Уолтер Саттертуэйт - Клоунада

Мы промчались по улочке, стремительно объехав большой, еле ползущий грузовик, при этом такси заехало на тротуар, балансируя на левых колесах, затем снова подпрыгнуло, когда колеса встали на мостовую, отчего мы с Ледоком аж подскочили. Водитель грузовика оглушил нас воем клаксона. Я глянул в заднее стекло. Черная машина все еще сидела у нас на хвосте, силясь объехать грузовик, хотя расстояние между нами значительно увеличилось.

Нас с Ледоком бросило в сторону, когда такси опять резко свернуло налево, еще в одну боковую улицу. Здесь грузовиков оказалось еще больше, но водитель и не думал сбросить скорость. Мы довольно долго то выскакивали на тротуары, то соскакивали обратно на дорогу под оглушительную какофонию автомобильных гудков. Но оторваться от черной машины нам все никак не удавалось.

— Подъезжаем к «Ле Заль», — сказал Ледок, — центральному парижскому рынку. А рядом есть ресторанчик, открыт всю ночь, там готовят отличный луковый суп.

Меня бросило на Ледока, когда такси в очередной раз круто, с визгом свернуло влево. Еще больше грузовиков и сплошные тротуары. И несмолкающие гудки.

— Рецепт, — сказал Ледок, — до смешного прост. Нужно всего лишь порезать лук и обжарить в сливочном масле, пока он не станет коричневым. Потом — добавить щепотку муки и помешать, чтобы не было комков, и залить крепким светлым бульоном. Хотя, говорят, годится и темный бульон. Но лично я…

Такси с визгом вписалось еще в один крутой поворот, проскочив в пяти сантиметрах от грузовика, ехавшего в противоположном направлении.

— …считаю, что суп тогда получается слишком густой. Важно, чтобы бульон был светлый. Затем щедро добавляете хорошего портвейна…

Мы снова летели по тротуару, обгоняя очередной грузовик. Он показался мне знакомым, как и сама улица, и, когда взвыл его клаксон, я понял — это та самая, первая машина, которую мы обогнали. Мы сделали полный круг.

— … или мадеры. Варите все это на слабом огне около получаса. Затем кладете в глиняный горшок кусок хлеба, который…

Мы петляли по огромной площади примерно в два километра шириной, посреди которой возвышалось огромное здание из сварочного железа и стекла. Оно напомнило мне железнодорожный вокзал «Виктория» в Лондоне, только это сооружение было куда более внушительным. Остроконечная крыша центральной части вздымалась на три-четыре этажа, а крылья здания, с плоскими крышами, были всего на один этаж ниже. Все строение целиком занимало никак не меньше тридцати — сорока акров. Со всех сторон оно было окружено грузовиками и повозками; они тянулись ко входу, а там, в желтом свете уличных фонарей, дюжие молодцы выгружали тяжелые мешки, корзины и коробки. Но некоторые грузовики петляли между шаткими штабелями деревянных ящиков и поддонов. Между ними осторожно сновали люди — большинство их несли на спинах мешки, корзины и ящики. Такси принялось лавировать в этом хаосе, сворачивая то влево, то вправо, под непрерывные сигналы водителя. Люди впереди, завидев нас, изумленно замирали на месте, потом бросали свою ношу и мгновенно разбегались врассыпную.

— …надо предварительно подсушить в духовке, и voilà — супчик готов. Soupe à l’oignon. В том ресторане, о котором я говорил, придумали изумительную приправу. Сверху они посыпают суп толстым слоем тертого сыра и…

Теперь уже надрывались другие клаксоны, ржали лошади, вскидывая головы, люди орали на нас, потрясая кулаками, срывая кепки и швыряя их на землю. Мы увернулись от одного грузовика и едва не столкнулись с другим. Нас занесло влево, и левым краем бампера мы задели штабель пустых деревянных ящиков — такси аж вздрогнуло от удара, — и они разлетелись в разные стороны. Водитель прекрасно справился с поворотом, удержав машину, и мы снова помчались, разгоняя толпы людей.

— …ставят горшок на сильный огонь и держат, пока сыр не станет коричневым.

Мы уже почти объехали всю площадь кругом, оставив за собой несколько сотен разозленных людей и кучу трясшихся от страха лошадей. Я оглянулся, но черной машины не заметил.

— К этому супу, — продолжал свое Ледок, — очень подходит белое сухое вино.

Внезапно такси резко затормозило у поворота в очередную узкую улочку. Впереди под фонарем какие-то мужчины выгружали плоские квадратные ящики из припаркованного грузовика и складывали их прямо на улице. Наш водитель открыл свое окно, сунул пальцы в рот и свистнул. Мужчины оглянулись. Один из них, грузный, в черном свитере, подбежал к такси.

Я взглянул на Ледока.

— Его кузен, — объяснил он.

Я посмотрел в зеркало заднего вида. Черная машина только сворачивала за угол на площади, в сотне метров от нас.

Водитель что-то быстро протараторил по-французски, обращаясь к мужчине в свитере, отдал ему мою сотню, затем вдавил педаль газа в пол и резко свернул в боковую улицу.

Мы мчались по улице. Наблюдая в зеркало, я успел заметить, что черная машина подъехала к перекрестку как раз в тот миг, когда двери кузова грузовика распахнулись и оттуда вывалились пятнадцать или двадцать квадратных ящиков, заполонивших дорогу. В свете фонарей их содержимое сверкало серебром и золотом. Черная машина въехала в эту сверкающую гущу, ее занесло, и больше я ее уже не видел.

— Рыба, — объяснил Ледок, повернувшись, чтобы тоже глянуть в заднее стекло. — Напомните мне завтра рыбу не заказывать.

Такси мчалось по переулку, но, когда мы подъехали к следующему широкому проспекту, водитель сбавил ход и по всем правилам повернул направо. Некоторое время мы ехали на север, во всяком случае мне так казалось, пока не доехали до следующего проспекта, где свернули направо.

Я обратился к Ледоку:

— Можно вопрос?

— Ну конечно, mon ami.

— Вы случайно не сказали водителю, чтобы он высадил нас где-нибудь поблизости от той квартиры?

— Естественно, нет. Я назвал ему другой адрес, неподалеку от того дома. Когда он нас туда привезет, мы пересядем в другое такси. А может, потом и в третье. Полиция наверняка уже знает номер этой машины. И еще до завтрашнего утра арестует этого сумасшедшего.

Как и у Сибил Нортон, квартира подруги Ледока располагалась на верхнем этаже. Довольно долгий подъем для человека с чемоданом Ледока.

— Что там у вас? — поинтересовался я, когда мы остановились передохнуть на лестничной площадке. — Эта штука весит не меньше пятидесяти килограммов.

— Мои гантели, — сказал он. — Зарядку делать. Я не пропускаю ни одного дня. — Он сжал пальцы в кулаки и замолотил ими по воздуху для наглядности. — В здоровом теле здоровый дух.

— Угу. — Я сунул руку в карман, достал пистолет и протянул ему. — Тогда можете прихватить и это.

— Благодарю, дружище. — Он сунул пистолет в карман.

— Спасибо, что не забыли взять с собой, — сказал я.

Мы снова подняли чемоданы и поползли дальше вверх по лестнице.

Квартира оказалась большой, просторной и обставленной по-женски. Мебель только антикварная: хрупкие кривые деревянные ножки у кресел и диванов, обивка — в оборках. На стенах — обои в цветочек. Абажуры на лампах — с бахромой. Над белым камином — картина маслом в золоченой раме: пестро разодетые пастушки поигрывают на флейтах, отдыхая на мшистом берегу пенного ручья. Тут же дремлют овечки. В воздухе квартиры помимо слегка затхлого запаха ощущался аромат дорогих духов.

Ледок уронил чемодан на персидский ковер и упал в одно из кресал. Я поставил чемодан, который нес, на пол и сел в другое кресло.

— Ничего, что зажгли свет? — спросил я.

— Нормально, — ответил он. — Матильда иногда пускает сюда друзей — переночевать. Соседей этим не удивишь.

— Она часом не приглашала гостей на ближайшие два дня?

Ледок улыбнулся.

— Завтра я ей позвоню и позабочусь, чтобы она и не думала об этом. — Он полез в карман и достал часы. — Только половина третьего. У нас еще есть время съездить на баржу и поговорить с Астер Лавинг.

— Анри, сегодня выдался слишком длинный день. Давайте подождем до завтра.

Но завтра будет поздно. Впрочем, и сейчас было поздно. В половине третьего, когда мы сидели в гостиной, Астер Лавинг была уже мертва по меньшей мере пять часов.

Остров Сен-Луи, Франция

11 мая 1923 года

Дорогая Евангелина!

Какой выдался денек! И он все еще продолжается!

Подозреваю, сейчас я самая занятая женщина в Париже; события чередуются с такой быстротой, что я совершенно не успеваю все разложить по полочкам. Я напоминаю сама себе белку в колесе. Хотя, думаю, куда лучше провожу время, чем белка в колесе или без оного.

Писать пространное письмо сейчас некогда. Сегодня попозже, когда мы вернемся от Гертруды Стайн, я напишу другое. Если верить Эжени, там должен быть Эрнест Хемингуэй, и я с нетерпением жду возможности с ним познакомиться. Как говорит Эжени, мисс Стайн тоже писательница и даже, по парижским свободным меркам, несколько эксцентрична. К тому же она лесбиянка. Кстати, Эжени тоже. Как и, похоже на то, большая часть женского населения Парижа.