Эжен Шаветт - Сбежавший нотариус
Морер, подталкиваемый художником, при последних словах Либуа остановился.
— Похититель шестисот тысяч! — повторил он. — Да разве вы не знаете?..
— После! После! — в нетерпении воскликнул художник. — Поезжайте и предупредите вдову маркиза. Вечером я присоединюсь к вам в Кланжи. — И, не желая ничего больше слышать, он затворил дверь перед носом доктора, умолявшего хозяина дома:
— Выслушайте! Выслушайте меня!
Спровадив таким образом Морера, Либуа вернулся в мастерскую.
«Что хотел сказать мне Морер? — спрашивал он себя, пока следователь записывал его показания. — Разве деньги не были украдены у Ренодена? Может быть, знаменитый реванш был как-то связан с этими шестьюстами тысячами?»
Между тем следователь перестал писать. Он поднял голову и напомнил художнику:
— Так вы говорили, что у маркиза была собака, которая очень любила жареных уток.
Либуа продолжал рассказ:
— Монжёз вздумал закопать ее в том месте, где, согласно вышеупомянутому письму, было зарыто тело Ренодена, и действительно обнаружил там труп. Он приехал в Париж, чтобы дать показания, но потерял драгоценное время, и Генёк нашел его. Вот и все, что я могу сообщить вам.
Следователь улыбнулся и произнес:
— Я вам благодарен за ваши показания. Они подтверждают то, что я и сам знал.
— Позволите ли вы мне быть с вами откровенным? — спросил художник с напускной наивностью.
— Говорите!
— Когда вы вошли ко мне, я прочел в ваших глазах, что вам уже все известно.
— Этот Генёк был женатый, вдовец или холостой? — спросил следователь, приосанившись от комплимента и направляясь к выходу.
В свою очередь Либуа заулыбался:
— Я думал, что вы мне это сообщите.
Следователь был настолько самонадеян, что и не заподозрил насмешки. Он осведомился:
— А что стало с деньгами, которые были украдены у нотариуса?
Либуа не мог сказать ничего толкового, поскольку не дал договорить Мореру, и теперь беспокоился. Он чувствовал, что есть какая-то тайна, которую предстояло еще узнать.
— Я спрашиваю, известно ли вам что-нибудь о них? — повторил следователь.
Художник задумался и после некоторой нерешительности промолвил со вздохом:
— Да.
— Что же? — воскликнул следователь, весь обращаясь в слух. — Говорите, прошу вас! Что вам известно о пропавшей сумме?
— То, что я ее не нашел, — с сожалением признался Либуа.
Самодовольный следователь усмотрел в этом ответе только глупость опрашиваемого. Он важно направился к выходу, не заботясь о том, провожает его художник или нет. За его спиной Либуа посмотрел на часы.
«А что, если я отвезу его в Кланжи? — спросил он себя. — Так мы скорее от него избавимся. Есть пилюли, которые лучше глотать немедленно. Морер должен быть сейчас в вагоне, а следующий поезд отправляется через три часа. Доктор успеет принять меры и предупредить вдову. Напрасно я не выслушал, что хотел сказать Морер насчет шестисот тысяч».
Между тем следователь приблизился к двери. Он ликовал от радости. Завтра все только и будут говорить, что о его ловкости. Вся магистратура восхитится: «Какое чутье!»
В дверях он обернулся, чтобы проститься с художником.
— Я пойду с вами, — сказал Либуа. — Я спешу туда.
— Куда это туда? — спросил встрепенувшийся следователь.
— В замок Кланжи, куда не замедлят нагрянуть жандармы, мировой судья и все жаждущие начать следствие, которое поможет им выслужиться.
Следователь тотчас сообразил, что эти люди перебегут ему дорогу, если он не поторопится.
— Поедем вместе, — поспешил сказать слуга закона.
Три часа спустя они сидели в вагоне.
— Кстати, а женщина? — спросил художник спутника.
— Какая женщина?
— Несчастная, которую задушили на улице Кастеллан… эта госпожа Вервен?.. О ней у вас есть какие-нибудь сведения?
— Никаких, кроме тех, которые дала привратница.
— И вы этим удовлетворитесь?
— Что мне за дело до подробностей!
— Мне кажется, однако…
Следователь прервал его нетерпеливым жестом и с пренебрежением промолвил:
— Вам напрасно кажется. Занимайтесь живописью, сударь, и не давайте советы людям, которые в них не нуждаются.
VII
Через два месяца после описанных событий Либуа завтракал у доктора Морера, ставшего его задушевным другом. Ничто в докторе не напоминало того угрюмого и печального господина, которого мы видели в начале нашего рассказа. Самая искренняя радость отражалась на его лице, и он от души хохотал над шутками художника, только что прибывшего из Парижа.
Любители сплетен могли бы объяснить его счастье тем обстоятельством, что доктор по окончании траура женится на госпоже Монжёз. Если будущее сулило Мореру приятные надежды, то и настоящее было прекрасно благодаря новости, которую принес ему Либуа.
— Мы наконец-то освобождены от всех этих юридических дрязг. Дело кончено! — сообщил Либуа, когда принесли кофе.
— Вы в этом уверены?
— Чтобы вы могли в этом не сомневаться, садясь в вагон, я купил газету, которая, по утверждениям, лучше других осведомлена обо всем, что происходит в Париже.
Художник вынул из кармана газету и развернул ее:
— Послушайте, что я вам прочту. «Почтенный судебный следователь, господин Бишон де Шушу, утверждает, что жена Генёка бежала в Америку с шестьюстами тысячами франков, украденных мужем. Он должен был присоединиться к ней через полгода, а за это время усыпить подозрения… несчастная заблудшая девушка, называвшая себя госпожой Вервен, прошлое которой осталось тайной, несмотря на все расследования… Два года тому назад молоденькая и хорошенькая герцогиня покинула своего мужа, который боготворил ее, чтобы последовать за любовником. Расставшись с ним, она начала вести беспорядочную жизнь, а еще позже вступила в связь с маркизом, с которым и разделила его трагический конец. Что же касается честного и добродетельного Бержерона, тестя маркиза де Монжёза…» Заметьте, любезный друг, что эта газета — евангелие для множества людей. Бержерон теперь станет святым, — сказал художник; вместо того чтобы продолжить чтение, он поднял голову и, взглянув на доктора, спросил: — Кстати, ведь Монжёз, отправляясь в Париж к любовнице, говорил жене, что едет по делам о наследстве Бержерона?
— Маркиз лгал насчет наследства, — сказал доктор без малейшего колебания.
— Не может быть! — воскликнул Либуа.
— Да, лгал, потому что он знал, что его тесть не оставил ни одного су.
Художник с сомнением покачал головой:
— Позвольте мне вам не поверить, любезный друг.
— Почему?
— Потому что память вам, как видно, изменяет. Бержерон умер не с пустыми руками, как вы утверждаете. В них еще должен был оставаться если не весь куш, то порядочный кусок.
— Какой куш?
— А шестьсот тысяч франков, которые находились при Ренодене, когда он был убит? А приданое госпожи Монжёз, выдачи которого маркиз требовал при подписании контракта! Следовательно, убив нотариуса, Бержерон воспользовался деньгами.
Морер отрицательно покачал головой.
— Разве он убил не для того, чтобы обокрасть? — спросил Либуа, удивленный этим безмолвным ответом.
— Таково было его намерение, и он обшарил все карманы убитого, — подтвердил доктор.
— Из чего следует, что он нашел и взял деньги.
— Ошибаетесь! Он ничего не нашел.
— Как так? — вскрикнул пораженный Либуа. — Объяснитесь! Разве Реноден не получил приданого?
— Получил, и при многочисленных свидетелях, приглашенных на чтение контракта. Приданое было у него в кармане, когда он вышел из замка.
— А вы говорите, что Бержерон ничего не нашел, обыскав убитого!
— Да, потому что Реноден, хорошо знавший мошенника, прибег к хитрости.
Либуа, раскрыв глаза от удивления, попытался понять, но потом с нетерпением вскрикнул:
— Говорите, любезный доктор, дайте мне разгадку! Или лучше вернитесь к истории вашей тетушки. Я уверен, что она приведет к смерти Ренодена.
— Конечно.
— Так говорите. Я вас слушаю.
VIII
Либуа, облокотившись на стол, с нетерпением требовал продолжения рассказа.
— Я не встану с места, — заявил он, — пока вы не расскажете мне до конца историю вашей тетушки… или, вернее, реванша, обещанного Реноденом, которого так долго ждали ваши родственники.
И, чтобы напомнить Мореру, на чем он остановился, художник прибавил:
— Вы дошли до того момента, когда Реноден пообещал вашим родственникам в будущем отомстить Бержерону.
— Вот что случилось дальше. Я вам говорил, что вдова фабриканта, выйдя замуж за Бержерона, обладала громадным состоянием. Достойный супруг, надеясь запустить руку в ее миллионы, вертелся волчком, и порой ему удавалось выманить у нее пару тысяч франков.
