Гари Ромен - Европейское воспитание
«Почему ты так горько плачешь, немецкий ворон Карл, ach! почему?»
«Ach! Иоахим, я плачу, - отвечаю я. - Как же мне не плакать? Бедная Россия, ach! бедная Россия…»
«Ach - говорит барон, - бе… бедная Россия!»
И тоже расплакался… Какое зрелище, какое воспоминание! И вдруг, ach! что я вижу? К нам подходят жена и дочь барона.
«Почему вы так горько плачете, meine Herren, ach! почему?»
«Ach! Куколка, ach! Гретхен, - отвечает барон. - Мы плачем. Как же нам не плакать? Бе… бе… бедная Россия!»
«Ach! ach! - говорит Гретхен, и: - Ach! ach!» - говорит Куколка, и вот они тоже расплакались.
Честные, благородные женщины! И тогда все гости подходят и изумленно обступают нас.
«Ach! Почему вы так горько плачете, ach! почему?»
«Ach! ach! - отвечаем мы сквозь слезы. - Бе… бедная Россия!»
«Ach! бе… бедная Россия!» - говорят гости и тоже начинают плакать.
Ach! Какое зрелище, какое воспоминание! Я плачу, барон плачет, Куколка плачет, Гретхен плачет, оркестр плачет, гости плачут, лакеи плачут… Все плачут, у всех слезы текут ручьем.
«Ach! - всхлипывая, говорит мне барон. - Ach! немецкий ворон Карл. Ты имеешь большое влияние на нашего фюрера… Пойди, объясни ему. Спаси Германию… Я хочу сказать: спаси Россию!»
Я лечу над Берлином в слезах. Какое зрелище, какое воспоминание! Вдовы плачут, матери плачут, дочери плачут, сестры, невесты и маленькие сиротки плачут; все плачут, у всех слезы текут ручьем! Войска маршируют, рыдая. Я прилетаю во дворец, обо мне докладывают, я вхожу… Ach! Какое зрелище, какое воспоминание! Перед картой России сидит фюрер… и плачет! Льет горькие слезы…
Карл Карлович останавливается и откладывает немножко помета.
– Искренние слезы фюрера!
– Ach! - добродушно вздыхает Илья Осипович. - И как же так получилось, милейший, что вы теперь на Волге, вдали от родимого навоза?
– Ach! ach! - тотчас встрепенулся Карл Карлович и заломил себе крылья. - Какая драма, какое воспоминание… Берлин бомбили, меня бомбили… Фюрера, фюрера бомбили! Но я оставался там, у его двери, преданный до конца, немецкий ворон до последнего перышка! И вдруг, ach! что я вижу? Дверь резко отворяется, и из нее выбегает - бледный, но решительный - фюрер, а за фюрером выбегает Геринг, а за Герингом выбегает Геббельс, а за Геббельсом выбегает генерал фон Катцен-Яммер! Все бледные, но решительные!
«Немецкий ворон Карл! - кричат они. - В камине бомба замедленного действия! Сделай же что-нибудь! Спаси фюрера, Карл».
И что же я делаю, я, немецкий ворон Карл? Я становлюсь на колени и со слезами в голосе говорю:
«Ach! Жить и умереть за фюрера!»
И шмыг - в окно. И фюрер за мной шмыг - в окно, а за фюрером Геринг шмыг - в окно, а за Герингом Геббельс и фон Катцен-Яммер - шмыг, шмыг в окно! Все бледные, но решительные! И вот мы уже на улице. А бомбы так и сыплются, так и сыплются…
Карл Карлович выпускает целую струю помета.
– И что же я делаю потом, я, немецкий ворон Карл? Я становлюсь на колени и со слезами в голосе говорю: «Жить и умереть за моего фюрера!»
И - шмыг, шмыг, шмыг, побежал. Бледный, но решительный.
«Отважный, благородный Карл!» - говорит фюрер и - шмыг, побежал.
«Отважный, благородный Карл, благослови тебя, Господи!» - говорит Геринг и - шмыг, побежал.
«Отважный Карл, благородный рыцарь!» - говорят Геббельс и фон Катцен-Яммер и - шмыг, шмыг, побежали.
Бледные, но решительные! И в благодарность за то, что я спас ему жизнь, фюрер отправил меня на Волгу…
«Лети, - растроганно сказал он мне. - Лети туда… там есть чем поживиться!»
На ветке воцаряется минутное молчание, затем Акакий Акакиевич прикрывает один глаз и говорит:
– Вы так долго выступали, Карл Карлович. В горле, поди, пересохло?
– Право слово, - бесцеремонно отвечает Карл Карлович, - от рюмашки водки я бы не отказался… Что вы делаете, ach!
Карл Карлович испуганно каркает и пытается высвободить свои крылья, но час старого немецкого ворона пробил. Два русских ворона сжимают его в своих когтях. Его длинная тощая шея и самый длинный, самый острый и самый прожорливый в мире клюв моментально погружаются в Волгу. «Буль-буль-буль! - утоляет жажду старый немецкий ворон. - Буль-буль-буль!…» Силы оставляют его, крылья перестают биться, а немецкие когти - хватать…
– Prosit! - благоговейно шепчут Илья Осипович и Акакий Акакиевич.
Несколько минут спустя два приятеля вновь кружат над водой. Они внимательно осматривают камыши и островки, выброшенные на берег густые ветки и песчаные отмели и, не видя ничего подходящего, обращаются к Волге.
– Мать рек русских, не поймала ли ты чего-нибудь интересненького? - каркают они своими заискивающими голосами.
Всем известно, что вороны - прирожденные подхалимы, и Волга вот уже больше века знает этих двух приятелей. Но сегодня она в хорошем настроении.
– Летите сюда, вот еще один мой ухажер! - мычит она, обнимая лейтенанта, чей брошенный танк горит на берегу. - Вы уже напились моей водицы, mein Herr? Она очень способствует пищеварению захватчиков…
– Карр, карр, карр! - хрипло хохочут Илья Осипович и Акакий Акакиевич. - До чего остроумно, мать рек русских, до чего смешно, животики надорвешь, карр, карр!
– Позвольте мне вывернуть его карманы, - мычит Волга. - Клянусь старым живодером Мининым, это монокль! Можно, я его заберу? Вот малец Сталинград будет смеяться!
– Ох, как же он будет смеяться! - каркают приятели. - Ох, и насмешила, просто умора, карр, карр, до чего остроумно, мать рек русских!
– А это что такое? - изумляется Волга. - Советский орден и фотография русского солдата?
– Советский орден? - изумляется вслед за ней Илья Осипович и смотрит на Акакия Акакиевича.
– Фотография русского солдата? - удивляется, в свою очередь, Акакий Акакиевич и смотрит на Илью Осиповича.
– Я узнала его! - восклицает Волга. - Это Мишка Бубен из Казани. Я помню его: он все время сидел на берегу и плевал в воду.
– Мы знаем его, мы знаем его! - тут же восклицают оба приятеля. - Он разорял наши гнезда и воровал наших птенцов… Славный парнишка, симпатяга!
– И что же, позвольте вас спросить, делают этот орден и эта фотография у вас в кармане, mein Herr? - задумчиво бормочет Волга. - Постойте, я, кажется, догадалась… Ура, я поняла!
– Ура, мы поняли! - хрипят с наигранной радостью приятели, выделывая антраша в воздухе.
Волга с нетерпением смотрит на них.
– И что же вы поняли, старые разбойники?
– Да, кстати, - бормочет Илья Осипович, - что же вы поняли, Акакий Акакиевич?
– А вы, Илья Осипович, что вы поняли?
Они жалобно смотрят друг на друга.
– Ничего, - смиренно сознаются они, - мы вовсе ничего не поняли, мать рек русских! Будьте так безгранично добры, просветите наши темные мозги двух старых ощипанных пичужек!
– Я все поняла, - говорит Волга, - и поэтому, mein Herr, я, к сожалению, не могу больше позволить вам цепляться за эту ветку. Мне уже не смешно.
– Nein! Nein!1 - кричит несчастный захватчик.
– Ja, ja!2 - торжествующе каркают
____________________
1 Нет! Нет! (нем.)
2 Да, да! (нем )
оба приятеля, а Волга тянет своего нового ухажера на дно и держит его там, пока немец вдоволь не напьется…
А два приятеля уже летят дальше. Они осторожно приближаются к какому-то телу, которое с необычайной нежностью несет на руках Волга.
– Хм? - неуверенно хмыкает Илья Осипович.
– Хм! хм! - подбадривает его Акакий Акакиевич, и они медленно начинают спускаться… Но Волга вдруг испускает такой крик, что оба приятеля взмывают к небу, изо всех сил махая своими старыми крыльями.
– О господи, я чуть не помер со страху! - каркает Илья Осипович. А у Акакия Акакиевича перья встали дыбом до самого клюва.
– Вон отсюда, стервятники! - кричит Волга и покрывается пеной от злости. - Разве вы не видите, что это русский солдат?
– О господи! - восклицает Илья Осипович. - Какая ужасная ошибка!
– Какое трагическое недоразумение! - подхватывает Акакий Акакиевич.
– Прости наши старые глаза, мать рек русских!
– Что с нас взять? Мы ведь уже на ладан дышим!
– Не могли бы мы чем-нибудь помочь ему, мать рек русских?
Но мать рек русских отвечает им на богатом и звучном русском языке таким страшным ругательством, что приятели в ужасе переглядываются, зарывают головы в перья и улетают в лес…
– Ничего страшного, - лепечет Илья Осипович, встряхивая взъерошенными перьями, - я и не думал, что матушка Волга умеет так выражаться!
– Я хочу уснуть и обо всем забыть, - с отвращением шепчет Акакий Акакиевич. - Клянусь своим родовым гнездом! Вот чему она научилась у паромщиков и казаков.
