Батья Гур - Убийство в кибуце
Этим же вечером Моше сумел переговорить с Симхой Малул. Она мыла посуду и рассказывала ему о своем сыне. Он почесал голову и сказал:
— Привози его, мы посмотрим, что можно будет сделать. — Он не знал, куда себя деть, когда из глаз этой женщины полились слезы, и обрадовался, когда она снова повернулась к нему спиной, занятая своим делом.
— Что ты ищешь? — спросила Симха. — Что-то потерял? Я могу чем-то помочь?
Моше спокойным голосом произнес:
— Мне кажется, я оставил здесь серебристую бутылочку в тот день, когда Оснат… Может, ты ее видела? — Но она не видела, а если бы видела, то поставила бы ее вниз под раковину, поскольку, откуда ей знать, что в этой бутылочке. Но ничего такого она, когда убирала, не заметила, хотя и знает весь лазарет как свои пять пальцев. Он было спросил, не попался ли ей кто на глаза, когда она из секретариата возвращалась в лазарет, но откровенный страх в ее глазах заставил его передумать.
Прежде чем уйти из лазарета, Моше зашел к Феликсу. Тот лежал, скрючившись, лицом к стене, и Моше вспомнил, как много лет назад Феликс рисовал на стене фигурки сказочных персонажей. Моше подумал, что с тех пор прошло лет тридцать, и тогда Феликс в свои сорок лет был моложе, чем сейчас он. Стены, раскрашенные Феликсом, до сих пор украшают дома для детей. Раз в год во всех детских учреждениях был «день Феликса», когда он приходил подправить свои рисунки и подолгу сидел с детьми на коленях, рассказывая им старые и новые сказки, полные страшных подробностей, которые так любили дети. Феликс много работал, но, когда объявлялись «всеобщие мобилизации» в связи со сбором урожая, он никогда не позволял себе уклониться. Такой же была и его жена Нора, которая умерла несколько лет назад.
Они жили скромно, никогда не жаловались, что живут до сих пор в старом домике и никто им не предлагает переехать в новый. У них было четверо детей, которые теперь попеременно посещали Феликса в лазарете. Моше вспомнил, как Феликс, рисуя в домах для детей, любил что-нибудь насвистывать и спрашивал детей, знают ли они, что это за музыка. Дети, конечно, не знали, и он с удовольствием рассказывал им об опере, откуда была услышанная ими мелодия. Теперь Феликс лежал в ожидании смерти.
Моше заглянул и к Брахе. Когда ее глаза открылись, он увидел в них что-то озорное и вызывающее. У нее всегда были такие глаза. Он удивился, что она до сих еще воспринимает все, что происходит вокруг нее. Тут он вспомнил про медсестру Рики и про ее слова, что она успела перевернуть весь лазарет вверх ногами, но ничего не нашла, и что, по ее мнению, бутылочку можно было выкинуть так, что ее и не найдешь.
За столовой он встретил Джоджо, который все утро копался в мусорных баках. Содержимое баков уже вывезли на свалку, которая находилась недалеко от дороги, и мусор на ней сжигался раз в неделю.
— Это неправильный подход, — сказал Джоджо. — Для такой работы нужно всех мобилизовать. Придумай какую-нибудь историю, чтобы всех можно было привлечь, а иначе мы ничего не найдем.
— Ты слышал, что сказал полицейский? В тот момент, когда мы объявим всеобщий аврал, убийца будет знать, что мы догадываемся о паратионе. Он либо сумеет его спрятать, либо использует повторно. Но это — если верить полицейскому.
— А у тебя есть выбор? — спросил Джоджо. — Нам вообще не из чего выбирать. — И он повернулся к диспетчеру Шуле, которая хотя все еще была бледная, но уже оправилась от гриппа.
— У нас проблемы с привлечением, — сказала Шула.
— Какие проблемы? — спросил Джоджо, а у Моше забилось сердце оттого, что Шула могла подслушать конец их разговора.
— Вы бы хоть от помойки отошли, — сказала Шула, — тут так воняет. — Шула нравилась всем за трудолюбие, невозмутимость и ответственность, и каждый знал, что на нее можно положиться.
— В чем проблема? — повторил свой вопрос Джоджо.
— Сегодня Шмиель сказал мне, что ему потребуются люди через три недели для сбора слив, а в субботу все должны идти на фабрику. Там есть большой заказ из Германии и нужно помочь с упаковкой. — Вдруг она обратилась к Моше: — С тобой все в порядке?
— Все отлично, а что?
— Ты такой бледный, — сказала Шула, — на тебе лица нет. Если бы Оснат была жива, она сказала бы, что делать. У нее был талант разруливать ситуации. Она могла в одну группу мобилизовать девушек так, что группа парней сама изъявляла желание поработать, или наоборот. Хотя какой смысл сейчас говорить об этом, — со вздохом произнесла Шула. — То, что с нами нет Оснат, — это такая трагедия!
Моше отвернулся. Шула была моложе их, и ее отношения с Оснат не были такими близкими, но это не мешало ей чувствовать к покойной настоящее обожание. Моше вспомнил, как однажды, много лет назад, Шула стояла у входа в столовую и с детским восхищением говорила: «Какая ты красивая и как тебе идет белый цвет! Когда ты успеваешь так одеваться и на какие средства!» На лице Оснат тогда появилось выражение злости, и она подозрительно посмотрела на Шулу. Только сейчас, вспоминая этот случай, Моше почувствовал, сколько агрессии было в реакции Оснат на это безобидное восхищение. «Я не задумывалась над этим. Это все мелочи», — ответила Оснат Шуле, и той ответ так понравился, что она стала восхищаться еще громче, отчего выражение злобы на лице Оснат только усилилось.
Смерть Оснат словно наделила Моше новым слухом. Когда Аарон жаловался, что не сумел отрастить толстую кожу, то Моше подумал, что это очередное нытье, и довольно резко ответил: «Хватит думать об этом, перестань заниматься самокопанием». Но теперь он сам уже не мог избавиться от размышлений. Все слышанные им фразы стали обретать двойной смысл.
«Чтобы жить здесь, нужен особый характер, — сказал ему Аарон однажды вечером. — У всех в кибуце есть одна общая особенность — толстая кожа, которая позволяет выживать. Без такой кожи им не выжить». Они отправились прокладывать ирригационные трубы с одной девушкой, имя которой он уже забыл. Пока они с Аароном решали, кому она достанется, откуда ни возьмись появился Ювик и увел ее с собой.
Пока он разглядывал Шулу, в конце дорожки появилась Гута. Губы ее были сжаты, вокруг рта собрались морщинки. Моше знал, что время близится к двум часам, поскольку Гута шла в столовую, а раньше управиться на молочной ферме она бы не смогла.
— Другими словами, — заговорила Шула, — через три недели мне потребуется два раза привлекать народ на помощь, а как это сделать, я ума не приложу. На фабрике не хотят туда послать детей, поэтому я просто не знаю, как обойдусь без наемных рабочих.
— Хорошо, поговорим об этом вечером, — прервал ее Моше, скрывая собственное нетерпение. — Я появлюсь, когда уложим детей спать.
— Значит, ты придешь? В какое время примерно?
— Я же сказал: когда уложим детей.
— Значит, около десяти?
— Или раньше, — пообещал Моше.
В четыре часа Джоджо сказал:
— Давай все отложим. С минуты на минуту появятся дети.
Наконец Моше решился:
— Мусор на свалке сжигают завтра. Пойдем сегодня и поищем бутылочку.
— Ничего мы не найдем, — сказал Джоджо. — Как можно хоть что-нибудь найти в такой куче мусора?
— А вдруг повезет, — со вздохом произнес Моше. — Может, и не найдем, но уж точно ничего не потеряем. Металлическую бутылочку не так-то легко сжечь.
— Пешком или на велосипеде? — спросил Джоджо. — Или, может, машину возьмем?
— Возьмем машину, а то уже поздно, — ответил Моше.
Они подъехали к большой пустой площадке, над которой стелился дым.
— Что происходит? Почему они сжигают мусор сегодня? — с тревогой спросил Моше.
— Не знаю, — сказал Джоджо, — сегодня понедельник. Может, они решили сжечь все сегодня, чтобы не заниматься этим в День детей. Теперь уж точно нет смысла искать. Или ты думаешь, что мы все равно найдем эту бутылочку?
— Тот, кто это совершил, был уверен, что причиной смерти посчитают пневмонию, и решил, что лучший способ избавиться от бутылочки — это бросить ее в мусорный ящик. И если он бросил ее в мусорный ящик около столовой или в другом месте, то она обязательно должна оказаться на свалке.
— Ковыряться на такой жаре, да еще в этом дыму… — недовольно бормотал Джоджо. Он обливался потом и страдал от запаха горелой резины. Они взяли валявшиеся рядом вилы и стали ворошить мусор в надежде, что никто не застанет их за этим занятием.
Не успел Джоджо посетовать, что уже два дня не виделся со своими детьми, как вдруг раздался спокойный голос Моше:
— Вот она! — Из мусора вывалилась серебристая бутылочка, которая даже не успела обгореть. Джоджо молча смотрел. — Она действительно здесь, — сказал Моше. — Знаешь, что меня поражает? Я предполагал, что она здесь, — и она здесь и оказалась. Я словно проник в голову преступника. — Джоджо стоял рядом, не говоря ни слова. Дыхание его стало частым. Наконец они оба сели на твердую землю рядом со свалкой.
