Глэдис Митчелл - Убийства в Солтмарше. Убийство в опере
Дафни даже не улыбнулась.
— Знаешь, Ноэль, дело-то очень скверное. Раньше она просто казалась смешной, но из-за этой ужасной миссис Брэдли стала гораздо хуже.
Видимо, так оно и было. Перед последними выходками миссис Гэтти бледнели даже убийства. Старая мания сравнивать людей с животными расцвела в ней с новой силой. Берта, который влез на дерево, чтобы снять застрявшего там котенка, она назвала бурым медведем и, насадив на острие зонтика булочку, протянула ему. Маргарет Кингстон-Фокс она назвала нежной ланью, а финансиста Бернса упрямо величала «леди Клер», да еще предложила ему воткнуть в прическу хризантему, так как розы, мол, уже отцвели.
Будь это кто-то другой, мы, нечего и говорить, решили бы, что нас разыгрывают, но миссис Гэтти мы знали уже давно. Как-то утром она увязалась за мной, проводила через всю деревню, причем блеяла по-овечьи, а потом — к большой радости бегущих мимо школьников (была суббота) — во весь голос заявила, что я переменился к лучшему. Поскольку раньше она сравнивала меня с козликом, то, наверное, намекала на библейских агнцев и козлищ. Я пустился наутек, а вослед мне неслись детские счастливые вопли и надсадное блеяние миссис Гэтти.
С миссис Брэдли мы встретились в понедельник, и я посочувствовал ей по поводу того, что ее лечение не принесло результатов. Она по своему обычаю фыркнула и сообщила, что Кэнди непременно освободят. Возможно, ему придется пройти медицинское обследование.
— А теперь, мой мальчик, — любезно произнесла она, — я могу прочесть в клубе лекцию.
Вид у меня, нечего и говорить, был озадаченный. Да, я как-то пересказал ей основные положения одной из своих лекций — про сэра Роберта Уолпола, если не ошибаюсь, но совершенно не мог припомнить, чтобы просил ее прочесть лекцию. Наверное, я сделал это по рассеянности… Словом, прокашлявшись, дабы заполнить неловкую паузу, я постарался как можно сердечнее выразить радость, и удовольствие, и благодарность.
— А когда? — спросил я, внутренне трепеща.
— Когда у вас лекции?
Разговор происходил в понедельник. Да, именно. А в следующую пятницу в деревню вернулся Боб Кэнди — и стал героем дня. Миссис Брэдли за свой счет отправила его — в сопровождении Мейбл Пьюзи и ее брата — в Кент, чтобы он отдохнул. Один тамошний землевладелец, знакомый миссис Брэдли, пообещал потом найти ему работу. Так и вышло, и, насколько я знаю, для Боба все кончилось хорошо.
— Лекции — в среду, — сказал я.
— Значит, на той неделе в среду.
— А… тема? — спросил я, затаив дыхание.
— Ах да, тема. — Миссис Брэдли как будто немного растерялась. — Разумеется. Тема… Как по-вашему — заинтересует ли их тема «Эго и либидо»?
Слегка потрясенный, вспотевшей рукой я подергал воротничок.
— Или нет. Слишком примитивно, — заявила она. — А что, если «Гордость и предубеждение в свете понятия расовой чистоты»?
— Э-э-э… — беспомощно промычал я.
— Ладно, оставим до завтра. Вы не волнуйтесь, я что-нибудь придумаю.
— Народ у нас не очень-то любознательный, — слабо молвил я. — Мы обычно устраиваем сеансы с «волшебным фонарем», и то они свистят, топают, могут в экран чем-нибудь запустить.
— Нет, так не годится. — Миссис Брэдли призадумалась. — А викарий приходит?
Викарий на лекции, разумеется, не ходит.
— На вашу лекцию уж точно придет. — Я очень на это надеялся.
— А миссис Куттс?
— Сам ее притащу, — поспешно сказал я.
— А я приведу Эдви Дэвида Берта, да еще необходимо пригласить сэра Уильяма и мистера Брэнсома Бернса…
— Что-то загостился он в Манор-Хаусе, правда? — Вышло грубовато. Меня не касается, сколько времени гостят у сэра Уильяма его приятели.
Миссис Брэдли захохотала как гиена.
— Тогда и я у него загостилась. — И она ткнула меня в бок.
Я покраснел и извинился. Я настолько привык к ее присутствию, что совершенно забыл: она ведь тоже гостит у сэра Уильяма!
— Ничего, мой мальчик, — весело сказала она. — Встретимся у Филипп[15].
Новость о предстоящей лекции я сообщил за вечерним чаем. Отреагировали все по-разному. Старый Куттс мрачно улыбнулся.
— Наверное, мне придется пойти и следить за порядком, — сказал он.
— Лучше всего вначале устроить чаепитие, — предложила Дафни. — А то никого не затащишь, и бедной старушке будет страшно неловко.
Да, Дафни полна «молоком сердечных чувств», и оно может брызнуть из нее, как из проколотого кокоса, в самый неожиданный и неподходящий момент.
— Не волнуйтесь вы так, — деловито сказал Уильям. — Придут как миленькие, хотя бы тухлыми яйцами пошвыряться. Она уже беседовала с некоторыми по поводу того, как они воспитывают своих жутких отпрысков.
— Уильям! — одернула племянника миссис Куттс.
— Ну чего там, беседовала же! — не унимался он. — А на какую тему она собралась выступать?
— Вопрос, нечего и говорить, интересный, — слабо ответил я.
Миссис Куттс выпрямилась и опустила на стол чайник, из которого уже собиралась налить мне чаю.
— Вы же понимаете, — очень ядовито сказала она, — что отвечать придется вам.
Я не сразу понял и с обаятельной улыбкой переспросил:
— А?
— Да. Если эта женщина станет говорить на неделикатные темы, виноваты будете вы. Так что имейте в виду. — И, подняв чайник, она налила мне чаю чуть не через край.
— Ух ты, тетя, — Уильям вытаращил глаза, — с вами она тоже говорила о воспитании?
— Выйди из комнаты, Уильям! — прогремел Куттс.
Уильям, поспешно затолкав в рот остатки бутерброда, повиновался.
— Знаете ли, — начал я, — Вам не кажется… в смысле, по-моему, вы преувеличиваете, миссис Куттс. С чего бы ей говорить о чем-то особенном? И вообще миссис Брэдли, я уверен, никогда не будет говорить о том… о чем говорить не пристало.
Я опять попытался выдать обаятельную улыбку, но губы меня не слушались. Сам не знаю почему… Не от страха же перед миссис Куттс.
Дафни поспешила мне на выручку.
— Тетя, если вам не понравится лекция, вы просто можете ее прервать.
— Именно, именно, — подтвердил Куттс, поднимаясь из-за стола.
Миссис Куттс начала составлять чашки на поднос и демонстративно ждала, пока я допью. Я встал и позвонил. Когда со стола убрали, она устремилась на очередное заседание, а мы с Дафни, прихватив из буфета кусок торта, отправились искать Уильяма.
На следующий день я — нечего и говорить, тщетно — допытывался у миссис Брэдли, каков будет предмет ее лекции. Ничего определенного она не сказала, но заверила меня, что на лекцию соберутся толпы, мне только нужно повесить в обычном месте объявление, что на следующей неделе в среду в девять вечера в деревенском клубе миссис Беатрис Лестрейндж Брэдли прочтет лекцию-сюрприз.
— Но мы всегда начинаем в половине восьмого, — возразил я. — В дни лекций отменяем женские молитвенные собрания.
Она лишь отмахнулась.
— Тогда я не успею поужинать. Вы же не хотите, мой мальчик, чтобы я пропустила ужин?
— Не хочу, но все же девять часов — не слишком ли?
— Нет. Во время моей лекции должно быть темно. Нужна полная темнота — и в зале, и на улице.
— Можно устроить затемнение. Мы так всегда делаем, когда показываем диапозитивы. Кстати, вам нужен помощник — менять диапозитивы?
— Нет, диапозитив будет только один. Его поставят в начале лекции, и он останется до самого конца.
Я уже жалел, что не проявил твердости и не отверг сразу ее затею. Обычно к нам являются юнцы из соседних деревень и озорничают. Нужно, решил я, зазвать как можно больше местных жителей. С этой целью все утро в среду я ходил по деревне и спрашивал у людей, придут ли они на лекцию. Мое объявление, нечего и говорить, многих уже заинтересовало, и даже Берт выразил намерение присутствовать.
— Мне придется и негра своего взять, — пожаловался он. — Провались я, если он хоть на минуту согласен остаться в доме один — с той самой ночи, когда прибежал к вам. Не понимаю, что с ним стряслось. Знаю, он скучает по Коре. Они как преданные собаки. Да еще он от миссис Гэтти шарахается. Она совсем, что ли, спятила?
И вот в среду, примерно без десяти девять, на передних зрительских рядах расселись явившиеся почти в полном составе представители местной знати и полузнати. Пришел и сэр Уильям, и Маргарет, и Брэнсом Бернс, супруги Гэтти, и викарий со чадами и домочадцами — за исключением Уильяма, которого отправили спать, и миссис Куттс, оставшейся следить, чтобы он не удрал. Пришел доктор с женой и двумя дочерьми, Берт и все сливки деревенского общества, а также почти вся прислуга из таверны и Моут-Хауса.
На задних рядах расположилась публика, ради которой, собственно, мы и прикладывали еженедельно столько усилий, — юные обормоты и разгильдяи, как из нашей, так и из соседних деревушек. Словом, зал был наполнен на три четверти.
