Рекс Стаут - Красная шкатулка
– Сейчас пойду принесу. Но прежде всего уважьте мое любопытство, когда именно Джебер сказал, кто убил Макнейра? Или вы просто упражнялись в красноречии?
– Разумеется нет. А разве неясно? Ох, я и забыл, что ты не знаешь французского. «Ardemment» значит «пылко». А вся цитата переводится так: «Пусть умираю я, но пылкой смертью».
– Серьезно? – Я поднял брови. – Да не может быть!
– Может. И, таким образом… ох, я опять забыл. Ведь ты и латыни не знаешь?
– Не в совершенстве. И с китайским у меня тоже не очень. – Я присвистнул и небрежно заметил: – Так, может, стоит передать это дельце в Хайнемановский институт иностранных языков? А доказательства в этой цитате тоже есть или придется еще самим покопаться?
Очевидно, я переборщил. Вульф плотно сжал губы и неласково посмотрел на меня. Откинувшись в кресле, он проговорил:
– В один прекрасный день, Арчи, я буду вынужден… Хотя нет. Мне не под силу переделать этот мир, а значит, придется терпеть все, что в нем есть, включая тебя. – Он тяжко вздохнул. – Бог с ней, с латынью. Для твоего сведения: сегодня я звонил в Лондон мистеру Хичкоку, поэтому не удивляйся, когда придет счет. Я попросил послать человека в Шотландию поговорить с сестрой мистера Макнейра, а также дать поручение агенту Хичкока в Испании посмотреть кое-какие документы в Картахене. Это обойдется нам в несколько сот долларов. От Сола Пензера пока ничего нет. Нам позарез нужна эта шкатулка. Кто и почему убил мистера Макнейра, было мне ясно еще до того, как мистер Джебер решил намекнуть об этом тебе. Вообще, он мало чем помог нам, да и не собирался, наверно. Ведь то, что известно, далеко не всегда доказуемо. М-да. Приходится сидеть и ждать у моря погоды, когда все трудности вроде бы уже позади. Будь добр, перепечатай на машинке слова мистера Джебера, вдруг пригодятся.
Он взял книгу, нашел нужную страницу и сразу отключился.
Вульф читал до самого обеда, но даже «Семь столпов мудрости» не помешали ему живо откликнуться на приглашение к столу. За обедом он великодушно разъяснил мне главную предпосылку столь блистательного успеха Лоуренса в объединении аравийских племен для великого восстания. Дело, оказывается, было в том, что отношение Лоуренса к женщине полностью совпадало с традиционной точкой зрения арабов. У всякого мужчины определяющим фактором, если речь идет о его деятельности в качестве социального существа, является его отношение к женщине. Поэтому арабы и признали Лоуренса своим. Все остальное было делом его проницательного ума и природного таланта лидера. Романтика арабы не поняли бы, пуританина просто не пожелали бы слушать, сентименталиста осмеяли бы, но высокомерного прагматика Лоуренса с его напускной смиренностью и скрытым огромным самомнением они приняли с распростертыми объятиями.
Гуляш и на этот раз удался Фрицу на славу.
Когда мы допили кофе и перебрались в кабинет, шел уже десятый час. Вульф снова принялся за книгу, а я засел за стол с каталогом цветов. Я рассчитал, что через часок, проведенный в мирной семейной атмосфере, когда обед немного уляжется, будет самое время попробовать взять у Вульфа небольшой урок латыни и выяснить наконец, действительно ли Джебер сказал что-то важное или Вульф, что тоже вполне возможно, просто издевался надо мной. Однако не успел я обдумать свой первый ход, как спокойствие было нарушено телефонным звонком.
Я взял трубку:
– Контора Ниро Вульфа.
– Арчи? Это Фред. Я из Брюстера. Дай-ка мистера Вульфа.
Я повернулся к шефу:
– Фред звонит из Брюстера. Пятнадцать центов минута.
Вульф, как всегда, аккуратно вложил в книгу закладку и только потом поднял трубку. Я раскрыл блокнот.
– Мистер Вульф? Фред Даркин. Сол послал меня в деревню позвонить вам. Никакой шкатулки мы не нашли, но без сюрпризов не обошлось. Мы закончили с домом, облазили там каждый дюйм и начали искать в саду. Для этого сейчас самое мерзкое время: все тает, грязища страшная. Когда стемнело, мы зажгли фонари и стали копать дальше, но тут смотрим: по дороге едет машина. Сол приказал выключить фонари. Дорога там грунтовая, да еще узкая, в общем, не разгонишься. Машина, значит, въехала во двор и остановилась… Наша-то в гараже стоит. Ну, в общем, вылезает из машины какой-то тип. Мы тихо сидим в кустах. Он к окну, посветил фонариком и давай его открывать. Тут мы с Орри отсекли его от машины, а Сол подходит к нему и спрашивает, почему он через дверь не идет. Тот спокойно так отвечает, что ключи, мол, забыл, а потом говорит, что не ожидал тут кого-нибудь застать, и пошел себе. Ну, Сол остановил его, говорит: надо бы в дом зайти, пропустить по рюмочке да побеседовать. А этот тип засмеялся: мол, ради бога! Прошли они в дом, мы с Орри – следом, включили свет, расселись. Типа этого зовут Джебер, да, Дже-бер, высокий такой, худой, нос тонкий, брюнет…
– Я его знаю. Что он говорил?
– Да ничего особенного. Говорил, что был другом Макнейра, что в доме остались какие-то вещи, вот он и решил забрать их. Он совсем не испуган, хотя, конечно, волнуется. И все время улыбается.
– Знаю. Где он сейчас?
– Как «где»? Там и сидит. Сол и Орри его сторожат. Сол-то меня и послал спросить вас, что с ним делать.
– Отпустить. А что еще с ним делать? Или, если проголодались, сварите из него суп. Из этой птахи Сол ничего не выудит. Да и на каком основании его задерживать?
– Как на каком? Я еще не кончил, слушайте дальше. Поговорили мы с этим Джебером минут десять – пятнадцать, и тут снаружи опять шум. Я пошел посмотреть, в чем дело. Вижу, около ворот остановились две машины, из них вылезают несколько человек и бегут во двор прямо на меня, пистолеты вытащили, слава богу, стрелять не начали. А я смотрю: на них полицейская форма. Кричу Солу, чтобы он запер дверь и приготовился к обороне. Тут меня окружили. И знаете, кто это был? Лейтенант Роуклифф, этот остолоп из отдела убийств, с тремя своими ищейками, и еще два полицейских да какой-то коротышка-очкарик. Сказал, что он заместитель прокурора округа Патнэм. Представляете мое состояние?
– Да уж. Они стреляли в тебя?
– А то! Но я пули поймал и запустил обратно в них. Так вот, мне кажется, что приехали они искать эту шкатулку. Ну, дальше они подошли к двери и хотели пройти внутрь. Сол оставил Орри сторожить окно. Естественно, первым делом Сол потребовал ордер на обыск, а ордера-то у них не было. Так они постояли, попрепирались, потом заявили, что сейчас войдут в дом и арестуют Сола за нарушение границ частного владения. Он показал им через стекло бумагу с вашей подписью, они посветили фонариком, прочитали и опять стали препираться. А Сол велел мне ехать в деревню и позвонить вам. Но тут Роуклифф пригрозил, что не выпустит меня, пока не обыщет, – может, я шкатулку хочу унести. Я сказал, что пусть только попробует – шкуру с него спущу и сушить повешу. Но машину-то нашу я вывести не мог, потому что во дворе стояла Джеберова колымага, а две полицейские вообще все ворота загородили. Пришлось объявить перемирие, и Роуклифф привез меня в Брюстер на своей машине. Тут всего около трех миль. Его люди остались на веранде. Я звоню из кафе, а Роуклифф сейчас из аптеки звонит в управление. У меня возникла идея: что, если взять его машину – и обратно, а он пусть тут кукует?!
– А что, потрясающая идея. Он знает, что в доме Джебер?
– Нет. Если Джебер боится полиции, то он не пикнет. Ну, так что нам делать? Вытолкать его? Легавых в дом пустить? Выйти-то мы не можем. Остается только сидеть и смотреть, как этот Джебер улыбается, но там холод жуткий и печки нет. А вокруг дебри непролазные и дикие звери бродят.
– Погоди секунду. – Я повернулся к Вульфу: – А что, если мне прогуляться?
Он аж передернулся. Прикинул, наверно, что между Тридцать Пятой улицей и Брюстером никак не меньше тысячи рытвин, десятки тысяч машин, масса других опасностей. И кивнул.
– Возвращайся назад, – сказал я в трубку. – Джебера держите, этих в дом не пускайте. Я еду.
Глава тринадцатая
Когда я добрался до гаража на Десятой авеню и вывел свой родстер, было без четверти десять. В одиннадцать тридцать я проехал Брюстер и повернул налево. Час двадцать восемь минут не такой уж плохой результат, если учесть крутые повороты на Пайнс-Бридж-роуд и никудышную дорогу между Маскутом и Кротон-Фоллз.
Я проехал еще чуть больше мили и снова повернул налево – уже на грунтовку, узкую, как мировоззрение фанатика. Колеса попали в глубокую колею, выбраться из которой я даже не пытался. Свет фар выхватывал из темноты лишь голые ветки деревьев и кустов, торчавших с обеих сторон у самой дороги. Я вынужден был признать, что треп Фреда насчет дебрей имел под собой некоторые основания. Время от времени попадались дома, но повсюду было темно и абсолютно тихо. Я трясся так долго и сделал столько крутых поворотов, что начал сомневаться, правильно ли еду. Наконец впереди забрезжил свет, я миновал последний поворот и оказался на месте.
