Придет серенький волчок - Юлия Владиславовна Евдокимова
Саша гнала страхи, но они вновь возвращались и даже механически действия, когда она мыла и протирала тарелки и бокалы, не успокаивало.
Наконец она закончила уборку, выключила свет в столовой, задержавшись на мгновение в дверях. В проеме окна мирно светил фонарь, никто не бился в стекло, не оставлял следы лап под деревьями. Она осторожно поднялась по лестнице, по привычке не заперла дверь, но плотно закрыла форточку и забылась тревожным сном, постоянно просыпаясь, отмахиваясь от кошмаров и снова проваливалась в дрему.
Плохо спали и в деревне. Еще с вечера наказали детям никуда не выходить на следующий день, даже в школе завтра делать нечего. Кто-то оставил свет в коридоре и в кухне, а кто-то лег с зажженной лампой в спальне. Жены прижимались к мужьям, те ворчали, но тоже чувствовали себя не уверенно, с женой под боком все же спокойнее, умиротворяли вечные домашние ценности- уют, тепло, семья…
Не спал отец Слободан, молился, просил Господа уберечь деревню. Не спал мэр Вучетич, вот, вроде все закончилось, и нет больше страхов, и на тебе! И если с убийством он представлял, что делать, то как бороться с вукодлаком?
Не спал и Бальери, не угадала Саша. Он ругал себя, что поддался общему сумасшествию, и вообще это все чертовщина неправдоподобная, но долго смотрел в окно и говорил мысленно туда, в темноту:
– Ну, что же ты, мы же договорились! Я же нашел убийц… и это наше право судить и наказывать…
– Кто сказал тебе, что это ваше право? – зашептал древний лес.
Бальери помотал головой: померещится же! И отправился спать, с головой завернувшись в одеяло, чтобы ни шорохи, ни шепот больше не беспокоили.
Братия маленького монастыря высоко в горах, где еще не сошел снег и не открылись дороги, встала на ночную молитву. Трепетало пламя свечей, колыхалась в нем фигура в оттоманском платье на старинной фреске: Соколлу Паша не первый век смотрел на своего брата, сербского патриарха, занявшего древний косовский трон.
А вокруг монастыря, деревни, черного ледникового озера, густого леса смыкалась ночь, все крепче сжимая горы в крепких прохладных лапах. Словно тревожилась, охраняла лес, оттягивала пробуждение утра, ведь не человеческое это дело – вмешиваться там, где другие силы царствуют уже не первую тысячу лет
И такими крохотными казались люди и их домики на фоне вечности…
Глава 15.
Уже с утра на центральную площадь вытащили столы, женщины расставили бутыли с вином и нехитрые закуски: всегдашний перец, пироги, сыр и ветчину. Всем вместе ждать веселее, а с едой и вином и время проходит быстрее. Даже детишки нет-нет, да прибегали, матери сердились, хватали за руки, уводили домой.
– Смирися, Дунья!
– Престани за тим, Душане!
Саша присоединилась к Ане, помогала резать хлеб, старалась держаться поближе.
Время шло медленно, вот уже и солнце встало прямо над площадью. Облака неслись по небу, тени то накрывали крыши домов, то снова уносились куда-то вслед за облаками.
Оживленные разговоры стихли, уже все переговорили, перемыли всем косточки, повздыхали над печальной судьбой Катерины и Светлы, утерли слезы, вспоминая Петара. Многие разошлись по домам.
Лишь ближе к вечеру послышался шум моторов, площадь оживилась, заволновалась.
Первым показался старенький пикап. Из кабинки выскочили два мужика, к ним присоединились Бальери и еще один охотник из ближайшей машины. Что-то тяжелое выгрузили прямо на площадь, развернули брезент.
Толпа хором выдохнула.
На брезенте лежал мертвый волк. Огромных размеров, с окровавленной оскаленной пастью. Кто-то уже подтаскивал кирпичи, из них сделали круг -волка и брезент обложили со всех сторон.
Саша с ужасом смотрела, как бегут люди с боярышниковыми кольями чтобы проткнуть сердце оборотня. Тут она закрыла глаза и открыла лишь тогда, когда послышался треск. Брезент облили бензином, подожгли и вот уже пламя охватило и останки волка, и колья.
Люди словно сошли с ума. Рухнули все преграды, ушли страхи, все, что накопилось за этот год у них внутри, выплескивалось сейчас в криках, песнях, танцах. Откуда-то появились музыканты с бубнами, гармошками и обязательным барабаном, загудели трубы. Рекой лилось вино, пустели бутыли с ракией, все новые закуски выносили на столы из домов.
И Саша не удержалась, пела, не понимая ни слова, кружилась в танце вместе со всеми, пару раз попала в пару к Бальери. Его густые волосы, длинноватые для государственного чиновника, но так подходящие писателю, падали на глаза, но Лис продолжал кружиться и подпрыгивать вместе с остальными охотниками. Даже отца Слободана вытащили в круг, он неумело топтался, и отмахивался, но в конце концов поддался общему сумасшествию.
Лишь к полуночи стихло веселье. Все выдохлись, расходились по домам, оставив столы и бутыли до утра. Одинокий голос выводил печально: едино знам, да све ме боли, едино знам, да йош те волим… И не нужен был перевод, понятно, что эта песня о боли и любви…
– Почему так часто любовь – это боль? – Спросила Саша, когда они с Лисом возвращались в коттедж по стихающим улицам.
Завтра начнется обычная нормальная жизнь, без страхов и суеверий, они снова уползут в самые дальние уголки души этих людей и затаятся надолго, потому что сегодня враг повержен, люди победили и нет больше страшного вукодлака. Да и не было, но поди, докажи им!
– Наверное, так устроен человек, – ответил Бальери. – Мы не ищем легких путей. Вы замечали, Аликс, что взаимная любовь быстро перерождается в другое чувство? Это тоже любовь, но другая, в ней нет страсти, есть узнавание близкого человека, есть теплота, но уже не вздрагивает сердце. Иногда любовь превращается в трагедию, в ненависть между двумя людьми. Но лишь та, что оборвалась на пике, остается с нами навсегда, как несбывшаяся мечта, как воспоминание о чем-то прекрасном, что однажды случилось с нами…
Саша кивнула. Все именно так. И ее несбывшаяся любовь навсегда останется с ней, как и воспоминание о Неаполе, и наверное, это лучше, чем разочарование и охлаждение.
– Жаль, вы не увидели Црно Езеро, когда были в Жабляке. Оно прекрасно! – вздохнул отец Слободан.
