Елена Муравьева - Требуются герои, оплата договорная
«Катя — везучая как черт. Чтобы не случилось с ней, все оборачивается к ее выгоде», — определила врачиха. Ее никто за язык не тянул, она могла выразиться иначе. Тем не менее, сформулировала мысль именно так: «Катя — везучая как черт. Чтобы не случилось с ней, все оборачивается к ее выгоде». По градации, подсказанной Ивану Ивановичу профессиональными гадалками и экстрасенсами, он не гнушался любых источников информации, «как черт» и «все» соответствовали высшей категории удачливости. Уровень Трюхиной — «всегда» — котировался на позицию ниже. Вдобавок Трюхина эксплуатировала свой фарт, а девчонка нет. И, следовательно, могла накопить приличный потенциал нереализованной, позитивной энергии.
Объяснять хитрую технику пацанам Петьке, Кольке и Пашке мудрый Иван Иванович не желал. Молоды больно. Кроме личных неурядиц ничего в жизни не знали. Да, друзей теряли. Но друзья, не родные. После смерти сына он готов был поверить в любую хренотень. И мог убедить в ней любого.
— Ваша Катя втягивает нас в круговорот своего везения. Она выиграет у Трюхиной непременно. И Янку вытянет! И вас Ирина Сергеевна с нашим Петром поженит!
Кравец смерил Устинову удивленным взглядом. Он и не заметил, что у друга появилась невеста.
— Да, ладно, тебе, дед, — смешался Олейник. — Что ты такое говоришь…
— Дело говорю. Не вооруженным же взглядом видно, что у вас любовь. Или я не прав?
— Прав! — признал Петр.
— Павел Павлович, — издалека крикнул Половец, — гонец от Тяпина прибыл, фотографии доставил.
Кравец дернул кадыком и спросил Устинову.
— Что скажете, Ирина Сергеевна? Знаете кого-то? — в мужском голосе звучала мольба.
Борис Устинов
Мысли — емкие субстанции; достаточно мгновения и жизнь промелькнет перед глазами.
Звенел от раннего зноя май. Четвертого числа, на рассвете Борис въехал в город. Простился с майором, проводил взглядом серый ланос, позвонил домой.
— Как Катя? Здравствуй. Скоро буду, — очередность фраз отражала состояние духа.
— Ох… — только и вымолвила мать.
— Я вот что придумал…
Мать не протестовала, не соглашалась, лишь приняла к сведению сообщение. Тоска и горечь звучали в ее голосе.
Ближе Ольги Морозовой у матери не было никого. Без мужей, один на один с миром, женщины стояли друг за друга горой. Мы живем стаей, сказала Катя в детстве. Стая! Слово точно обозначило связь семей. Бывало, делили один кусок мяса на двоих детей. Бывало, сидели вчетвером на одну зарплату. Лечились, праздновали, отдыхали, бедствовали — все всегда вместе, рядом, плечом к плечу. С твердой уверенностью в сердце — подруга не подведет, не бросит в беде, выручит.
С этой верой тетя Оля и ушла из жизни, думал Борис, оставила Катерину на наше попечение. Он устраивал дела, сидел на телефоне, хлопотал.
— Мама, найди Катин спортивный костюм, пару футболок и свитер, — Ирина Сергеевна безропотно исполнила указание сына.
Жалеть мать не хватало времени и сил. Пока он добирался домой, масштабы беды не представлялись столь угрожающими. Катя молчит, улыбается, сказала мама по телефону. Он старался не думать, как она молчит и улыбается. Увидев, замер пораженный. Катины глаза полыхали чудным огнем, полнились искренней чистой радостью; на губах трепетала светлая усмешка. Такие глаза и усмешки бывают у монахинь, променявших греховную суетность на кристальную благодать веры и у фанатиков, мечтающих подвигом обрести посмертную славу. У нормальных здоровых молодых женщин не бывает и не должно быть таких улыбок и глаз.
Катя не собиралась в монастырь, не спешила свести счеты с жизнью. Она просто не захотела страдать и спряталась от трагической реальности в идиллический самообман на грани безумия.
— Она не ест, не пьет, только смотрит телевизор и улыбается, — пожаловалась мама.
— Да, да, — отмахнулся Борис, боясь понять до конца смысл слов.
Его появление Катерина встретила странным возгласом. Всю дорогу до одичалой избушки в заповедном лесу, Борис пытался сообразить, что значило Катино:
— Наконец — то!
Понимание настигла на пороге нового жилища. Как ни глубоко погрязло в радужных топях сознание Кати, его, Бориса, ждала она в эти горькие дни, к нему рвалась из плена химер.
— Милый, — обрушилась новая беда. До роковых выстрелов в лесу, Катя ни разу не назвала его по имени, не показала, что понимает, кто он такой. — Где мы?
— Мы дома.
«Наконец — то. Милый. Где мы?», — Устинов судорожно вздохнул. Он правильно сделал, что привез Катю в эту глушь. Ему одному она сказала больше, чем маме и Степану за три дня. Перспектива обнадеживала и оправдывала все. Даже горе Степана.
Мама потом рассказала: обнаружив исчезновение Катерины, Степан впал в стопорное состояние. С трудом, совладав с собой, спросил:
— Катя это сделала по доброй воле или Борис увез ее насильно?
На самом деле ни о доброй воле, ни о насилии речь не шла. Катя была похожа на куклу. Живую куклу. Борис взял ее за руку, сказал: «пошли» и она покорно шла за ним.
— Где они? — несчастный, обманутый в своих ожиданиях, Богунский еще надеялся на что-то. Напрасно.
— Понятия не имею…
— Какой у Бориса номер мобильного?
Каждый имеет право на свой шанс.
— Борис? Богунский говорит. Куда ты ее везешь? Зачем?
Оправдываться было глупо.
— Пошел ты! — рявкнул Устинов.
Больше Степан их не тревожил. Впрочем, возможно это было и не так. Но в лесной глуши мобильник не работал.
Строительство дамбы километрах в ста от заповедника, разбудило сонные лесные озера. Подпитываемые подземными водами, стали они искать союз друг с другом, стекаться единым каналом, отгрызая от материковой части острова, островки, островочки. Новообразования ждала печальная участь — быть размытыми и затопленными. Мелочь уже сошла или сходила на нет; крупняки пока держались. Один из таких, размером с городской квартал, укрытый густым ельником, смотритель приспособил под дачу и сдавал отдыхающим в наем.
Желающих провести время в заповедном лесу, на необитаемом острове, хватало. С июня по сентябрь время было расписано по дням. Переменчивый май, то жаркий, то холодный, обычно служил для подготовки к летнему сезону. Нынче подготовка началась и закончилась в один день. Совращенный весомой добавкой к обычной таксе, лесник мобилизовал семейство и родню. Дом — крепкую избушку, служившую в прежние времена дальним кордоном, отмыли, проветрили, протопили. Провиант и утварь завезли. Гости зашли в жилое чистое помещение. На окнах белели занавески, на полках блестела посуда.
— Вам тут будет хорошо, — пообещал смотритель. — Это дивное место: тишь, глушь, красота. Природа, как в раю плюс полное обеспечение. Я вам и мясо, и молоко, и овощи доставлю. Недорого. Сейчас не сезон, столкуемся как-нибудь. Вот одеяла, кастрюли, картошка. Если что понадобится, флаг над домом поднимите, я тотчас подскачу. На берегу лодка есть, катайтесь сколько душе угодно. И купайтесь. Здесь бьют горячие ключи. Вода как в бане.
Проводив хозяина, Борис отправился исследовать временные владения. Потрогал рукой воду. Действительно, теплая. Он разулся, сделал несколько шагов. Со дна к поверхности змеились струйки пузырьков. Порыв ветра всколыхнул верхушки елей и сосен, те зашумели — зашептали, словно кумушки на скамейке. Дивное место, чуждый романтике, дядька, кажется, говорил правду. Удивительный островок дышал покоем и излучал силу. Борис прислушался: к лесу, себе. Скорый вечер сгущал тени, смирял гомон птиц, наполнял воздух пряным дурманом трав. Созвучно тихой красоте покидали сознание тяжкие думы. Исчезло беспокойство о Кате. Возникла странная уверенность, что именно здесь он сможет помочь, сможет вызволить свою ненаглядную из цепких страшных лап морока.
Борис глубоко вздохнул. Хотелось вобрать в сердце, в душу, в легкие как можно больше озоновой свободы, хотелось взлететь и парить над лесом, озером, жизнью. Эк, меня развезло, припечатал восторженное настроение, ошалел с голоду и устатку, что ли? Рассиропился, будто дел больше нет, а ну-ка.
Он поднялся по ступеням. Катя сидела на крыльце, смотрела пустыми глазами на тающий в сумраке горизонт. Ее напряженная поза и застывшие в ухмылке уголки рта не вызывали больше отчаяния. Борис теперь знал наверняка — все будет хорошо.
— Что, Морозова, скажешь? — спросил строго, устраиваясь рядом, — нравится тебе здесь?
Суровыми интонации получились случайно. Борис сказал фразу, не думая, бесцельно, не выверяя тон голоса, не рассчитывая на определенные последствия. А они преминули сказаться. Катя, стремительно вскочив, бросилась прочь. Борис сначала заорал:
— Стой! — затем рванулся вслед и только потом, оценив угрозу, испугался.
Поляна, на которой располагалась избушка, обрывалась резким, почти вертикальным склоном, высотой в 5–6 метров. Оголившиеся клубки корней, вросшие в землю коряги, пни укрывали берег. Катин побег мог закончиться, в лучшем случае, поломанными ногами или руками, в худшем…
