Джун Томсон - Тетради Шерлока Холмса (сборник)
– Не думаю, – пожав плечами, возразил Холмс. – Он всего-навсего юнец, явно неспособный на убийство.
– В таком случае, – милостиво заключил Ирвинг, – я с радостью приму ваше предложение. В следующую среду, вы говорите? В восемь утра? Рановато, конечно, но я актер и привык работать в неурочное время.
Он встал, запахнул пальто, надел шляпу, мельком взглянул на себя в ближайшее зеркало, слегка повернувшись, чтобы предстать в более эффектном ракурсе, и по очереди пожал нам руки.
– Au revoir, mes amis[79], – объявил он. – В следующую среду, в восемь утра!
И направился к выходу.
Я насилу дождался, пока дверь ресторана закроется за ним.
– Ну, знаете, Холмс!.. – начал было я, но мой друг уже все понял.
– Знаю, что вы хотите сказать, Уотсон, и совершенно с вами согласен. Это было довольно безответственно – пригласить Ирвинга принять участие в моей маленькой авантюре.
– Это вовсе не маленькая авантюра! – возразил я. – Вы говорили, что ситуация может оказаться довольно опасной…
– А, вы говорите о зудящем пальце?
– Да, о зудящем пальце! – запальчиво повторил я. – И несмотря на это, вы решили втянуть Шеридана Ирвинга в рискованную затею, не предупредив его и не оставив ему выбора!
– Я сознаю это, Уотсон, – серьезно ответил Холмс. – Но ради бога, давайте потолкуем об этом в не столь многолюдном месте. На нас уже смотрят.
Я оглянулся кругом и в смущении обнаружил, что два-три посетителя за соседними столами повернули головы в нашу сторону, явно заметив, что между нами разгорелся какой-то спор. Однако Холмс быстро нашел выход из неловкого положения, прошептав:
– Вызовите кэб, дружище, а я тем временем оплачу счет.
На обратном пути мы оба молчали. Вернувшись домой, Холмс так же молча занял место у продырявленной занавески и устремил взгляд на улицу, хотя знал, что сегодня четверг и Соглядатай вряд ли появится под окном. Его неподвижность и скрещенные на груди руки свидетельствовали о том, что он погружен в глубокое раздумье, которое я, хорошо зная Холмса, не смел прерывать.
Ни один из нас не промолвил ни слова, и вдруг Холмс вскрикнул и повернулся на пятках.
– Ну конечно! – воскликнул он, ударив себя ладонью по лбу. – Глупец! Глупец! Глупец! Ирвинг был прав!
– Насчет чего прав, Холмс? – спросил я, встревоженный этой внезапной вспышкой. – Вам нехорошо?
– Нет, я в жизни не чувствовал себя лучше. Подойдите, Уотсон, мне нужно знать ваше мнение.
Я, недоумевая, приблизился к окну.
– А теперь взгляните на улицу и скажите, что вы видите.
Я посмотрел за окно.
– Ничего особенного, Холмс, – ответил я.
– Взгляните еще раз! – настаивал он. – Кто там идет?
– Какой-то мальчишка-посыльный. Верно, принес в соседний дом телеграмму или письмо.
– И?
Он вперил в меня до того тяжелый, пристальный взор, что я уже начал опасаться, не помешался ли он.
– Не понимаю, Холмс, – в полном замешательстве проговорил я.
– Что я вчера говорил вам о Соглядатае?
– Вы много чего говорили, в том числе – что, кажется, где-то его уже видели.
– Превосходно, Уотсон! Вы просто сокровище! Именно это я и имел в виду. Теперь я знаю, кого он мне напомнил. А теперь проверим, насколько вы проницательны, дружище. Итак, я вижу посыльного и неожиданно понимаю, кого напоминает мне Соглядатай. Догадались?
– Честно говоря, нет, Холмс, – признался я.
– Тогда я сделаю еще несколько подсказок. Вспомните горы и водопад.
– Водопад! – воскликнул я. – Вы ведь имеете в виду…
Но произнести это название я не сумел. Слишком свежи были в моей памяти страшные воспоминания о разыгравшейся там драме. Холмс пришел мне на выручку:
– Да, Рейхенбахский водопад, – спокойным, даже будничным тоном произнес он.
Я все еще не мог собраться с мыслями и усмотреть здесь связь с событиями, которые произошли пять лет назад, в тот кошмарный майский день 1891 года, в Швейцарии. Ведь я был убежден, что Холмс погиб от руки своего заклятого врага профессора Мориарти. На один ужасный миг перед моими глазами мысленно пронеслись картины тех мест (говорят, так проносится в голове тонущего человека вся его жизнь). Я отчетливо видел узкую тропку, блестящие темные скалы и бурный поток, низвергавшийся в ущелье; слышал, как грохочут бурлящие пенные струи, устремляющиеся в бездну. Я вновь ощутил ту ужасную пустоту, ту ноющую боль, которую испытал, когда пришел к единственно возможному, как мне тогда казалось, заключению: мой лучший друг, который был мне вместо брата, навеки исчез в этом жутком водовороте.
Вероятно, Холмс уже забыл о том, какой удар я перенес, когда стоял на краю Рейхенбахского водопада, думая, что он умер, а он в это самое время лежал в расселине скалы, что высилась надо мною. Сейчас он был занят другими вещами, поскольку чуть нетерпеливым тоном произнес:
– Ну же, приятель! Неужто это так сложно? Водопад, посыльный…
– Ах, вы имеете в виду мальчишку из отеля, который принес записку от господина Штайлера[80] о том, что в его гостинице находится при смерти какая-то англичанка и что он просит меня вернуться? Но вы ведь не думаете, что Соглядатай и тот мальчик – одно и то же лицо?
– Вот именно, – подтвердил Холмс, явно обрадованный тем, что я наконец сообразил, в чем дело.
– Но, Холмс… – запротестовал было я.
– Я знаю, что вы хотите сказать, – перебил он меня. – Если Соглядатай – это тот паренек из швейцарской гостиницы, значит, он один из тех, кто состоял в шайке Мориарти, но после смерти главаря сумел ускользнуть от полиции. Мы знаем, что таких было несколько. Например, душитель[81] Паркер, который сидел в засаде у нашего дома на Бейкер-стрит, дожидаясь моего возвращения. Вспомните также о происшествии на борту голландского парохода «Фрисланд»[82] – я убежден, что это была месть приспешников Мориарти. Я уж не говорю о полковнике Моране[83], правой руке Мориарти…
– Не думаете же вы…
– Что Моран все еще жив? Такая вероятность существует, Уотсон. Нам известно, что он дьявольски умен и способен на убийство. Вспомните о судьбе юного Рональда Адэра. Хотя в тот вечер в доме Кэмдена Моран был арестован, а позже отдан под суд, ему удалось избежать виселицы. Что же касается Соглядатая, даты вполне совпадают: если в 1891-м, в год моего поединка с Мориарти над Рейхенбахским водопадом, тому швейцарскому пареньку было, скажем, лет семнадцать, то теперь ему должно быть около двадцати двух, что примерно соответствует возрасту нашего приятеля, которому, судя по всему, немного за двадцать.
А теперь давайте разовьем эту версию. Исходя из той роли, которую сыграл юный швейцарец, заманив вас в гостиницу и тем самым оставив нас с Мориарти наедине, можно с уверенностью сказать, что юноша являлся членом преступной организации, созданной профессором. Вы согласны, дружище?
– Да, Холмс, – тихо ответил я, не желая вспоминать тот ужасный день в Бернском Оберланде, когда за мной к водопаду явился швейцарский паренек и я, как последний осёл, поверил, что письмо у него в руке – подлинное.
С тех пор я безжалостно казнил себя за доверчивость. Мне следовало догадаться, что это всего лишь уловка! Холмс, по-видимому, это понимал, но ничего не сказал, чувствуя, что пришло время смертельной схватки с врагом. Но мне-то записка показалась настоящей. На ней значились адрес гостиницы «Англия», в которой мы остановились, и подпись Петера Штайлера. Содержание письма также выглядело правдоподобным: якобы вскоре после нашего ухода в гостиницу приехала какая-то англичанка в последней стадии чахотки. У нее внезапно пошла горлом кровь. Она при смерти. Не могу ли я тотчас вернуться в гостиницу? Для нее будет большим утешением умереть на руках у английского доктора.
Это был чертовски коварный замысел. Мог ли я, как врач, отказать пациентке, тем более соотечественнице? Итак, мне пришлось, хоть и неохотно, покинуть своего друга. Помню, Холмс стоял со сложенными на груди руками, прислонившись к утесу, и смотрел вниз, в бушующую бездну, а мальчишка-швейцарец ожидал меня поодаль, чтобы проводить назад, в гостиницу.
Каким же идиотом я был!
А теперь Холмс преспокойно уверяет, что тот паренек и есть Соглядатай, который следит за нашим домом, очевидно, с намерением завершить дело, начатое Мориарти задолго до драмы, разыгравшейся над Рейхенбахским водопадом, другими словами – уничтожить Шерлока Холмса.
Ко мне наконец вернулся дар речи.
– Холмс, вы должны немедленно пойти в полицию! – воскликнул я.
Он с удивлением воззрился на меня.
– Дружище, это последнее, что мне следовало бы сделать, – возразил он.
– Но если вы ничего не предпримете, то рискуете расстаться с жизнью! Этот тип собирается вас убить!
– Безусловно, – невозмутимо согласился он. – Я отлично сознаю: он здесь именно для этого. У меня нет сомнений и в том, что за время, прошедшее с нашей последней встречи у Рейхенбахского водопада, его хорошенько подучили, как за это взяться, а сделал это не кто иной, как наш давний противник Моран. Полковник поднаторел в грязной науке убивать. Мориарти некогда почуял в нем эту жилку, вот почему он приблизил Морана к себе и доверял ему особые поручения, выполнить которые рядовым членам шайки было не под силу. Помните странную смерть миссис Стюарт из Лаудера в 1887-м? Я уверен, что это дело рук Морана, хотя, как и в случае с покушением на меня, доказать это невозможно. А когда после гибели Мориарти я забился в расселину над водопадом, он стрелял в меня из духового ружья[84]. Удивительно, почему он не прикончил меня тогда, учитывая, что он один из лучших стрелков в мире. Помните? Затем было убийство Рональда Адэра, застреленного им через открытое окно[85]…
