Дэвид Осборн - Убийство в Чесапикском заливе

И, конечно же, подготовка к парусным гонкам.

Тэрри была абсолютно уверена в победе «Брайдз Холла».

— Сейчас, — сказала она, — у нас как никогда прежде сильная команда. По крайней мере самая сильная за все годы моего пребывания здесь.

Слушая ее восторженную речь, я невольно прониклась чувством сопричастности к предстоящему событию и мысленно вторила ей: «А как же иначе! Мы непременно победим своих соперников. Они будут посрамлены».

Мы. Нас. Девочки из «Брайдз Холла». В этот момент я совершенно забыла о своей неприязни к школе.

В предвидении парусных гонок часть команды теперь постоянно находилась на судне, а все остальные ночевали на пристани в эллингах, где Кертисс установил на всякий случай круглосуточную охрану. Члены команды были освобождены от занятий и каждый день проводили тренировки. Рано утром «Королева Мэриленда», подняв паруса, покидала Бернхемскую бухту и отправлялась в учебное плавание. Войдя в воды реки Литтл-Чоптэнк, благодаря попутному ветру, дующему по утрам с суши, судно быстро достигало Чесапикского залива, где на самом трудном участке предстоящего маршрута — у буя близ острова Джемса — команда отрабатывала тактику маневрирования, добиваясь экономии во времени на каждом галсе.

Направляясь к себе в номер, я обнаружила, что вместе со мной по лестнице спускается Гейл Сандерс. Мы обменялись несколькими любезными фразами, а потом я поинтересовалась, как идут тренировки. «Великолепно», — ответила она и вдруг совершенно неожиданно для меня сказала:

— Миссис Барлоу, вы ведь в свое время участвовали в гонках?

Я призналась, что однажды действительно участвовала.

— В таком случае почему бы вам опять не поучаствовать?

Что это — всего лишь дань вежливости? Как-никак Гейл делит комнату с Конни, Конни — подруга Сисси, и кому-кому, а Сисси мое присутствие на судне совсем ни к чему. Но прелестные янтарные глаза Гейл выражали такое дружелюбие, что я ответила ей совершенно искренне:

— Это было бы чудесно, но при всем моем желании совершенно невозможно.

— Почему? — удивилась Гейл.

— Так ведь это запрещено существующими условиями состязаний.

— Некоторое время назад правила были пересмотрены, и теперь разрешается иметь на борту официально аккредитованного наблюдателя.

Я рассмеялась.

— Спасибо, Гейл, но если на судне помимо Тэрри появится еще одна взрослая особа, боюсь, у мистера Уикеса не выдержат нервы.

Она на секунду задумалась, а потом сказала вдруг несвойственным ей резким голосом:

— Думаю, это не столь важно.

Я не стала далее обсуждать эту тему, но когда мы дошли до Коптильни, она пожелала мне спокойной ночи и деликатно попросила по крайней мере подумать над ее предложением.

— Вы могли бы отмечать галсы, — сказала она, — и тем самым оказали бы нам помощь. У Тэрри не хватит на это времени, она слишком занята внизу. Я вполне уверена, что мисс Морни охотно учредит для вас специальный статус официального наблюдателя.

Когда Гейл ушла, провожаемая подозрительным взглядом Ады, я впала в эйфорию. А почему бы мне и впрямь не поучаствовать в гонках? Ведь за все годы учебы в «Брайдз Холле» участие в гонках было самым знаменательным событием для меня. Кроме того, я на целых двадцать четыре часа избавлюсь от опеки Ады.

Однако стоило мне оказаться в моем номере, как от этой эйфории не осталось и следа. Я ненавидела свои пышные апартаменты. Гнетущее ощущение от деревьев за окнами, которые я всегда занавешивала плотными шторами, мертвая тишина, невзирая на присутствие Ады в соседнем номере — все это становилось невыносимым. У меня даже возникла клаустрофобия.

Но хуже всего было навязчивое чувство отвращения ко всему, что творилось в школе. Каждый уголок, каждая вещь в номере, казалось, кричали об ужасной гибели Мэри Хьюз и Гертруды Эйбрамз. Единственным местом, где я чувствовала себя спокойно, была ванная, и я провела под душем вдвое больше времени, чем обычно. Когда я наконец вышла оттуда и высушила волосы, мне захотелось включить телевизор, но я тут же его выключила.

Я чувствовала себя узницей, заточенной в четырех стенах, и почла за лучшее лечь спать. Чем еще могла я заняться? Чтение совершенно не шло мне на ум, потому что голова у меня была забита хитросплетениями событий последних полутора недель, и я все больше и больше погружалась в уныние. Я нахожусь в «Брайдз Холле», — вот уж где никак не мечтала оказаться! — более десяти дней, и за все это время мне не удалось выяснить ровным счетом ничего. Теперь я мечтала только об одном — вернуться домой.

Я легла в постель и стала заводить свой дорожный будильник, когда вдруг душа моя вознегодовала — почему это по прихоти какого-то неведомого мне мерзавца я вынуждена была пройти через все эти кошмарные испытания? Какое я имела право поддаться губительному чувству жалости к себе и окончательно сникнуть? Ты здесь, чтобы помочь полиции отыскать убийцу, — говорила я себе, — и, возможно, спасти очередную жертву. И оградить Нэнси от опасности. Поэтому приступай к делу и сделай хоть что-нибудь. Хотя бы самую малость.

Но что именно? Я встала, надела костюм из махровой ткани и принялась шагать взад-вперед по комнате. Через пять минут я уже знала, чем мне следует заняться. Дело не Бог весть какое важное, но, по крайней мере, я буду хоть что-то делать, а не сидеть сложа руки. А решила я заняться школьным журналом. Возможно, мне удастся обнаружить нечто, пусть не такое уж и существенное, но способное тем не менее оказаться полезным. Что это может быть, я плохо себе представляла, но я испытывала непреодолимую жажду деятельности.

Школьный журнал был еще одной давней традицией в «Брайдз Холле». Одной из обязанностей старосты школы было ежедневно делать в этом журнале запись всех важных событий. Точно так же, как капитан корабля со скрупулезной точностью заносит в вахтенный журнал, какой путь прошел корабль за двадцать четыре часа и какие достойные внимания события произошли на его борту. Журнал хранился на специальном столике в библиотеке на втором этаже Главного Корпуса. Никто не имел права прикасаться к нему, кроме преподавателей, старосты школы и ее заместительницы. Любое нарушение установленного правила влекло за собой дисциплинарное наказание, а иногда, если нарушительница не была в фаворе у старшеклассниц или они оказывались в воинственном настроении, то подобное нарушение могло стать поводом для Инквизиции.

Одной из отрицательных черт моего характера, впрочем, порой оборачивающейся благом, является импульсивность. Если я одержима какой-то идеей и не бросаюсь осуществлять ее немедленно, я испытываю невыносимые муки. С годами, правда, я научилась сдержанности, умению трезво оценивать ситуацию, тщательно взвешивая все «за» и «против». Но должна признаться, что нередко именно действия под влиянием внезапного импульса в конечном счете оправдывали себя.

Именно так и случилось в тот вечер в «Брайдз Холле». Здравый смысл убеждал меня в необходимости разбудить Аду, чтобы она сопровождала меня. Или дождаться утра — при свете дня, когда вокруг снуют люди, никто не посмеет причинить мне какой-либо вред. Но моя импульсивная натура не внемлет здравому смыслу, поэтому я надела брюки, легкий свитер и спортивные туфли, прихватила карманный фонарик, который всегда вожу с собой, тихо проскользнула мимо номера Ады и в одиночестве покинула Коптильню.

Ночь была тихая и, несмотря на свет фонарей вокруг газона, темная. Непроницаемая темень, казалось, обступала меня плотной стеной. Луны не было, а звезды укрылись за тонкой завесой перисто-слоистых облаков, предвещавших теплую погоду и, вероятно, дождь в течение целых суток.

Одно дело принять смелое — или глупое — решение, сидя в роскошном, залитом светом номере, когда кажется, что совсем не страшно одной пуститься в путь среди кромешной тьмы по пустынному кампусу, где только что были совершены два убийства, а преступник продолжает разгуливать на свободе. И совсем другое дело — осуществить это решение на практике. Не успела я сделать и двух шагов, как меня охватило то же самое чувство, которое я испытала прошлой ночью, когда бежала от злополучного резинового мешка: полную беззащитность.

До смерти боясь темноты, я тем не менее старалась держаться подальше от уличных фонарей, чтобы не быть ненароком замеченной злоумышленником. Мне вдруг пришло в голову, что дверь Главного Корпуса может оказаться запертой и я не смогу войти внутрь. К тому же я начинала осознавать, что поступаю не только глупо, но и безрассудно; мне было впору повернуть назад. Но я не из тех, кто бросает начатое дело на полпути, поэтому я не стала возвращаться.

Парадная дверь Главного Корпуса оказалась открытой. Ну, конечно же, она никогда не запиралась раньше полуночи, чтобы староста школы могла в любое время, даже поздним вечером, пройти и сделать в журнале запись о тех или иных событиях, происшедших не только за день, но и вечером. Несмотря на введенную в школе усиленную охрану, кто-то посчитал нецелесообразным менять укоренившиеся правила.