Морис Леблан - Хрустальная пробка
И он с гордостью ударил себя в грудь.
— Власть это — я.
В полдень Люпен получил от Балу депешу из Лиона:
«Все благополучно. Посылка прибудет без повреждений».
В три часа Кларисса проснулась.
Первым ее словом было:
— Это состоится завтра?
Он не ответил. Но его спокойный улыбающийся вид так утешил ее, что ей показалось, что все кончилось, все устроено по воле ее товарища, и в душу пролился бесконечный покой.
Десять минут пятого они ушли.
Секретарь Прасвилля, предупрежденный своим начальником по телефону, провел их в контору и попросил подождать.
Было без четверти пять.
Ровно в пять часов Прасвилль поспешно вошел и сразу воскликнул:
— Список у вас?
— Да.
— Давайте.
Он протягивал уже руку. Кларисса, вставшая с места, не двинулась.
Прасвилль с минуту поглядел на нее, подумал и сел. Он начинал понимать. Преследуя Добрека, Кларисса Мержи руководилась не только ненавистью и жаждой мщения. Ею двигало что-то другое. Передача бумаги могла состояться лишь на известных условиях.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал он, показывая таким образом свое намерение вступить в переговоры.
Прасвилль был худощавый человек, со скуластым лицом; постоянно мигающие глаза и искаженный рот придавали ему лживое и беспокойное выражение. Его не любили в префектуре, потому что постоянно нужно было заглаживать совершенные им неловкости. Но он принадлежал к тем малопочтенным людям, которыми пользуются для особых услуг и с которыми потом за ненадобностью с легким сердцем расстаются.
Кларисса снова села на свое место. Так как она молчала, Прасвилль начал разговор:
— Говорите, друг мой, совсем откровенно. Я отнюдь не скрываю, что нам желательно было бы иметь этот документ.
— Если это только желание, — заметила Кларисса, с которой Люпен прошел ее роль до мельчайших деталей, — если это только желание с вашей стороны, боюсь, что мы не в состоянии его удовлетворить.
Прасвилль улыбнулся.
— Конечно, мы готовы и на некоторые жертвы.
— На все жертвы, — поправила Кларисса.
— На все жертвы, пусть так, само собой разумеется, в пределах возможности.
— И даже если мы выйдем из этих пределов, — не уступала Кларисса.
Прасвилль рассердился.
— Ну, наконец, в чем дело? Объясните.
— Простите, друг мой. Я хотела лишь выяснить, какое значение вы придаете этой бумаге. Этот безграничной ценности документ может быть обменен только на равноценные услуги.
— Понятно, — произнес Прасвилль с раздражением.
— Не будет ли полезным изложить вам всю историю дела и перечислить, с одной стороны, те ужасы, которых вы избегнете, с другой — те неисчислимые выгоды, которые вы извлечете, владея этим списком?
Прасвиллю пришлось применить определенные усилия, чтобы сдержаться и ответить более или менее учтиво:
— Соглашаюсь с вашими доводами. Вы закончили?
— Прошу извинения, мы еще не можем говорить вполне определенно. Нам остается выяснить еще один пункт. Можете ли вы выступать от своего имени?
— Как это?
— Я спрашиваю вас, конечно, не о том, можете ли вы заключить договор сейчас, но являетесь ли вы представителем тех, кто имеет право его заключить?
— Да, — заявил с силой Прасвилль.
— Через час после того, как я вам сообщу свои условия, я могу получить ответ?
— Да.
— И этот ответ будет исходить от правительства?
Кларисса наклонилась и более глухо произнесла:
— От правительства Елисейского Дворца.
Прасвилль казался удивленным. Он подумал мгновенье и знаком подтвердил. Тогда Кларисса заключила:
— И еще — как бы ни казались вам непонятными мои условия, вы не потребуете от меня объяснений моих побуждений. Побуждения остаются тем, что они есть. Вы должны ответить словом — да или нет.
— Даю вам честное слово, — отчетливо произнес Прасвилль.
В волнении Кларисса побледнела еще больше. Потом, овладев собой, устремив взор прямо в лицо Прасвилля, она сказала:
— Список двадцати семи будет передан вам в обмен на помилование Жильбера и Вошери.
— Что? Как?
Прасвилль вскочил, положительно раздраженный и взбешенный в одной и той же степени.
— Помилование Жильбера и Вошери? Сообщников Арсена Люпена?
— Да.
— Убийц с виллы Мария Терезия, которые должны завтра умереть.
— Да, их самых, — сказала она громко. — Я прошу, я требую их помилования.
— Но это бессмыслица. Почему? Отчего?
— Напоминаю вам, Прасвилль, о вашем обещании…
— Да, да. Вы правы, но этого я никак не ожидал.
— Почему же?
— Да по многим соображениям.
— По каким же?
— Ну, наконец, посудите сами. Жильбер и Вошери были приговорены к смертной казни?
— Да, а теперь их пошлют на каторгу, вот и все.
— Невозможно. Дело вызвало столько толков в обществе. Ведь они сообщники Арсена Люпена. Постановление суда известно всем.
— Ну и что же?
— Ну, и мы не можем, нет, решительно не можем идти против правосудия.
— У вас и не просят этого. Вас просят только заменить наказание другим. Помилование ведь вполне законный прием.
— Комиссия помилования уже высказала…
— Пусть так. Остается еще президент республики.
— Он отказал.
— Пусть возьмет обратно свой отказ.
— Невозможно.
— Почему же?
— Нет никакой причины.
— Причин и не нужно. Правом помилования пользуются неограниченно, бесконтрольно. Без всяких доводов, без объяснений. Это прерогативы высшей власти. Пусть президент республики воспользуется ею по своему усмотрению согласно велению своей совести на благо государства.
— Поздно уже. Все готово для казни. Она должна совершиться через несколько часов.
— Вы только что сами сказали, что через час можете получить ответ.
— Но ведь это безумие, черт возьми! Ваши требования наталкиваются на непреодолимые препятствия. Повторяю, это невозможно, просто физически невозможно.
— Значит, нет?
— Нет и нет. Тысячу раз нет.
— В таком случае нам остается только удалиться.
Она сделала движение по направлению к двери.
Господин Николь следовал за ней.
Одним прыжком Прасвилль пересек им дорогу.
— Куда вы?
— Мне кажется, друг мой, что разговор окончен. Раз вы утверждаете, что президент республики сочтет этот знаменитый список 27-ми настоящим…
— Останьтесь, — сказал Прасвилль. Он повернул ключ в двери и принялся ходить по комнате, опустив голову, с руками за спиной.
Люпен, не произнесший ни слова в продолжение всей этой сцены, сознательно отошедший на задний план, между тем говорил себе:
«Сколько ломанья. Сколько притворства. Господин Прасвилль не из породы орлов, но не откажется же он отомстить своему смертельному врагу?.. Ага, что я говорил… Мысль столкнуть Добрека в пропасть вызывает улыбку на его лице. Итак, дело в шляпе!»
В этот момент Прасвилль открыл дверь, ведущую в комнату его личного секретаря. Громким голосом он отдал приказание:
— Господин Лартиг, телефонируйте в Елисейский Дворец, что я прошу аудиенции для сообщения необычайно важного известия.
Закрыв дверь, он вернулся к Клариссе и сказал ей:
— Во всяком случае мое вмешательство ограничится только передачей вашего предложения.
— Раз оно будет передано — оно будет и принято.
Наступило долгое молчание. Лицо Клариссы сияло такой глубокой радостью, что Прасвилль был поражен и смотрел на нее с нескрываемым любопытством. Какая романтическая история скрывалась за просьбой Клариссы о спасении Жильбера и Вошери? Какая связь существует между нею и этими двумя людьми? Какая драма разыгралась между ними? Да и Добрек, должно быть, здесь замешан.
«Ладно, — думал про себя Люпен. — Сколько ни ломай себе головы, не придумаешь. Конечно, если б мы просили об одном Жильбере, как собиралась Кларисса, ты бы, может, и раскрыл тайну. Но Вошери, этот скотина Вошери… Конечно, какая связь может быть между ним и госпожой Мержи? Ах, черт побери. Теперь настала моя очередь. Следят за мной… Мысленный взор обращен на меня. „А этот господин Николь что еще за птица? Почему он предан душой и телом Клариссе Мержи? Какова его настоящая сущность? Напрасно я не разузнал о нем… Надо будет посмотреть… сбросить с него маску. Ведь в конце концов так стараться можно только, когда сам заинтересован в деле. Во имя чего ему спасать Жильбера и Вошери? Почему?“
Но в это время явился секретарь Прасвилля и сообщил, что ему будет дана аудиенция через час.
— Хорошо, благодарю. Оставьте нас, — сказал Прасвилль и возобновил прерванный разговор уже без всяких недомолвок, напрямик. — Думаю, что мы сойдемся. Но раньше чем выполнить взятую на себя обязанность, мне нужны более подробные, более точные сведения. Где был спрятан список?
— В хрустальной пробке, как мы и предполагали, — ответила госпожа Мержи.
— А хрустальная пробка?
— В комнате Добрека, в его доме возле сквера Ламартина, на письменном столе, в предмете, за которым он вернулся к себе и который я отобрала у него вчера в воскресенье.
