Агата Кристи - Занавес
Сейчас вы должны понять следующее, Хэстингс. Любой человек — потенциальный убийца… во всяком случае, время от времени пробуждается желание убить… хотя и не воля убить. Вы сами наверняка часто чувствовали или слышали, как говорят другие: «Она меня так разъярила, что мне показалось, что я могу ее убить», «Я мог бы убить его за то, что он сказал так-то и так-то!», «Я был так сердит, что мог его убить». И все эти заявления буквально верны. В такие моменты рассудок совершенно ясен. Вы бы хотели убить такого-то и такого-то. Но не убиваете. Потому что воля сопротивляется желанию. У детей тормоз еще не столь совершенен. Я знал ребенка, которому досадил его котенок, и он сказал: «Сиди спокойно, иначе я ударю тебя по голове и убью», — и так и сделал… и в следующий момент был в ужасе, потому что понял — котенка уже никогда не вернешь… ибо на самом деле дитя от всей души любило зверька. Итак, значит, мы все потенциальные убийцы. И искусство X было таково: не вызывать желание, но сломить нормальное сопротивление. И его искусство было усовершенствовано долгой практикой. X знал нужное слово, нужную фразу, даже нужную интонацию, чтобы рискнуть и создать совокупное давление на слабое место! Это можно сделать. Это можно сделать так, что жертва ничего никогда и не будет подозревать. Это был не гипноз… гипноз тут не годится. Это было управление человеческими силами, человеческими чувствами, с помощью которого он расширял брешь, вместо того, чтобы ее закрыть.
Вы должны знать, Хэстингс… потому что это случилось с вами… Итак, сейчас, возможно, вы начинаете понимать истинный смысл некоторых из моих замечаний, которые смущали и раздражали вас. Когда я говорил о том, что должно совершиться преступление, я не всегда имел в виду одно и то же преступление. Я сказал вам, что нахожусь в Стайлзе, потому что здесь должно совершиться убийство. Вы удивились моей уверенности на сей счет. Но у меня были на то все причины… потому что, видите ли, преступление должен был совершить я сам… Да, друг мой, это странно… и смешно… и ужасно! Я, который не одобрял убийства… я, кто превыше всего ценил человеческую жизнь… завершил свою карьеру, совершив убийство. Может быть, потому, что я был столь уверен в своей правоте, столь сознавал свою правоту, передо мною встала эта страшная дилемма. Видите ли, Хэстингс, у палки оказалось два конца. Делом моей жизни было спасение невиновного… предотвращение убийства… и это… это был единственный способ, каким я мог достичь своей цели. Не ошибитесь. Закон не мог покарать X. Он был в полной безопасности. Никакая изобретательность не помогла бы победить его другим методом.
И, однако, друг мой, я сопротивлялся. Я видел, что нужно сделать, но не мог заставить себя выполнить задуманное.
Я был словно Гамлет… вечно откладывал, злой день… И затем произошла следующая попытка — покушение на миссис Латтрелл.
Мне было любопытно, Хэстингс, посмотреть, сработает ли ваше знаменитое чутье к очевидному. Оно сработало. Первой же вашей реакцией оказалось слабое подозрение Нортона. Вы оказались совершенно правы. Нортон был убийцей. У вас не было фактов, подкрепляющих догадку… не считая совершенно здравого смысла и нерешительного предположения, что он человек незначительный. Думаю, здесь вы очень близко подошли к правде. Я внимательно изучил его биографию. Он был единственным сыном властной и любящей покомандовать женщины. Похоже, у него не было вообще никакого дара, с помощью которого можно было бы утвердиться или произвести впечатление на других. Он от рождения прихрамывал и не принимал участия в детских играх в школе.
Одним из самых многозначительных фактов, который вы мне сообщили, было замечание насчет того, как его высмеяли в школе, когда его чуть не стошнило при виде мертвого кролика. Думаю, этот инцидент мог оставить в его душе глубокий отпечаток. Он испытывал отвращение к крови и насилию, из-за чего страдал его престиж. Должен сказать, что подсознательно он ждал, когда сможет освободиться и стать храбрым и безжалостным. Наверняка он еще в ранней молодости начал понимать, что обладает талантом влиять на людей. Он был хорошим чиновником, спокойным, все понимающим человеком. Люди любили его и в то же время не обращали большого внимания. Он обижался на это… и потом использовал ситуацию. Он понял, как абсурдно легко, применяя нужные слова и внушая правильные стимулы, влиять на своих собратьев. Нужно лишь было понять их… проникнуть в их мысли, их тайные реакции и желания.
Вы можете понять, Хэстингс, что такое открытие вскормило чувство власти? Вот он, Стивен Нортон, кого все любили и презирали… и он мог заставить людей делать то, что они не хотели делать… или (заметьте) думали, что не хотели делать.
Я могу себе представить, как он развивал хобби… И мало-помалу развивалась патологическая склонность вершить насилие чужими руками. Насилие, для которого у него не хватало стойкости и за отсутствие которой его осмеяли.
Да, хобби овладевало им все больше и больше, пока не превратилось в сущность, необходимость (то был наркотик, Хэстингс… наркотик, к которому он стремился так же, как другие к опиуму или кокаину)!
Нортон, мягкий по натуре, нежный человек, в глубине души был садистом, он был наркоманом, но его наркотиком была психическая пытка. В последние годы мир охватила настоящая эпидемия этой страшной болезни… L’ appedt vient en mangeant.[60] Она вскормила две страсти — страсть садиста и страсть к власти. У него, Нортона, были ключи от жизни и смерти.
Как и всякому другому наркоману, ему нужно было пополнять запасы своего дурмана. Он находил жертву за жертвой. Не сомневаюсь, что случаев гораздо больше, чем те пять, которые мне удалось выследить. В каждом он играл одну и ту же роль. Он знал Эдерингтона, одно лето он гостил в деревне, где жили Риггзы и выпивал с самим Риггзом в местном пабе.
На круизе он познакомился с девушкой по имени Фрида Клэй и поощрил ее, играя на неясном ощущении, что если старая тетка умрет, то для всех ее смерть будет благом… освобождение для тетушки и обеспеченная и полная удовольствий жизнь для нее самой. Он был другом Литчфилдов и, разговаривая с ним, Маргарет Литчфилд видела себя героиней, освободившей сестер от пожизненного заключения. Но я не верю, Хэстингс, что любой из этих людей сделал бы то, что сделал, не будь влияния Нортона.
Сейчас мы подошли к событиям в Стайлзе. Я уже некоторое время шел по следу Нортона. Он познакомился с Фрэнклинами, и сразу же я почувствовал опасность. Вы должны понять, что даже Нортону требовались ядра, зачатки, которые он мог использовать. Нужно только взрастить уже имеющееся семя. К примеру, «Отелло». Я всегда считал, что в глубине души самого Отелло было убеждение (возможно, совершенно справедливое), что любовь к нему была страстным, порывистым поклонением юной девушки перед знаменитым воителем, а не уравновешенным чувством женщины к Отелло как к мужчине. Он мог понять, что ее истинным желанием был Кассио, и что со временем она тоже это поймет. Фрэнклин был для нашего Нортона великолепным проспектом… каких только нет возможностей! Несомненно, теперь, Хэстингс, вы уже поняли (любой здравомыслящий человек сразу увидел бы это), что Фрэнклин влюблен в Джудит, а она — в него. Его бесцеремонность, его привычка никогда на нее не смотреть, отказ от любого намека на вежливость должны были сказать вам, что он по уши в нее влюблен. Но Фрэнклин — человек необычайной силы характера и к тому же очень высокоморален. Его речь груба и несентиментальна, но он придерживается очень четких стандартов. По его кодексу человек обязан жить с женой, которую сам себе выбрал.
Джудит (думаю, даже вы понимали) была глубоко и несчастно в него влюблена. Она считала, что вы поняли это, когда нашли ее в розарии. Отсюда и ее яростная вспышка гнева. Люди, подобные ей, не могут выносить никакого проявления жалости и сочувствия. Для них это словно прикосновение к открытой ране.
Потом она открыла, что вы считаете ее влюбленной в Аллертона. Она позволила вам так думать, тем самым защитившись от неуклюжего сочувствия и дальнейшего раздражения раны. Она флиртовала с Аллертоном в отчаянии в поисках хоть какого-нибудь утешения. Она прекрасно знала, что он за человек. Он забавлял ее и отвлекал, и она никогда ничего к нему не чувствовала. Нортон, конечно, прекрасно знал, куда дует ветер. Он увидел множество вариантов в трио Фрэнклин. Могу сказать, что он начал с самого Фрэнклина, но вытащил пустой билет. Фрэнклин из тех, кто обладает иммунитетом к коварным намекам Нортона. У Фрэнклина четкий склад ума, делящий все на черное и белое, он точно знает свои чувства… и не обращает никакого внимания на давление извне. Кроме того, работа — самая большая страсть его жизни. Он так поглощен ею, что она делается его иммунитетом.
