Найо Марш - Смерть в белом галстуке

— Если я не слишком ошибаюсь, — сказал Аллейн, — от приключения вас отделял миг. Да и приключение, наверное, не то слово. Полагаю, мимо вас, сэр Дэниел, проехала трагедия, а вы ее не узнали.

— Да, — ответил Дэйвидсон, и голос его внезапно упал. — Да, я верю, что вы, по всей видимости, правы. Это вовсе не забавно.

— Это было такси. Какой дорогой вы пошли, сбежав от леди Лорример?

— Направо.

— Сколько вы прошли прежде, чем услышали такси?

— Понятия не имею. Это невозможно определить. Сотни четыре ярдов. Не так уж далеко, потому что я еще останавливался и прятался от Люси Лорример.

— Вы сказали, что слышали голоса. Вы узнали их? Дэйвидсон помолчал, задумчиво глядя на Аллейна.

— Понимаю, как это важно, — проговорил он наконец, — и прямо-таки боюсь отвечать. Мистер Аллейн, могу сказать только одно: я правда не слышал слов, но когда эти голоса донеслись до меня сквозь туман, я сначала решил, что один из них женский, но потом отказался от этой мысли и понял, что он принадлежит мужчине. Просто у него был высокий голос.

— А другой?

— Ну этот-то был безусловно мужской.

— Не припомните ли еще что-нибудь — все, что хотите, — в этом происшествии.

— Нет, ничего. Кроме, разве, того, что, когда такси проехало мимо, я подумал, что оба пассажира — мужчины.

— Так. Вы подпишете нам показания?

— Об этих поисках такси? Разумеется.

— Не могли бы вы сказать мне, кто оставался в Марздон-хаус, когда вы уходили оттуда?

— После шумной группы молодежи, ушедшей одновременно со мной, там оставалось очень мало народу. Дайте подумать. Там был сильно подвыпивший молодой человек. Мне кажется, его зовут Персиваль, он вышел из буфетной прямо передо мной и направился в гардеробную. Кто-то и еще был. Кто же? Ах, да, там была странная маленькая дама — по-моему, она чувствовала себя не в своей тарелке. Я ее еще раньше приметил. Она ничем особенным не выделялась и не привлекла бы внимания, если бы не то обстоятельство, что почти всегда она была одна. Она в очках. Вот, пожалуй, все, что я могу сказать вам о ней. Да, и еще то, что я видел, как она танцевала с лордом Робертом. Вспоминаю, что она смотрела, как он спускается по лестнице. Возможно, она была по-своему признательна ему. Она могла бы вызвать и сочувствие, если бы не ее невозмутимость. Я бы не удивился, если бы оказалось, что она работает в этом доме. Возможно, бывшая гувернантка Бриджет, возможно, компаньонка леди Каррадос. Мне кажется, я даже встречал ее на этом балу. Но где? Не помню.

— Бал, полагаю, получился в высшей степени удачным?

— Да. Леди Каррадос родилась под звездой гостеприимства. Я никогда не переставал удивляться, почему один бал проходит на редкость успешно, а другой с тем же оркестром, с тем же постановщиком, с теми же дамами — на редкость неудачно. Надо сказать, что леди Каррадос прошлой ночью неважно себя чувствовала.

— Вы имеете в виду, что ей было нехорошо?

— Значит, вы слышали об этом. Мы постарались не поднимать шума. Да, как и все матери, она сильно переутомилась.

— Она по поводу чего-то переживала, как вы думаете? — спросил Аллейн и, увидев, как поднялись брови Дэйвидсона, добавил: — Тут все имеет значение. Иначе я не спросил бы.

— Должен сознаться, не могу себе представить, каким образом недомогание леди Каррадос может иметь хоть что-то общее со смертью лорда Роберта Госпела. У нее нервное истощение, и она чувствовала себя морально угнетенной. Как бы то ни было, а ничего хорошего ей это не принесет, — добавил Дэйвидсон словно про себя.

— Видите ли, — сказал Аллейн, — в делах подобного рода приходится рассматривать любое, в том числе предполагаемое, отклонение от нормы. Согласен, в данном случае отклонение может быть и совершенно несущественным. Но, увы, так будет со многими фактами, которые нам удастся выяснить. Если их нельзя будет привести во взаимное соответствие, значит, от них придется отказаться. Это обычная практика.

— Не спорю. Ну-с, могу вам только сказать, что я заметил недомогание леди Каррадос, порекомендовал ей пойти и прилечь в женской гардеробной, которая, как я понял, располагалась наверху, и прислать за мной служанку, если во мне возникнет надобность. Так как ко мне никого не прислали, я сам принялся ее разыскивать, но найти не смог. Позже она подошла ко мне и сказала, что чувствует себя лучше и не надо о ней беспокоиться.

— Сэр Дэниел, пришлось ли вам видеть, как этот поставщик, Димитрий, возвращал леди Каррадос ее сумочку?

— Нет, не помню. А что?

— Я слышал, что прошлой ночью в какой-то момент она решила, что потеряла ее, и была чрезвычайно расстроена.

— Мне она ничего об этом не говорила. Это вполне могло сказаться на ее самочувствии. Сумочку я видел. У нее необыкновенно изящная застежка с изумрудами и рубинами старой итальянской работы — чересчур изысканное украшение для абсолютно безвкусной вещицы. Но сейчас у людей нет никакого вкуса к гармоничным украшениям. Никакого.

— Я обратил внимание на эту вашу лошадь. Вы, разумеется, истинный знаток прекрасного. Простите, если я на миг отвлекся от дела — но солнечный луч так эффектно высветил эту лошадку! Красная роза и охра! У меня страсть к керамике.

Лицо Дэйвидсона прояснилось, и он с жаром принялся рассказывать о том, при каких обстоятельствах он приобрел свою лошадку. Он прикасался к ней, точно к розе. Они с Аллейном окунулись в трехтысячелетнюю историю золотой эпохи гончарного дела, а инспектор Фокс сидел молчаливо с видом доблестного Кортеса,[32] держа на коленях свой открытый блокнот, и на его широком серьезном лице сохранялось выражение спокойной терпимости.

— …что же до Бенвенуто, — продолжал Дэйвидсон, погруженный в итальянский Ренессанс, — то в одной из комнат Марздон-хаус прошлой ночью я видел, если я, конечно, не полный идиот, подлинный медальон Челлини. И, дорогой Аллейн, как вы полагаете, где он находился? Хватит ли у вас фантазии вообразить, куда его поместили?

— Не имею понятия, — ответил улыбающийся Аллейн.

— Он был вделан и, заметьте, намертво, в механически поворачивающуюся позолоченную шкатулку с невероятным алмазным замком и окружен бриллиантами. Нет сомнения, что это кощунственное вместилище предназначалось для сигарет.

— И где же этот кошмар располагался? — спросил Аллейн.

— Во всех других отношениях очаровательной зеленой гостиной.

— Наверху?

— Именно. Взгляните сами на эту шкатулку — на такое чудо стоит посмотреть.

— Вы были в этой комнате?

— Когда же… Дайте вспомнить. Должно быть, в половине двенадцатого. Накануне днем у меня было срочное дело, и санитар позвонил мне туда с сообщением.

— И более вы туда не заходили?

— Нет. Думаю, что нет. Нет-нет, не заходил.

— А вам не доводилось, — настаивал Аллейн, — слышать телефонный разговор лорда Роберта из этой же комнаты?

— Нет. Я вообще туда не возвращался. Но гостиная очаровательна. Над каминной доской — Грез, а на десертном столике — три-четыре очень миленькие вещички. И в такой-то обстановке — это дьявольское преступление. Я не могу себе представить, чтобы человек, у которого достало вкуса на другие предметы, мог позволить себе такой ужас, как вделанный — и, конечно, намертво закрепленный — медальон Бенвенуто, и какой медальон! И куда! В свою полную противоположность — в мерзкую коробку для сигарет!

— Да уж! — согласился Аллейн. — Раз уж заговорили о сигаретах — какой портсигар был у вас в ту ночь?

— Ох! — поразительные глаза Дэйвидсона, казалось, дырявили его насквозь. — Какой порт… — он помолчал, потом пробормотал: — Ну, вы даете! Да, понимаю. След на виске.

— Именно, — сказал Аллейн.

Дэйвидсон вынул из кармана плоский серебряный портсигар. Это был превосходный портсигар сдвигающейся конструкции и имел скошенные края. Его гладкая поверхность сверкала, точно зеркало в рамке тонко обработанных боков. Дэйвидсон передал его Аллейну.

— Видите ли, я вовсе не презираю современность. Аллейн осмотрел портсигар и поскреб пальцами по обточенному боку.

— Им можно нанести сильный удар, — резко заметил Дэйвидсон.

— Можно, — отозвался Аллейн, — но тогда его обточенная поверхность оставила бы порошковый след, а этого, насколько я понимаю, не произошло.

— Никогда не поверил бы, что могу с облегчением вздохнуть, — сказал Дэйвидсон. Он помедлил и, бросив нервный взгляд на Фокса, добавил: — Полагаю, у меня нет алиби?

— Ну да, — сказал Аллейн, — я тоже полагаю, что его нет, но думаю, это вас не должно беспокоить. Шофер такси может помнить, когда проезжал мимо вас.

— Там был дьявольский туман, — раздраженно заметил Дэйвидсон, — так что он мог и не заметить.

— Во всяком случае, — продолжал Аллейн, — не надо портить себе нервы. На это всегда есть Люси Лорример.