Роберт Гулик - Судья Ди за работой
— За победу! — отозвался судья Ди и единым глотком осушил кубок.
С улицы донеслось грохотание обитых железом тележных колёс по мёрзлой земле.
— Должно быть, наши войска наконец-то перешли в контрнаступление, — удовлетворённо проговорил судья.
Гуан прислушался и горестно покачал головой:
— Нет, они едут слишком медленно. Они возвращаются с поля брани.
Судья Ди встал, отдёрнул занавесь и открыл окно, храбро подставив лицо пронизывающему ветру. В призрачном лунном свете он увидел внизу длинную вереницу телег, влекомых истощёнными клячами. Повозки были забиты ранеными солдатами и закрытыми рогожей телами. Судья торопливо закрыл окно.
— Приступим к трапезе! — проговорил Гуан, показывая палочками для еды на серебряные блюда, которыми был уставлен стол. В каждом было лишь понемногу солёных овощей, считанные кусочки солонины да варёные бобы. — Пища кули на серебре — вот до чего мы дожили! — с горечью сказал Гуан. — До войны в моём округе царило изобилие. Теперь же недостаёт и самых простых продуктов. Если в ближайшее время не произойдёт перемен, здесь наступит голод.
Судья Ди хотел было утешить его, но тут же прижал руку к губам. Мучительный кашель сотряс его могучее тело. Коллега обеспокоенно посмотрел на него и спросил:
— Неужели лёгочная эпидемия распространилась и на ваш округ?
Судья переждал приступ, затем быстро осушил свой кубок и прохрипел:
— Только отдельные случаи и не слишком тяжёлые. В средней форме, как у меня.
— Вам повезло, — сухо проговорил Гуан. — Здесь большинство заболевших через день-другой начинают харкать кровью. Они мрут как крысы. Я надеюсь, вы удобно расположились? — обеспокоенно добавил он.
— О да, у меня прекрасная комната на хорошем постоялом дворе, — отозвался судья Ди. На самом деле он делил с тремя командирами продуваемый насквозь чердак, но ему не хотелось ещё более расстраивать своего хозяина. Гуан всё равно не мог разместить его в своих личных покоях, потому что они были заняты армией, и наместник сам вынужден был переселиться вместе со всем семейством в крохотную развалюху. Положение сложилось странное: в обычные времена наместник был чуть ли не всемогущ — высший властитель своего округа. Но теперь правила армия.
— Завтра утром я возвращаюсь в Ланьфань, — сообщил судья. — Там у меня накопилась масса дел, ведь в моём округе тоже нехватка продовольствия.
Гуан мрачно кивнул, а потом спросил:
— Зачем вас вызвал главнокомандующий? Из Ланьфани сюда добрых два дня пути, а дороги ужасны.
— Уйгуры поставили свои шатры за рекой, по которой проходит граница моего округа, — ответил судья Ди. — Главнокомандующий желал знать, какова вероятность того, что они присоединятся к татарским ордам. Я рассказал ему, что… — Вдруг он замолчал и с подозрением взглянул на двух девушек. У татар повсюду шпионы.
— С ними всё в порядке, — тут же успокоил его Гуан.
— Что ж, я сообщил главнокомандующему, что уйгуры способны выставить всего две тысячи воинов, а их хан отправился на длительную охоту в Центральную Азию как раз перед тем, как в уйгурский стан прибыли татарские послы, чтобы предложить ему присоединиться к ордам захватчиков. Уйгурский хан — человек мудрый. Вы же знаете, что его любимый сын гостит заложником в нашей столице.
— Две тысячи в любом случае положения не меняют, — заметил Гуан. — У этих проклятых татар вдоль нашей границы наготове стоят триста тысяч. Под их пробными вылазками трещит наша оборона, а главнокомандующий держит здесь без дела двести тысяч солдат, вместо того чтобы начать наконец обещанное контрнаступление.
Какое-то время оба наместника ели молча, а девушки подливали им вино. Когда с бобами и солёными овощами было покончено, наместник Гуан поднял глаза на Чайную Розу и нетерпеливо спросил:
— Где рис?
— Служитель сказал, что у них больше нет, — ответила девушка.
— Чепуха! — гневно воскликнул наместник. Он встал и обратился к судье Ди: — Прошу позволения оставить вас ненадолго. За всем приходится смотреть самому!
Когда он вместе с Чайной Розой спустился вниз, вторая девушка тихо сказала судье Ди:
— Не окажете ли вы мне великую милость, ваша честь?
Судья взглянул на неё. Это была не лишённая привлекательности женщина лет двадцати. Однако толстый слой румян не мог скрыть болезненного цвета лица и ввалившихся щёк.
— В чём дело? — спросил судья.
— Я плохо себя чувствую, ваша честь. Если бы вы могли уйти пораньше и взять меня с собой, я бы с радостью приняла вас, отдохнув немного.
Он заметил, что ноги её дрожат от усталости.
— С удовольствием, — отозвался он. — Но, проводив тебя до дома, я и сам направлюсь к себе. — И он добавил с тонкой улыбкой: — Я, знаешь ли, тоже чувствую себя нездоровым.
Женщина с благодарностью посмотрела на него.
Когда вернулись наместник и Чайная Роза, Гуан сокрушённо произнёс:
— Мне очень жаль, Ди, но это правда. Не осталось ни зёрнышка.
— Что ж, — сказал судья Ди, — наша встреча доставила мне величайшее удовольствие. Я также нахожу весьма привлекательной присутствующую здесь Жасмин. Не будет ли слишком большой неучтивостью, если я попрошу разрешения откланяться?
Гуан принялся бурно возражать, но было ясно, что и он находит это лучшим решением. Наместник проводил судью вниз по лестнице и удалился. Жасмин помогла судье облачиться в тяжёлую шубу, и они вышли на промозглую улицу. Паланкин нельзя было получить ни за какие деньги — всех носильщиков забрали для транспортных нужд армии.
IIПовозки с ранеными и убитыми всё так же тянулись по улицам. Частенько судья и его спутница вынуждены были прижиматься к стенам домов, чтобы пропустить гонцов, ужасными проклятиями понукающих своих утомлённых скакунов.
По узкой улочке Жасмин провела судью к лачуге, прилепившейся к высокому тёмному дому. По обеим сторонам покосившейся двери чахли сосёнки; их ветви согнулись под тяжестью смёрзшегося снега.
Судья Ди вынул из рукава серебряный слиток. Протягивая его женщине, он сказал:
— Что ж, я, пожалуй, пойду, мой постоялый двор…
И он зашёлся в неистовом кашле.
— Вы зайдёте и хотя бы выпьете что-нибудь горячее, — твёрдо проговорила она. — Вам не дойти в таком состоянии.
Она открыла дверь и потянула за собой судью, который никак не мог справиться с приступом.
Кашель утих, лишь когда она сняла с гостя шубу и усадила его в бамбуковое кресло за расшатанный чайный столик. В маленькой тёмной комнате оказалось очень тепло; стоявшая в углу медная жаровня была наполнена пылающими углями. Заметив удивлённый взгляд судьи, женщина насмешливо объяснила:
— В наши дни выгодно быть потаскухой. У нас полно армейского угля. Служим нашим доблестным воинам!
Жасмин взяла свечу, зажгла её от жаровни и поставила на стол, а потом удалилась за занавеску, скрывающую проход в другую комнату. В мерцании свечи судья осмотрел комнату. Напротив него у стены стояло обширное ложе; занавеси балдахина были отдёрнуты и не скрывали измятых одеял и двух грязных подушек.
Вдруг до него донёсся подозрительный звук. Судья оглянулся. Звук доносился из-за выцветшей синей занавески, скрывавшей нечто стоящее у стены. В голове у него пронеслась мысль, что всё это может оказаться ловушкой. Военная стража на каждом углу кожу с воров сдирает, и всё же разбои и убийства процветают в городе как никогда. Судья быстро встал, шагнул к занавеске и рванул её в сторону.
Он невольно покраснел. У стены стояла деревянная колыбель. Из-под толстого, залатанного одеяла высовывалась круглая детская головка. Большие умные глазки смотрели прямо на него. Судья торопливо поправил занавеску и поспешил на своё место.
Женщина внесла большой чайник. Налив судье чашку, она сказала:
— Вот, выпейте. Это особый сорт чая, говорят, он лечит кашель.
Она отправилась за занавеску, вернулась с младенцем на руках и отнесла его к постели. Одной рукой Жасмин расправила одеяла, а другой перевернула подушку.
— Простите мне этот беспорядок, — сказала она, укладывая ребёнка на кровать. — Я принимала клиента прямо перед тем, как меня позвали к наместнику прислуживать за обедом.
С непосредственностью, отличающей женщин её профессии, она стянула рубаху. Теперь на ней были только широкие штаны. Со вздохом облегчения Жасмин вытянулась на кровати, потом взяла ребёнка и пристроила его у левой груди. Младенец довольно зачавкал.
Судья Ди глотнул целебного чая; напиток обладал приятной горечью. Помедлив, судья спросил женщину:
— Сколько твоему ребёнку?
— Два месяца, — вяло отозвалась она. — Это мальчик.
Взгляд судьи упал на длинные белые шрамы, избороздившие плечи женщины; широкий рубец сильно изуродовал её правую грудь. Жасмин подняла глаза, заметила этот взгляд и безразлично сказала:
