Виктор Каннинг - Венецианская птица. Королек. Секреты Рейнбердов (сборник)
На окраине Ньюбери Гарри сказал:
– Останови на следующем перекрестке.
Затем достал лопатку с заднего сиденья и произнес, словно отвечая на вопрос:
– Дай эксперту комок земли – и он скажет, в чьем саду ты копался. Наука очень усложнила жизнь.
Когда она остановилась у перекрестка, Гарри вышел с лопаткой. Лили опустила стекло, закурила и смотрела, как высокий худой Гарри – иссиня-серый силуэт под светом морозных звезд – исчезает среди деревьев. Лили затянулась, потом раскинула руки и расслабилась после долгой езды. При всем уме он все-таки мальчишка… вечно делает из мухи слона. Все окружает тайнами просто для развлечения. Взять хотя бы Билли Э. Что за детский сад!.. И все же он ее, Гарри. Они близки, очень близки. «Комплиментарны». Новое слово. А эзотерическая связь? Это что? Что-то про любовь? Нет, там эротическая. Эротическая связь. Лили улыбнулась сама себе. Этого у них в избытке, и будет еще – до окончания ночи. Она чувствовала его возбуждение. А если он в таком состоянии, или немного выпьет, то можно не сомневаться… Но все же из-за чего весь сыр-бор, ночная поездка, таинственность и чемоданчик, который Гарри закопал бог знает где? Если бы он хотел, то рассказал бы. Не хочет – она не станет спрашивать. Зачем? Сегодня она вела машину, выполняла распоряжения, не задавая вопросов… как выполняла его распоряжения последние годы. Никаких вопросов. Все, что он делает, правильно. Она была довольна и благодарна за спокойствие, которое принес ей Гарри, забрав из-за прилавка аптеки «Бутс» – больше не нужно продавать косметику и аспирин. И если Гарри желает хранить секреты, пусть его. Пока он добр к Лили, может вертеть ею, как заблагорассудится. Она не против. Ей хватает доброты. Скажем прямо, женщине приходится терпеть.
Гарри вернулся без лопатки.
– Зашвырнул в пруд. Вода разбилась, как зеркало, и я вспугнул двух уток. – Нагнувшись, Гарри взял у Лили сигарету и затянулся. Отдав сигарету, он провел ладонью по щеке Лили до изгиба теплой шеи.
Она повела машину дальше. Началась знакомая дорога: деревья, поля и силуэты появлялись, как старые друзья. Бледные лица знакомых коттеджей и гостиниц отмеряли мили, пока они не добрались до своего городка.
Гарри вышел и поднял гаражную дверь, потом они пошли в дом – он обнимал Лили за плечи, и дыхание клубилось перед ними в холодном ночном воздухе.
Гарри налил виски. Он улегся в кресло, положив ноги на другое, и, несомненно, был возбужден.
– Ты большая, прекрасная девочка, и я завалю тебя любовью и роскошью.
Лили отпила виски и улыбнулась – она видела себя бездельничающей в воде бассейна, выложенного голубой плиткой, чувствовала, как ветер играет ее волосами, когда она ведет дорогой кабриолет… в тепле нескончаемого летнего дня видела рядом с собой Гарри; их сильную и верную любовь ничто не в состоянии тронуть или замарать.
В два часа ночи невысокий, толстый, немного раздраженный мужчина, укутанный в пальто, топая задубевшими ногами по замерзшей траве, чтобы согреться, наконец увидел, что свет в спальне погас. Облегченно хмыкнув, мужчина двинулся по переулку к своей машине, припаркованной в полумиле от дома. По крайней мере, думал он, увидел, как приехали, хотя жалко, что проморгал их отъезд. Хитрые, сволочи, проделывали такое и прежде. Наверное, уехали ранним утром. Придется как-то заполнять пробел в рапорте. Черт с ними, напишет, что потерял их в пробке. Какая разница? Не впервой. В любом случае, если бы это было действительно важно, Департамент выделил бы ему пару помощников, чтобы обеспечить круглосуточное наблюдение. Эти двое уютно свернулись в постельке, а он тут на морозе, и ноги уже как две мраморных могильных плиты. Мужчина яростно выдохнул и подумал, удастся ли раздобыть выпивку у ночного портье. Ром, большой стакан рома… Даже мышцы заныли.
На следующий день – в субботу – Лили и Гарри поездом отправились в Лондон. Лили везла с собой большой чемодан. Утром она вылетела из Хитроу. Гарри купил ей в дорогу несколько женских журналов, суетился вокруг нее, обнял и поцеловал на прощание, улыбнувшись своему отражению в темных очках, – Лили считала, что в них похожа на кинозвезду. Гарри знал, что зарубежные поездки все еще ей нравятся, она ощущает себя важной персоной. Дитя и женщина. Гарри любил ее всей силой, на какую был способен, однако главным удовольствием, признавал он, было обладать ею. Она – его.
Проводив Лили, Гарри зашел в телефонную будку в главном зале, набрал лондонский номер и назвал добавочный Департамента. Когда отозвался знакомый голос, Гарри сказал:
– Это Диллинг. Подъеду через час. Без товара – в целях безопасности я его спрятал. Знаю, я обещал привезти, но вчера я передумал. Сперва надо обсудить финансовые вопросы.
Голос в трубке печально проговорил:
– Совершенно излишняя предосторожность. Обычная деловая сделка, хотя должен заметить, что многие считают ваши условия чересчур завышенными. Нам нужно некоторое время, чтобы принять решение.
– Пожалуйста. Только не забывайте, что есть и другие рынки, где, я уверен, финансовые вопросы не станут препятствием.
Голос, слегка обидевшись, ответил:
– Во имя наших добрых отношений – я не слышал этих слов, и пожалуйста, никому их не повторяйте. Это будет слишком опрометчиво.
– Не повторю, – заверил Диллинг, – если меня не вынудят.
Он повесил трубку и отправился к выходу из терминала, чтобы взять такси. Пусть говорят что угодно, у него довольно причин не доверять Департаменту, пока юристы не скрепят все контрактом. Диллинг поднял руку, подзывая такси; он думал о Лили, едущей в аэропорт, о Лили, которую впервые увидел за прилавком аптеки «Бутс» в Акфилде, вспомнил прикосновение ее руки, когда она отдавала ему сдачу. И с мыслями о Лили он рухнул замертво от сердечного приступа в тот миг, когда рядом притормозило такси.
Сорок один год, не женат… Полиции понадобилась неделя, чтобы опознать покойного. В «Таймс» сообщение о смерти заняло треть колонки. Но если полиции понадобилось время на опознание, кое-кто знал о смерти Диллинга через три или четыре часа. В квартирке в Челси имущества было немного – мебель, одежда, книги… пять тысяч фунтов на депозите в банке. В банке хранилось и завещание. Все, что имел, Генри оставил мисс Лили Бренде Стивенс, проживающей в доме «Олд-Крофт», Спартон, графство Беркшир. В «Олд-Крофт» сдавались меблированные квартиры, и рента истекла как раз через неделю после смерти Диллинга, на чье имя был составлен договор.
Лили остановилась во Флоренции, в номере, снятом в отеле «Эксцельсиор». Не испытывая недостатка в деньгах, она просто ждала вестей от Диллинга. О его смерти она узнала через месяц от новой флорентийской подруги, но не подозревала, что он завещал ей все имущество. Известие вызвало слезы и искреннюю, хотя и не совсем обычную печаль. Лили расстроилась, что пропустила похороны – как бы она смотрелась в черном, одинокая скорбящая фигура… Вскоре Лили успокоилась. Благодаря подвижному и довольно рассудительному характеру, не испытывая недостатка в здравом уме, она решила, что время и удача, при некоторых ее собственных усилиях, предоставят ей новый поворот в жизни. В конце концов, Гарри и сам бы хотел, чтобы она не горевала вечно. Конечно, любовь на время ушла из ее жизни, но пока она ощущает доброту и уют, жаловаться не на что. Все само собой образуется.
Ее разыскивали, однако выследили только спустя долгое время. Прошло полгода; Лили, сменив по пути несколько стран, приехала во Францию.
Первым ее нашел Департамент – подразделение министерства обороны. Само его существование никогда не признавалось официально. Функции Департамента – количество их росло в интересах национальной безопасности – существовали, сколько существовало общество. Его действия были скрытны и неделикатны. В интересах безопасности и экономики следовало руководить некоторыми персонами и некоторыми ситуациями, управлять, организовывать, подхлестывать или подавлять, не утомляя и не беспокоя общественное мнение знанием всех неправедных военных хитростей, которые – в интересах национального благополучия – негласно имел право применять Департамент. Убийство, шантаж, подделка, похищение и предательство были в Департаменте обычным делом. Само существование Департамента всеми отрицалось. Агенты и оперативники Департамента жили в обществе, но действовали вне его. Большинство пришли в Департамент, уже имея представление о его исключительных особенностях, и были готовы их принять. Однако никто изначально не представлял полных масштабов, и понимание приходило слишком поздно – человек смирялся, даже испытывал своеобразную гордость и удовлетворение от участия в работе, которая сначала меняла его, потом изолировала, а в итоге наделяла бесчеловечностью, которая, по сути, делала его изгоем. Главой Департамента был сэр Джон Мэзерфилд.
