Рекс Стаут - Рука в перчатке

— Святой Михаил! — Потом развел руками, покачал головой и направился обратно к своему столу.

Мартин обратился к Шервуду:

— Вот на что я хочу обратить ваше внимание. Вы не хотите мне верить, когда я говорю вам, что не знаю, когда перчатки пропали из кармана пиджака. Но это и есть главная причина, по которой я не говорю вам, когда обнаружил, что перчаток нет. Не вижу, чем я вам могу помочь. — В голосе его звучала горечь. — Правда, у меня был соблазн сказать вам, что я видел перчатки в кармане пиджака, когда оставил его на стуле в прихожей. Это сразу сняло бы подозрение со всех, кроме Рэнта. Рэнта я не люблю. Вне подозрений был бы мой друг Циммерман… и Лен Чишолм. Но дело слишком серьезное, чтобы поддаться соблазну. Я предпочел сказать правду.

— Раньше надо было попытаться, — сухо заметил прокурор. — Пока мы не нашли перчатки, мы ни словечка от вас не услышали. А ваш долг был рассказать нам.

— Прошу прощения, если это было настолько существенно, — нетерпеливо заерзал Мартин. — Только не могу понять почему. Между прочим… где их нашли? В доме?

— Нет. Их нашла мисс Боннер. Конечно, это ее дело, но я предпочитаю, чтобы она пока помалкивала.

— Ну и женщина! — Мартин удивленно вскинул брови на Дол. — Так вот зачем тебе понадобились отпечатки пальцев.

Дол кивнула и пробормотала «да». Она заметила прокурору:

— Я-то могу молчать, но мисс Рэфрей в курсе ситуации с перчатками, и вы не предупредили ее, чтобы она помалкивала.

— Ладно. Это не так уж важно. — Шервуд откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди, сложил губы бантиком и мрачно рассматривал Мартина с головы до ног. — Вы понимаете, мистер Фольц, что ваш рассказ нас совсем не устраивает. Допустим, это правда, что вы ничем не можете помочь, но нам от этого не легче. Перчатки найдены, мы знаем, кому они принадлежат, и вместе с тем ни на йоту не продвинулись вперед по сравнению со вчерашним днем. Кажется, что это невероятно? Но это факт. Впрочем, на маленький шажок мы продвинулись: знаем, что убийца из тех, кто имел доступ к перчаткам в кармане вашего пиджака вчера вечером, и что им не мог быть посторонний, но мы уже успели убедиться насчет посторонних из других источников.

Он пощипал себя за мочку уха, это был его любимый жест в суде, когда он хотел сделать паузу перед тем, как понизить голос.

— А вы представляете, что значит это расследование? Когда убит такой влиятельный человек, как мистер Сторс! Сейчас воскресенье, а в офисе Сторса в Нью-Йорке работает капитан детективов и в присутствии вице-президента фирмы пересматривает все бумаги. Мы перерыли все у Сторса в студии сегодня ночью. Опросили всех, с кем он имел дело как в Нью-Йорке, так и за его пределами, не говоря уже об округе. И так далее. Рассмотрели все, вплоть до мелочей, что известно обо всех, кто здесь находится, особенно в плане отношений со Сторсом. Включая вас, Фольц. Скажу откровенно, мы не нашли ни единой зацепки в вашем вчерашнем рассказе. Вы со Сторсом были лучшими друзьями, никогда не ссорились, у вас не было повода. С тех пор как вы купили свое имение на склоне холма четыре года назад, были хорошими соседями. Он с восторгом воспринял вас как жениха своей подопечной, мисс Рэфрей.

Мартин пробормотал:

— Это правда.

Шервуд кивнул:

— Я и не сомневаюсь. Все подтверждается. Но хочу остановиться на трех пунктах. Во-первых, мы нашли перчатки, в которых совершено убийство. И они принадлежат вам. Я знаю, что вы говорили, но это факт, и тут ничего не попишешь. Во-вторых, генеральный прокурор штата будет здесь завтра утром, а он человек более нетерпеливый, чем я. Придется вам иметь с ним дело. В-третьих, для собственной пользы сейчас же расскажите мне, что за ссора была между Сторсом и вашим другом Циммерманом.

Было очевидно, что Мартина застали врасплох. Он выпрямился и молчал. Шервуд поторопил:

— Ну!

Мартин негодующе произнес:

— Черт, у меня тоже есть нервы, и я не знаю, о какой ссоре идет речь. Ничего об этом не слышал.

Шервуд подался к нему:

— Не знаете? А что Циммерман заходил вчера утром к Сторсу, знаете?

— Да.

— А что мисс Рэфрей встретила его в коридоре, он был вне себя и говорил о каком-то смертельном вреде?

— Да, он легко возбуждается.

— А через несколько минут Сторс сказал мисс Рэфрей, что ему хочется кое-кого убить, это вам известно?

— Ну уж не Циммермана!

— А кого еще? Вас, меня или почтальона? Должно быть, Циммермана, ведь это он только что вышел от Сторса. Циммерман отказался сообщить нам, о чем был разговор. Ну да ладно, Циммерман ваш старинный и преданный друг, вы его знаете долгие годы. Сторс тоже был вам добрым другом. Возможно, между ними существовала вражда, тогда вы должны об этом знать? А как же иначе? Или вы собираетесь сказать мне, что есть и еще кое-что, чего вы не заметили, как не заметили отсутствие перчаток у себя в пиджаке?

Мартин развел руками:

— Да ничего я не знаю.

— Вы не знаете! Настаиваете на этом?

— Мне приходится, иначе я должен что-то выдумывать. Сторс с Циммерманом никогда друг друга не любили. Это, конечно, плохо, но тем не менее — факт. Сторс был пуританином и считал, что современная психология — это аморально. А Циммерман все время его поддразнивал и находил в этом удовольствие.

— Вы упорствуете, что не знаете, зачем Циммерман приходил вчера утром к Сторсу?

— Упорствую. Меня к этому вынуждают.

— Боже мой, — взвыл Брисенден, как волк на луну. — Ко мне бы его в лапы, узнал бы он, как вынуждают.

Шервуд встал. Подошел к окну, выглянул, словно надеялся узреть нечто, относящееся к делу, среди ветвей конского каштана. Вернулся к столу и застыл, мрачно глядя Мартину в затылок, глубоко вздохнул, выдохнул, лягнул ножку стула и сел.

— Хочу кое-что попробовать, Дэн, — это сказал Мэгвайр из Бриджпорта, сидевший с ним рядом. — Дайте мне перчатки.

Шервуд протянул ему перчатки, тот подошел с ними к Мартину:

— Говорите, они вчера куплены, мистер Фольц?

— Да.

— Вы их надевали?

— Нет. То есть да… в магазине, когда мерил.

— Не могли бы вы их надеть?

— Я… мне бы не хотелось.

— Сделайте одолжение. Помогите следствию… Вот и хорошо. — Тут он подмигнул Дол. — Мисс Боннер и я иногда не прочь поработать головой. — Он схватил Мартина за правое запястье и крепко зажал, так чтобы рука в перчатке была перед его глазами. — Согните пальцы, сожмите в кулак. Еще раз. Повторите несколько раз.

Мартин повиновался.

— Спасибо. — Мэгвайр осторожно снял с него перчатку, подошел к окну и стал ее рассматривать на свету. Через пару минут он обреченно покачал головой, вернулся к столу и бросил перчатку Шервуду. Сел и объяснил: — Думал, что смогу сравнить складки с теми, что оставил вчера наш друг, тянувший за проволоку. Перчатки-то новые. Ерунда все эти новомодные идеи, гроша ломаного не стоят.

Брисенден мрачно заметил:

— Смотря кому они приходят в голову.

Шервуд сидел, опустив голову и закрыв глаза, потирая пальцем бровь. Наконец вздохнул и поднял голову:

— Ну хорошо, Фольц. На сегодня все. Вы ходите по тонкому льду, должен вам сказать. Не покидайте имения. Это не просьба, это приказ… Вейл, свяжитесь по телефону с губернатором Чэндлером… он у себя в резиденции… Квил, скажите Харли, пусть всем передаст, кто бы сюда ни звонил по другим номерам, кроме этого, не соединять и сообщать в управление полиции впредь до дальнейших указаний. Потом пойдете с мисс Боннер, и пусть она покажет вам этот злополучный арбуз. Принесите его сюда. Посмотрим, может, хоть какие отпечатки остались. И заодно пришлите сюда дворецкого. Отправьте кого-нибудь в дом к Фольцу. Пусть доставят сюда этого де Руде. Когда закончу с дворецким, я займусь им…

Вряд ли Дол могла порадовать Квила тем, что составила ему компанию, когда понуро брела за сержантом по тропинке к огороду. Ее мучили не столько страх за себя и угрызения совести, сколько злость на то, что ее провели, и душил гнев на другую женщину. Дол думала: итак, Джэнет солгала! И я проглотила ее ложь, не поморщившись. Черт бы ее побрал! Глядела прямо в глаза и врала без зазрения совести, да и я тоже хороша: словно только что с ветки спрыгнула…

Глава 13

Сильвия Рэфрей сидела на большом сером валуне на краю сада камней и, насупившись, взирала на коричневую гусеницу преклонного возраста, которая в отчаянии от собственной дряхлости взбиралась по веточке лаванды. Сама же Сильвия пребывала если и не совсем в отчаянии — во всяком случае, не оттого, что ощущала себя дряхлой, до этого еще было очень далеко, — но тем не менее в состоянии, близком к отчаянию, способном в дальнейшем перерасти либо в мрачную меланхолию, либо в слезливую истерию, которые ее здоровое молодое начало презирало как самые легкие и доступные женщинам способы спасения от катастрофы, но чтобы избежать грозящего ей катаклизма, требовалось мобилизовать всю выдержку и самодисциплину, причем в таких дозах, что Сильвию от одной мысли об этом бросало в дрожь. Она терзалась от горя — и с этим ничего нельзя было поделать: ее привязанность к Сторсу была искренней и очень глубокой; теперь Сильвия понимала, почему там, где влияние цивилизации менее ощутимо, женщины рвут на себе волосы и бьют себя в грудь, когда умирают близкие им люди. Будто одной скорби мало…