Агата Кристи - Убийство в Восточном экспрессе
— Осмелюсь предположить, мадемуазель, что мне лучше судить, была в том необходимость или нет.
Она пожала плечами.
— Например, вы могли бы помочь мне опознать некоторых людей.
— Кого вы имеете в виду?
— Возможно ли, мадемуазель, чтобы вы не узнали в графине Андрени вашу ученицу, младшую сестру миссис Армстронг?
— В графине Андрени? Нет, не узнала, — она покачала головой. — Хотите — верьте, хотите — нет, но я действительно ее не узнала. Видите ли, тогда она была еще подростком. С тех пор прошло больше трех лет. Это правда, что графиня мне кого-то напомнила, но кого, я не могла вспомнить. И потом у нее такая экзотическая внешность, что я ни за что на свете не признала бы в ней ту американскую школьницу. Правда, я взглянула на нее лишь мельком, когда она вошла в ресторан. К тому же я больше внимания обратила на то, как она одета, чем на ее лицо, улыбка тронула ее губы. — С женщинами это случается. А потом… Потом мне было не до нее.
— Вы не откроете мне вашу тайну, мадемуазель? — мягко, но настойчиво сказал Пуаро.
— Я не могу. Не могу, — еле слышно сказала она. И вдруг закрыла лицо руками и, уронив голову на стол, зарыдала так, будто у нее разрывается сердце.
Полковник вскочил, неловко наклонился к девушке:
— Я… э-э… послушайте… — Он запнулся и, повернувшись, метнул свирепый взгляд на Пуаро: — Я вас сотру в порошок, грязный вы человечишка.
— Мсье! — возмутился мсье Бук.
Арбэтнот повернулся к девушке:
— Мэри, ради Бога…
Она встала:
— Пустяки. Я успокоилась. Я вам больше не нужна, мсье Пуаро? Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти. О Господи, я веду себя как последняя идиотка! — и выбежала из вагона. Арбэтнот последовал за ней не сразу.
— Мисс Дебенхэм не имеет никакого отношения к этому делу, решительно никакого, слышите? — накинулся он на Пуаро. — Если вы будете ее преследовать, вам придется иметь дело со мной, он поспешил вслед за девушкой и, гордо подняв голову, вышел из вагона.
— Люблю смотреть, как англичане сердятся, — сказал Пуаро. — Они такие забавные! Когда они гневаются, они перестают выбирать выражения.
Но мсье Бука не интересовали эмоциональные реакции англичан. Он был полон восхищения своим другом.
— Друг мой, вы неподражаемы! — восклицал он. — Еще одна потрясающая догадка. Это просто невероятно!
— Уму непостижимо! — восхищался доктор Константин.
— На сей раз это не моя заслуга. Мне и не пришлось догадываться: графиня Андрени сама рассказала мне практически все.
— Каким образом? Не может быть!
— Помните, я просил графиню описать ее гувернантку или компаньонку? Я уже решил для себя, что, если Мэри Дебенхэм причастна к делу Армстронгов, она должна была фигурировать в этом доме скорее всего в таком качестве.
— Пусть так, но ведь графиня Андрени описала вам женщину, ничем не напоминающую мисс Дебенхэм.
— Вот именно. Рослую, рыжеволосую женщину, средних лет словом, до того не похожую на мисс Дебенхэм, что это уже само по себе весьма знаменательно. А потом ей потребовалось срочно придумать фамилию этой гувернантке, и тут она окончательно выдала себя благодаря подсознательной ассоциации. Она, как вы помните, назвала фамилию Фрибоди.
— Ну и что?
— Так вот, вы этого можете и не знать, но в Лондоне есть магазин, до недавних пор называвшийся «Дебенхэм и Фрибоди». В голове графини крутится фамилия Дебенхэм, она лихорадочно подыскивает другую фамилию, и естественно, что первая фамилия, которая приходит ей на ум, — Фрибоди. Тогда мне все стало ясно.
— Итак, она снова нам солгала? Почему она это сделала?
— Опять-таки из верности друзьям, очевидно. Должен сказать, что это усложняет все дело.
— Ну и ну! — вскипел мсье Бук. — Неужели здесь все лгут?
— А вот это, — сказал Пуаро, — мы сейчас узнаем.
Глава восьмая
Новые удивительные открытия
— Теперь меня уже ничем не удивишь, — сказал мсье Бук. — Абсолютно ничем. Даже если все пассажиры поезда окажутся чадами и домочадцами Армстронгов, я и то нисколько не удивлюсь.
— Весьма глубокое замечание, — сказал Пуаро. — А вам бы хотелось услышать, что может нам сообщить итальянец — самый, по вашему мнению, подозрительный пассажир?
— Вы собираетесь преподнести нам еще одну из своих знаменитых догадок?
— Вы не ошиблись.
— Поистине просто сверхъестественное дело, — сказал доктор Константин.
— Ничуть, вполне естественное.
Мсье Бук в комическом отчаянии развел руками:
— Ну если уж оно кажется вам естественным, друг мой…
Он осекся: Пуаро попросил официанта пригласить Антонио Фоскарелли.
Огромный итальянец с настороженным видом вошел в вагон. Он озирался, как затравленный зверь.
— Что вам от меня нужно? — сказал он. — Я уже все сказал… Слышите — все! — и он ударил кулаком по столу.
— Нет, вы сказали нам далеко не все! — решительно оборвал его Пуаро. — Вы не сказали правды!
— Правды? — итальянец кинул на Пуаро встревоженный взгляд. Он сразу сник, присмирел.
— Вот именно. Не исключено, что она мне и без того известна. Но если вы поговорите со мной начистоту, это сослужит вам добрую службу.
— Вы разговариваете точь-в-точь как американская полиция. От них только и слышишь: «Выкладывай все начистоту, выкладывай все начистоту», — знакомая музыка.
— Вот как, значит, вы уже имели дело с нью-йоркской полицией?
— Нет, нет, что вы! Им не удалось найти никаких улик против меня, хотя, видит Бог, они очень старались.
— Вы имеете в виду дело Армстронгов, не так ли? — спросил Пуаро спокойно. — Вы служили у них шофером?
Его глаза встретились с глазами итальянца. С Фоскарелли бахвальство как рукой сняло — казалось, из него выпустили весь воздух.
— Если вы и так все знаете, зачем спрашивать меня?
— Почему вы солгали нам сегодня утром?
— Из деловых соображений. Кроме того, я не доверяю югославской полиции. Они ненавидят итальянцев. От них справедливости не жди.
— А может быть, как раз наоборот, вы получили бы по справедливости?
— Нет, нет, я не имею никакого отношения к вчерашнему убийству. Я не выходил из купе. Зануда англичанин подтвердит мои слова. Я не убивал этого мерзавца Рэтчетта. У вас нет никаких улик против меня.
Пуаро, писавший что-то на клочке бумаги, поднял глаза и спокойно сказал:
— Отлично. Вы можете идти.
Фоскарелли тревожно переминался с ноги на ногу и не уходил:
— Вы же понимаете, что это не я… Что я не мог иметь никакого отношения к убийству.
— Я сказал, вы можете идти.
— Вы все сговорились. Хотите пришить мне дело из-за какого-то мерзавца, по которому давно электрический стул плачет. Просто позор, что он тогда избежал наказания. Вот если б я очутился на его месте… если б меня арестовали…
— Однако арестовали не вас. Вы же не участвовали в похищении ребенка.
— Да что вы говорите! На эту малышку все нарадоваться не могли. Она звала меня Тонио. Залезет, бывало, в машину и держит руль, будто правит. Все ее обожали, весь дом! Даже до полиции под конец это дошло. Прелесть, что за девчушка!
Голос его задрожал. На глаза навернулись слезы. Фоскарелли круто повернулся на каблуках и быстро вышел из вагона.
— Пьетро! — позвал Пуаро.
Официант подбежал к нему.
— Позовите шведскую даму — место десятое.
— Слушаюсь, мсье.
— Еще одна? — воскликнул мсье Бук. — Ах нет, это невероятно. Нет, нет, и не говорите! Это просто невероятно.
— Друг мой, мы должны все узнать. Даже если в результате окажется, что у всех без исключения пассажиров были причины желать смерти Рэтчетта, мы должны их узнать. Ибо это единственный путь разгадать убийство.
— У меня голова идет кругом, — простонал мсье Бук.
Бережно поддерживая ее под руку, официант доставил плачущую навзрыд Грету Ольсон. Рухнув на стул напротив Пуаро, она зарыдала еще сильней, сморкаясь в огромный носовой платок.
— Не стоит расстраиваться, мадемуазель, — потрепал ее по плечу Пуаро. — Скажите нам правду — вот все, что нам требуется. Ведь вы были няней Дейзи Армстронг.
— Верно… — сквозь слезы проговорила несчастная шведка. — Это был настоящий ангелочек — такая доверчивая, такая ласковая Она знала в жизни только любовь и доброту, а этот злодей похитил ее… и мучил… А ее бедная мать… и другая малышка, которая так и не появилась на свет. Вам этого не понять… вы не видели… Ах, если бы вы тогда были там… если бы вы пережили эти ужасы. Нужно было сказать вам утром всю правду… Но я побоялась. Я так обрадовалась, что этот злодей уже мертв… что он не может больше мучить и убивать детей. Ах, мне трудно говорить… я не нахожу слов…
Рыдания душили ее.
Пуаро снова ласково потрепал ее по плечу:
— Ну, ну… успокойтесь, пожалуйста… я понимаю… я все понимаю… право же, все Я больше ни о чем не буду вас спрашивать Мне достаточно, что вы признали правду. Я все понимаю, право же.
