Агата Кристи - Пять поросят

Я пошла вслед за ней и строго сказала, что мне стыдно за нее, что она ведет себя как маленький ребенок. Однако Анджела была слишком возбуждена, и я решила оставить ее в покое. Я была в нерешительности: зайти в комнату миссис Крейл или не стоит? Наконец решила, что могу показаться чересчур назойливой. С тех пор горько жалею, что не сумела преодолеть в себе эту стеснительность и не поговорила с ней. Если бы я это сделала, возможно, что-то и изменилось бы в дальнейшем. Видите ли, ей совсем некому было излить свою душу. Хоть я и восхищалась ее выдержкой, но должна признаться с сожалением, что иногда не стоит этого переоценивать. Лучше естественным образом давать выход своим чувствам.

Я встретила мистера Крейла, идя в свою комнату. Он пожелал мне доброй ночи, но я ему не ответила.

На следующий день утром, помню, была хорошая погода. Казалось невозможным, чтобы люди не одумались, когда природа так тиха и умиротворяюща. Я зашла в комнату Анджелы перед тем, как спуститься к первому завтраку, но она встала раньше и уже ушла. Я подняла рваную юбочку, оставленную на полу, взяла ее с собой, чтобы поручить девочке зашить после завтрака. Однако Анджела, схватив на кухне хлеб и джем, исчезла.

Слегка перекусив, я пошла ее искать. Говорю об этом для того, чтобы объяснить, почему в то утро я не встретилась с миссис Крейл – а это, наверное, стоило сделать. В то время, однако, я считала, что моя обязанность – разыскать Анджелу. Она проявляла непослушание и упрямство, когда речь заходила о починке вещей. Я старалась не позволять ей вести себя подобным образом.

Ее купальника на месте не было. Я спустилась на пляж. Не заметив ее ни в воде, ни на скалах, решила, что, возможно, она пошла к мистеру Мередиту Блейку. Они были дружны. Переправившись через залив на лодке, я продолжала свои поиски, но напрасно, и наконец возвратилась назад.

В то утро было очень жарко, совсем не чувствовалось ветерка, а окна дома и террасы были закрыты. Миссис Крейл предложила принести пива из холодильника.

Возле дома была теплица, построенная еще в эпоху королевы Виктории. Миссис Крейл ничего там не выращивала, а превратила помещение в бар, где на полках стояли бутылки с джином, лимонадом, вермутом, пивом и другими напитками. В холодильнике всегда было пиво и эль.

Я отправилась в теплицу вслед за миссис Крейл. Анджелу мы увидели около холодильника – она как раз доставала бутылку.

Миссис Крейл взяла пиво и сказала мне: „Я отнесу бутылку Эмиасу“. Очень трудно теперь решить, должна ли была я что-то заподозрить. Ее голос (я почти уверена в этом) был вполне нормальным. Но должна сознаться, что в тот момент мои мысли были заняты не ею, а Анджелой. Анджела стояла возле холодильника, и я была довольна, глядя, как она покраснела и приняла виноватый вид.

Я взялась за нее круто, и, к удивлению, она оказалась довольно послушной. На вопрос, где была, отвечала, что купалась. „Я не видела тебя на пляже“. Она рассмеялась в ответ. Потом я спросила, где вязаная кофта, и девочка ответила, что, видимо, забыла на пляже.

Вспоминаю об этих подробностях для того, чтобы объяснить, почему я позволила миссис Крейл отнести пиво вниз, в „сад-батарею“.

В моей памяти немного стерлись воспоминания об остальных событиях того утра. Анджела принесла иголку и зашила юбочку без всяких возражений. Мне кажется, что и я тогда штопала какое-то домашнее белье. Мистер Крейл не пришел к столу. Меня порадовало, что у него оказалось хоть немного благопристойности.

После этого миссис Крейл сказала, что пойдет вниз, в сад. Я хотела разыскать кофту, забытую Анджелой на пляже. Мы спустились вместе. Она свернула в „сад-батарею“, а я пошла своим путем, как внезапно ее крик вернул меня назад. Как я уже говорила, когда Вы у меня были, она послала меня наверх позвонить по телефону. По дороге я встретила мистера Мередита Блейка, поручила ему позвонить и возвратилась к миссис Крейл.

Вот то, что я рассказала на следствии и позже, в суде.

То, что я напишу далее, я никогда и никому не говорила. Мне не было задано ни одного вопроса, на который я дала бы неправильный ответ. Вместе с тем я виновата, что скрыла некоторые факты… Хотя и не жалею об этом. Я точно так же поступила бы снова. Хорошо понимаю, что этим открытием вызову, возможно, у некоторых осуждение, но не думаю, чтобы после стольких лет кто-нибудь серьезно занялся бы этим. Тем более что миссис Крейл была осуждена и без моих показаний.

Итак, произошло следующее.

Встретив мистера Мередита Блейка, я, как вам уже известно, что есть духу побежала назад. Достигнув ворот „батареи“, увидела, как миссис Крейл торопливо вытирала своим платком пивную бутылку на столе. Потом она взяла руку покойного мужа и прижала к бутылке его пальцы. Все время она была чрезвычайно насторожена. Испуг, который я увидела на ее лице, раскрыл мне истину. Я поняла с абсолютной уверенностью: Кэролайн отравила своего мужа. И лично я не осуждаю ее. Ведь из-за него ее страдания перешли все границы, тем самым он выбрал свою судьбу.

Я никогда не напоминала миссис Крейл об этом инциденте, и она никогда не знала о том, что я видела. Я вообще никогда и никому об этом не говорила, но существует человек, который, на мой взгляд, имеет право об этом знать.

Дочь такой женщины, какой была Кэролайн Крейл, не должна основывать свою жизнь на лжи. Правда – вот единственное, что имеет значение. Передайте ей от меня, что ее мать не следует осуждать. Ее заставили терпеть больше того, что может выдержать женщина. Дочь должна понять ее и простить».

Конец рассказа Сесили Уильямс.

Рассказ Анджелы Уоррен

«Дорогой мистер Пуаро!

Я сдержала слово и записала здесь все, что сумела вспомнить о тех ужасных событиях, происшедших шестнадцать лет назад. Но только теперь, сев писать, я поняла, как мало на самом деле припоминаю. Я не нахожу, от чего можно было бы оттолкнуться. У меня только расплывчатые воспоминания об отдельных летних днях и некоторых случаях, но я даже не сумела бы с уверенностью сказать, в какое именно лето это случилось.

Смерть Эмиаса была для меня громом среди ясного неба. Ничто не могло ее предсказать, и такое впечатление, что у меня исчезли из памяти все события, которые привели к ней.

Я раздумывала, задавала себе вопрос – возможна или невозможна подобная развязка? Наверное, девочки в тринадцать лет такие же слепые и глухие, какой была и я. Я легко понимала душевное состояние людей, но никогда не утруждала себя узнать, что именно вызвало его.

Кроме того, именно тогда я вдруг начала раскрывать очарование слова. То, что я читала, стихи Шекспира, например, звучало в моих мыслях. Я как будто вижу себя в саду возле кухни: иду тропинкой и повторяю в экстазе: „…В воде зеленой, как зеркало прозрачной и спокойной…“ Это было так хорошо, что я чувствовала потребность повторять слова снова и снова. Наряду с такими открытиями были и другие вещи, которые, насколько мне вспоминается, я любила делать: плавать, лазить по деревьям, есть фрукты и посмеиваться над мальчишками из конюшни, а также кормить лошадей.

Кэролайн и Эмиас были для меня людьми, которые не подлежали ни осуждению, ни обсуждению. В моем мире они занимали центральное место, но я никогда не задумывалась об их делах, о том, что они чувствовали и думали.

Я не увидела ничего особенного в появлении Эльзы. Считала ее глупой, она мне даже не казалась красивой. Я восприняла ее как богатую и нудную особу, которую рисовал Эмиас.

Первым сигналом наступающих событий для меня послужила фраза, которую я услыхала с веранды, где спряталась после завтрака: Эльза сказала, что она выйдет замуж за Эмиаса. Это мне, конечно, показалось смешным. Помню, я закидала Эмиаса вопросами. Я спросила его: „Почему Эльза говорит, что выйдет за тебя замуж? Ведь человек не может иметь двух жен – я знаю, что за это сажают в тюрьму…“ Эмиас ужасно рассердился и сказал: „Как, черт возьми, ты это услыхала?“ – „Через окно библиотеки“, – ответила я ему. Тогда он рассердился сильнее, чем когда-либо, и сказал, что меня пора отправить в школу и чтобы я бросила привычку подслушивать.

До сих пор помню свое возмущение при этих словах. Я сказала, что не подслушивала, но – как бы там ни было – почему Эльза говорит такую глупость? Эмиас ответил, что это только шутка.

Это должно было меня успокоить. И почти успокоило, но не совсем. Я сказала Эльзе по дороге, когда возвращались: „Я спросила Эмиаса, что вы имели в виду, когда сказали, что выходите за него замуж, и он мне ответил, что это только шутка“. Я полагала, что этим сильно ее уколю. Но она лишь улыбнулась.