примеру. Сапфир.
Продолжая говорить, Люпен принялся раздвигать шелковые нити и из полости в помпоне вытащил двумя пальцами великолепный голубой камень чистой воды и прекрасной огранки.
— Ну, что я говорил, друг мой?
Он поднял голову. Мертвенно-бледный инспектор растерянно и ошеломленно смотрел на камень, завороженный его сиянием. Он наконец понял хитрый замысел своего врага.
— Скотина, — прошептал он оскорбление, которым наградил Люпена во время их первого свидания.
Двое мужчин в угрожающих позах застыли друг против друга.
— Отдай, — произнес инспектор.
Люпен протянул ему кусок ткани.
— И сапфир! — приказал Ганимар.
— Дурень ты.
— Отдай, или…
— Или что, идиот несчастный? — воскликнул Люпен. — Ты что же, считаешь, что я подарил тебе это дело за красивые глаза?
— Отдай!
— Ты все еще ничего не понял? Ты же ведь уже месяц ходишь у меня как шелковый и еще хочешь… Ну же, Ганимар, еще одно маленькое усилие, мой милый толстяк. Пойми, что уже месяц ты — словно дрессированный пудель. Ганимар, апорт! Апорт, сюда! Молодец, хорошая собачка! А теперь послужи. Сахарку?
