Буало-Нарсежак - В тесном кругу
— Речь идет об одном деле, которое меня страшно беспокоит. Я долго думала, прежде чем решилась позвонить вам. Не знаю, может быть, я ошибаюсь, но… Понимаете, я сама не знаю, насколько это серьезно… Короче говоря, вообразите себе, что моя сестра вбила себе в голову, что она должна повесить на фасаде нашего дома мемориальную доску. Понимаете? «Здесь жила…» и так далее, включая дату рождения. Предполагается, что вторую дату впишут в свое время уже без нее. Вы слушаете меня?
— Конечно. Только не понимаю, что вас тревожит? Если память артиста заслуживает того, чтобы быть увековеченной в камне, то это как раз случай вашей сестры.
— Безусловно, но… Но имеет ли она право действовать именно таким образом? Я пытаюсь взглянуть на дело с точки зрения устава «Приюта отшельника». До какой степени мы можем свободно распоряжаться местом, которое является одновременно и частным, и общественным? Вы только представьте себе, что со дня на день ей принесут эту самую доску, а здесь ей скажут, что она не может ее повесить, потому что это противоречит такому-то положению устава, о котором ни я, ни она знать ничего не знаем. Для нее это будет страшный удар! Она и так едва дышит… Что вы на все это скажете?
— Подождите, — отозвался господин Хольц. — Дайте подумать. Да, вы затронули момент, который может оказаться весьма щекотливым. Хотя лично мне кажется, что госпожа Бернстайн вольна делать все, что ей угодно. Какого черта, в самом деле! «Приют отшельника» — пока еще не солдатская казарма! Конечно, я помню, что у меня самого возникли некоторые трудности из-за рояля. Но кому может помешать доска на стенке дома? А почему бы вам не поговорить об этом с госпожой Женсон? Именно ее слово в данном случае важно. Что-что? Вы так не думаете?..
Жюли чуть понизила голос:
— Мсье Хольц! Я могу быть с вами откровенной?
— Конечно, прошу вас.
— Мне бы очень не хотелось, чтобы об этом проекте моей сестры стало известно. А за мадам Женсон я не могу поручиться. Вы сами знаете, как это бывает. Кто-то ненароком обронил слово, и тут же поползли слухи. Ведь если наша идея неосуществима, будет лучше, если мы задушим ее в зародыше. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы началось публичное обсуждение вопроса о мемориальной доске. Для Глории это стало бы смертельным унижением.
— Понимаю, понимаю… — сказал господин Хольц. — Так какой именно помощи вы ждете от меня?
— Видите ли, я подумала… Только, прошу вас, если сочтете, что я говорю нечто для вас неприемлемое, прервите меня сразу же. Так вот, я подумала, что вы могли бы, так сказать, слегка прощупать почву, не открывая своих истинных намерений. Вы человек нейтральный, и мадам Женсон не заподозрит вас в каких-либо тайных помыслах. Может быть, вы сумеете ввернуть какой-нибудь намек в разговоре, знаете, так, мимоходом…
— Легко сказать! — отозвался господин Хольц. — Я, конечно, попробую, исключительно чтобы услужить вам, но заранее ничего не обещаю.
— Спасибо, дорогой мой! Мне так хотелось поделиться с надежным человеком. А если ничего не получится, что ж, ничего не поделаешь. Тогда я попробую проконсультироваться у юриста.
— А что, мадам Бернстайн уже заказала доску?
— Ну да, в том-то и дело. Если она чего-нибудь захочет… Она всегда была такой.
Закончив разговор, Жюли пришлось пойти прилечь. Она чувствовала, что совершенно выдохлась. Она совсем не берегла силы. Зато, подумала Жюли, она могла с чистой совестью сказать себе, что, несмотря на изнурение, довела битву до конца. Иными словами, как всегда, подожгла шнур и убедилась, что он не погаснет. А теперь добрейший господин Хольц, наверное, скребет в голове. Бедняга, ну и задачку она ему подкинула. И без ее поручения вся эта история с доской, без сомнения, стоила ему лишней головной боли. Из-за Джины. Ведь он дружит с Джиной. А госпожа Женсон не настолько наивна, чтобы не суметь сложить два и два. Она сразу догадается, что он наводит справки о «надписи» или, если называть вещи своими именами, о мемориальной доске именно для Джины. Ну вот и все. Огонек загорелся. Теперь ей остается только ждать. И главное — не думать ни о чем. Жюли давно научилась этому упражнению. Внутренне замереть, превратиться в пустую оболочку. После стольких лет страданий это совсем несложно. Вечером она даже согласилась съесть немножко супу.
— Никогда еще не видела мадам Глорию такой веселой, — сказала Кларисса. — Мастер принес ей эскизы, и она выбрала очень красивый мрамор. Я, конечно, ничего в этом не понимаю, но, по-моему, очень красиво. И готово будет уже через неделю.
А телефон все не звонил. Неужели господин Хольц ничего для нее не узнал? Ведь ему давно должно было хватить времени… Ах, вот он! Наконец-то!
— Алло! Мадемуазель Майоль? Извините, что заставил вас так долго ждать. Мадам Женсон не было на месте, и мне пришлось ее подождать. Она страшно занята, а потому при мне записала у себя в блокноте: «Узнать насчет мемориальной доски».
— Вы хотите сказать, она так и записала: «мемориальная доска»? — не дала ему закончить Жюли.
— Ну да. Представьте себе, она моментально догадалась, к чему я клоню. Я в этом совершенно уверен. Поэтому я вас сразу предупреждаю. Впрочем, так, по-моему, даже лучше. Уже завтра мы получим точный и ясный ответ.
— Она не выказала никаких колебаний?
— Ни малейших.
— А ее секретарша, маленькая Дюпюи, была на месте?
— И да и нет. Она работала в соседней комнате.
«И сразу побежала к столу прочитать, что записано в блокноте, — подумала Жюли. — Все в порядке. Пламя занялось».
Она от души поблагодарила господина Хольца и приняла снотворное — единственный способ убежать от ночи. Проснулась она ранним утром от несильной, но настойчивой грызущей боли в боку. Приготовила себе крепкий кофе и съела тартинку с медом. Когда желудок был занят перевариванием хоть какой-нибудь пищи, боль немного утихала. Телефон пока молчал, что, в общем-то, было неудивительно. Нужно было дать председательше с секретаршей время обдумать случившееся. Малышка Дюпюи наверняка расскажет новость своей лучшей подруге — медсестре. Медсестра сможет начать ее распространение не раньше девяти часов, когда отправится делать уколы: в «Приюте отшельника» всегда есть кто-то, кого скрутил ревматизм или приступ радикулита. На этой стадии дело будет двигаться еще медленно, затронув всего нескольких человек. Но зато к одиннадцати часам госпожа Женсон должна будет дать ответ господину Хольцу, и, скорее всего, она в лоб спросит его, правда ли, что он хлопочет по поручению Джины. Господин Хольц будет это отрицать, и она позвонит Глории. Глория возмутится и сейчас же перезвонит ей.
— Кто проболтался? Кто еще мог, кроме тебя? Кто знал о нашем плане? Ты и я, больше никто.
На это легко будет возразить, что визит мастера по мрамору не прошел незамеченным. К тому же кто может поручиться, что он по дороге не болтал с матросом на катере? Понемногу до Глории начнет доходить смысл случившегося, пока наконец ее не осенит: Джина! Ведь Джина обо всем узнает и тоже захочет заказать себе мемориальную доску! Опять поднимется скандал, опять соберется совет, и «общество» будет решать, то ли устроить два торжественных открытия досок, то ли не устраивать ни одного! А со мной, стонала Глория, будет покончено! Нет, я не доживу до ста лет!.. Да, на сей раз удар будет неотразим.
Ее размышления прервал звонок. Это был господин Хольц. Время было десять утра.
— Дорогая Жюли, это я. Мне только что позвонила мадам Женсон. Так вот, она не знает, что делать, и… И не хочет знать! Она сказала, что с нее хватит всех этих интриг. Пусть хоть каждый вешает себе по доске, ей до лампочки. А если одной из наших почтенных дам что-нибудь не нравится, никто ее здесь насильно не держит. Пусть поищет себе другое жилье. Я передаю вам ее собственные слова. Она даже добавила под конец: «Я всегда подозревала, что это плохо кончится. Когда сталкиваются две старухи, каждая из которых мнит себя пупом земли, войны не избежать». Но мне все-таки удалось вставить словечко в ее тираду. Я спросил ее: «Так что же вы собираетесь делать?» И она ответила: «Ничего». И повесила трубку.
— И как вы полагаете, что за этим последует? — спросила Жюли. — Неужели Джина откажется? Ведь она, насколько я понимаю, тоже захочет такую же доску.
— Это не исключено. Она со мной не делилась подобными планами. Но она не из тех женщин, которые позволят наступать себе на любимую мозоль. Мне очень жаль, милая Жюли, но вы возложили на меня невыполнимую миссию. Если узнаю что-нибудь новое, непременно вам позвоню.
— О, не стоит беспокоиться! — отвечала Жюли. — И огромное вам спасибо.
Утро, таким образом, закончилось спокойно. Пришла Кларисса и стала готовить обед. Мясо она резала на маленькие кусочки, чтобы Жюли без труда могла поддеть их вилкой.
— Как там Глория?
— Слушала музыку.
