Агата Кристи - Багдадская встреча

По саду гонял мяч ребенок с синей татуировкой на лице и с бесчисленными браслетами на руках и ногах – бегал и напевал что-то тоненько в нос, похоже на отдаленный звук шотландской волынки.

После окна Виктория приступила к осмотру двери. Дверь была большая, массивная. Виктория подошла и на всякий случай толкнула. Заперто, конечно. Девушка вернулась к кровати и села.

Где она находится? Не в Багдаде, это уж точно. И что ей теперь делать?

Последний вопрос, как она тут же сообразила, был неуместен. Правильнее спросить, что сделают с ней? Испытывая неприятный холод внизу живота, Виктория вспомнила совет мистера Дэйкина говорить все, что ей известно. Ну, а если уже все узнали от нее под наркозом?

Впрочем, возвратилась Виктория к единственной мысли, внушавшей бодрость, она ведь жива. И надо только как-то продержаться в живых, пока Эдвард ее не найдет. Что, интересно, сделает Эдвард, когда обнаружит ее исчезновение? Пойдет к мистеру Дэйкину? Или будет действовать в одиночку? Нагонит страху на Катерину и заставит во всем признаться? А вообще-то заподозрит ли он Катерину? Чем больше старалась Виктория представить себе Эдварда в образе своего деятельного спасителя, тем абстрактнее и бледнее он становился. Хватит ли у него сообразительности, вот в чем вопрос. Он, конечно, прелесть. И душка. Но как у него с умом-то вообще? Ведь сейчас она очутилась в такой ситуации, когда от его ума, бесспорно, зависит очень многое.

У мистера Дэйкина, у того с умом все в порядке. Зато неясно, будет ли он так уж стараться. Может, просто возьмет да и вычеркнет ее из своего мысленного гроссбуха, проведет черту по всем страницам и аккуратно припишет: RIP.[106] В конце концов, кто она для него? Просто одна из многих. Мало ли сколько их, желающих попытать удачи – не вышло, жаль, но что ж поделаешь. Нет, рассчитывать на то, что мистер Дэйкин затеет розыск, не приходится. Он же ее предостерегал.

И доктор Ратбоун тоже предостерегал. (Или грозил?) А когда она не поддалась на угрозы, они тут же, без задержки, были приведены в исполнение…

Но я ведь пока еще жива, опять напомнила себе Виктория, предпочитавшая видеть во всем перво-наперво светлые стороны.

За дверью раздались шаги, заскрежетал ключ в ржавом замке. Взвизгнули петли, дверь распахнулась. На пороге показался незнакомый араб. Он держал старый жестяной поднос, на котором что-то стояло.

Араб был, похоже, в отличном расположении духа, он широко ухмыльнулся, произнес нечто непонятное по-арабски, а затем поставил поднос, ткнул пальцем в свой разинутый рот и удалился, заперев за собой дверь.

Виктория с интересом приблизилась к подносу. На нем была глубокая миска риса, что-то похожее на скатанные капустные листы и большой ломоть арабского хлеба. Был также кувшин с водой и стакан.

Для начала Виктория выпила полный стакан воды, а затем набросилась на рис, хлеб и капустные листы, в которые оказалось завернуто сдобренное пряностями рубленое мясо. К тому времени, когда на подносе больше ничего не осталось, она чувствовала себя уже значительно лучше.

Теперь она сделала попытку пояснее все осмыслить. Ее усыпили хлороформом и похитили. Как давно это произошло? Трудно сказать. Ей смутно помнились какие-то сны и пробуждения, так что, возможно, прошло несколько дней. Из Багдада ее увезли, но куда? Опять же, откуда ей знать? Не владея арабским, она даже спросить не может. Так что ни места, ни даты, ни имени этих людей не разузнать.

Потянулись часы беспросветной скуки.

Вечером ее тюремщик опять принес поднос с едой. Вместе с ним на этот раз появились две женщины в выцветших черных одеждах и с закрытыми лицами. В комнату они не вошли, а остались стоять за порогом. У одной на руках был ребенок. Они разглядывали ее из-за двери и хихикали, посверкивая глазами сквозь тонкие покрывала. По-видимому, им было очень интересно и забавно видеть европейскую узницу.

Виктория попробовала заговорить с ними по-английски и по-французски, но ответом ей было одно хихиканье. Странно как-то, подумалось ей, женщины, а не могут понять друг друга. Она медленно и с трудом произнесла единственную арабскую фразу, которую знала:

– Эль хамду лиллах.

И была сразу же вознаграждена за старания восторженной арабской скороговоркой. Женщины энергично закивали. Виктория шагнула было к ним, но араб-слуга, или кто он там был, поспешно отступил к двери и перегородил ей дорогу. Он жестом отослал женщин прочь и вышел сам, а дверь снова запер. Но перед тем, как скрыться, он несколько раз повторил одно слово:

– Букра-букра…

Это слово Виктория слышала и раньше. Оно означало – «завтра».

Она снова села на кровать, стала думать. Завтра? Завтра должен кто-то приехать или должно произойти какое-то событие. Завтра ее заключению, возможно, придет конец. А может быть, заодно и ей самой? Нет, куда ни кинь, не нравятся ей эти разговоры про завтра. Чует ее сердце, что лучше бы ей завтра здесь не быть.

Но есть ли возможность отсюда выбраться? Она в первый раз всерьез задумалась на эту тему. Подошла к двери, осмотрела. Нет, тут и думать нечего. Замок не из тех, которые можно открыть шпилькой, – не говоря уж о том, что она вообще вряд ли способна открывать замки шпилькой.

Оставалось окно. Окно, как она вскоре убедилась, выглядело не так безнадежно. Деревянная резная решетка на нем, оказывается, вся прогнила. Но, ведь пока будешь обламывать гнилые деревяшки, чтобы можно было протиснуться наружу, произведешь много шума, а на шум неизбежно обратят внимание. Кроме того, комнатка, в которой ее заперли, находится на втором этаже, и, значит, надо будет либо соорудить какую-то веревку, либо прыгать, и тогда запросто можно подвернуть ногу или еще как-нибудь покалечиться. В книгах, припомнила Виктория, веревку связывали, изорвав на ленты простыню. Она с сомнением поглядела на толстое стеганое одеяло и на тряпку, которой была прикрыта, когда очнулась. Ни то, ни другое не годилось. Исполосовать на ленты ватное одеяло ей нечем, а тряпку, правда, изорвать можно, но она такая ветхая, что нипочем не выдержит вес человека.

– Вот черт! – сказала Виктория вслух.

Мысль о побеге представлялась ей все соблазнительнее. Ее тюремщики, судя по всему, – люди простые, для них, если уж тебя посадили под замок, то это окончательно. Что можно убежать, им и в голову не придет: заперли тебя, значит, сиди. Человека, который сделал ей укол и потом доставил ее сюда, в доме сегодня нет, это почти наверняка: он, или она, или они ожидаются «букра» – завтра. А пока Виктория оставлена на попечение местных немудрящих обитателей, которые честно исполняют, что им велено, однако вряд ли способны потягаться с изобретательностью молодой европеянки, подстегиваемой страхом надвигающейся гибели.

– Будем отсюда выбираться, – решила Виктория.

Она подошла к столу и принялась за еду. Надо подкрепить силы. На подносе оказался опять рис, а также апельсины и несколько кусков мяса в ярком оранжевом соусе. Виктория съела все, напилась воды из кувшина. Когда она ставила кувшин обратно, хлипкий стол пошатнулся и вода выплеснулась на пол. На полу сразу же образовалась лужица жидкой грязи. И при виде ее в хитроумном мозгу мисс Виктории Джонс родилась одна мысль.

Спрашивается только, оставляют ли они ключ в замке или уносят с собой?

Время близилось к закату. Скоро должно стемнеть. Виктория опустилась перед дверью на колени, заглянула в большущую замочную скважину. Свет через нее не проникал. Нужен какой-то длинный предмет, чтобы засунуть в скважину, очинённый карандаш или кончик вечного пера. Вот досада, что у нее отобрали сумочку. Виктория, сведя брови, оглядела комнату. На подносе лежала только большая ложка. Сейчас она, к сожалению, не годится, но позже, по-видимому, будет кстати. Усевшись на пол, Виктория стала ломать голову над тем, что бы такое сунуть в замочную скважину? В конце концов, издав восклицание, она сняла туфлю, вынула из нее кожаную стельку и туго скатала в трубочку. Трубочка получилась довольно твердая, не согнешь. Виктория вставила ее в скважину и принялась тыкать и поворачивать. Большущий ключ, к счастью, сидел не плотно. На третьей или четвертой минуте он поддался и довольно бесшумно вывалился на земляной пол за дверью.

Теперь, сказала себе Виктория, надо торопиться, покуда не стемнеет окончательно. Она взяла кувшин с водой и стала понемножку подливать на пол под дверь, как можно ближе к тому месту, куда, по ее расчетам, упал ключ. Нальет, поскребет ногтями и ложкой вычерпывает грязь из лужицы. Мало-помалу под дверью образовался узкий желобок. Виктория легла щекой на пол, но ничего не было видно. Тогда, закатав рукав, она сумела просунуть под дверь руку выше запястья. Пошарила, пока не задела кончиком пальца металлический предмет. Вот он, ключ, но как его ухватить? Виктория отколола английскую булавку, на которой у нее держалась разорванная бретелька, согнула из нее крючок, вставила в край арабской лепешки и лежа приступила к ужению. Сначала ничего не получалось, и она уже была готова расплакаться от досады, когда крючок все-таки зацепился за ключ, ей удалось подтащить его ближе, а затем, прихватив пальцами, по желобку под дверью втянуть в комнату.