Найо Марш - Сборник "Убийца, ваш выход!"
Томпсон, пристыженно потупившись, сказал:
— Видит Бог, сэр, мы не хотели вас подводить. А ежели я лгу, служить мне в рядовых полисменах до конца моих дней, да к тому же в ночной смене!
— Ия, сэр, готов под этим подписаться! — воскликнул Уоткинс.
— Ладно уж, проваливайте, простофили, — незлобиво отозвался Аллейн и заговорил с Фоксом: — Я должен кое-куда позвонить. С минуты на минуту сюда доставят протокол допроса слуги из Питерхауза. Если Аллисон прибудет без меня, спросите его в том же духе, что Уоткинса.
— Идете просить ордер на арест?
— Нет пока, не хочу срывать завтрашний спектакль.
Аллейн прошел через зрительный зал в фойе. Со стен кокетливо улыбались актрисы. На фотографиях были автографы: «Всего лучшего!», «Дорогому Роберту», «Твоя навек». На самом видном месте висел портрет женщины, изображенной у раскрытого окна, на раме — лаконичная надпись: «Стефани Воэн».
Отыскав телефон, Аллейн набрал нужный номер.
— Алло! — раздался заспанный голос в трубке.
— Алло! Мы как будто условились, что вы не станете больше наносить визитов.
— Это вы, Аллейн?
— Он самый, — мрачно подтвердил старший инспектор.
— Не бранитесь, я пять минут трезвонил, но мне так и не открыли. А что у вас нового?
— Новость не из приятных: в «Единороге» совершено еще одно убийство.
— Что?!
— Отправляйтесь назад в постельку и не вздумайте никого навещать!
Аллейн повесил трубку, и, чертыхнувшись, поспешил назад на сцену.
ГЛАВА 21
ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ
На следующий день, в десять сорок пять утра старый Блэйр повесил свой заношенный котелок на гвоздь в каморке у служебного входа, взглянул на стенные часы и неодобрительно прищелкнул языком: снова стоят! В ящиках для писем была одна-единственная открытка, адресованная мисс Сузан Макс. Блэйр, приблизив нос к ее глянцевитой поверхности, прочел:
«Сузан, милочка, это ужасно! Сердцем я с тобой в этот трагический час испытаний. Представляю, каково вам всем. Гастроли проходят успешно, сборы недурны.
Всего наилучшего, Дейзи».
В проулке раздались шаги. Блэйр, покряхтывая, вернулся на свой пост. Дежуривший у входа констебль отдал честь, приветствуя старшего инспектора Аллейна, Фокса, сержанта Бейли и трех агентов в штатском.
— Доброе утро, Блэйр! — поздоровался Аллейн.
— Доброе утро, сэр.
Процессия зашагала по длинному коридору к сцене, где уже находились Томпсон и Уоткинс.
— Все готово? — спросил Аллейн.
— Так точно, сэр.
Аллейн, задрав голову, посмотрел наверх. Потолочную парусину вновь подняли, натянули и привязали к первому ярусу колосников.
— Прислушайтесь, сэр, — обратился к Аллейну Томпсон.
Все умолкли, и сверху донеслось шуршание вперемежку с негромким скрипом. В одном месте парусина слегка провисла, будто бы какой-то предмет надавливал на нее. Вмятина то пропадала, то появлялась вновь, с равномерными интервалами.
— Отличная работа! — похвалил Аллейн. — Двери артистических уборных не забыли отпереть?
Оказалось, что все его инструкции были неукоснительно исполнены. На сцене стояли декорации той картины, в которой Сюрбонадье заряжал револьвер. Занавес был поднят, зачехленные кресла в зрительном зале серели в полумраке.
За кулисами раздались шаги — это был Джордж Симпсон.
— Вот и вы! — обрадовался Аллейн. — Слава Богу, а то какой из меня помреж! Все ли правильно расставлено?
Симпсон попятился к рампе и оттуда обозрел сцену, в этом маленьком человечке сразу проснулся профессионал:
— Все на месте.
— Дождемся, когда соберется труппа, и я объясню смысл моей затеи.
К Аллейну подошел дежуривший у центрального подъезда констебль.
— Что это у вас в руке, Уилкинс?
— Ваша визитная карточка, сэр. Тот молодой человек, которого я видел вчера — помните, с цветком в петлице, — предъявил мне ее вместо пропуска.
— Дайте-ка взглянуть.
Он мрачно покрутил карточку, где его собственной рукой было начертано: «Пропустить подателя сего в театр. Инспектор Аллейн». Та самая записка, которую он дал Найджелу перед арестом Сэйнта. Мистер Батгейт предусмотрительно сохранил ее и теперь ловко ею воспользовался.
Старший инспектор подошел к краю сцены, вглядываясь в зрительный зал.
— Мистер Батгейт! — выкликнул он.
Никто не отозвался.
— Мистер Батгейт, я вас вижу, — покривил душой старший инспектор.
— Вы смотрите в другую сторону! — раздался негодующий голос из партера.
— Идите сюда. Ну, пожалуйста, я прошу вас, — позвал Аллейн.
— Не пойду!
Найджел упрямо молчал, и тогда Аллейн сказал негромко, обращаясь к заведующему сценой.
— Мистер Симпсон, дайте свет в зрительном зале.
Через мгновение обнажилась будничная неприглядность партера. В шестом ряду, откинув пыльные покрывала, сидела одинокая фигура. Аллейн замахал рукой, и Найджел застенчиво поплелся по центральному проходу к сцене.
— Вот и вы, мой предприимчивый друг! — приветствовал его старший инспектор, когда журналист достиг барьера оркестровой ямы. — Находчивость — неотъемлемое качество людей вашей профессии, не так ли?
Найджел дурашливо кашлянул.
— У меня сильное искушение приказать, чтобы вас взяли под локоток и вывели отсюда. Однако я так не поступлю, вместо этого верну вам свою визитную карточку с припиской. Если, прочтя ее, вы захотите остаться, дело ваше!
Аллейн что-то написал на обратной стороне кусочка картона и перекинул его через оркестровую яму.
Найджел, поймав карточку, поднес ее к глазам. Инспектор писал бисерными буковками, очень разборчиво. Послание состояло всего из семи слов, но Найджел долго изучал его. Наконец он поднял голову.
— Это ошибка! — произнес журналист.
— К сожалению, нет.
— Но... — Найджел запнулся, нервно облизнул губы и продолжил: — нет никаких мотивов.
— Есть, сколько угодно!
— Я остаюсь! — решительно заявил журналист.
— Отлично. Мистер Симпсон, погасите, пожалуйста, свет в зале.
Партер снова погрузился в темноту.
— Инспектор, все уже в сборе, — доложил заведующий сценой.
— Уилкинс, пригласите сюда актеров.
Исполнители «Крысы и Бобра» гурьбой вышли на подмостки «Единорога»: Сузан Макс, Стефани Воэн, Джанет Эмералд, Далей Димер; вслед за нею — бледный, как мел, Феликс Гарденер. Говард Мелвилл и Барклей Крэммер держались за руки, и головы их были гордо подняты, будто у французских аристократов, ведомых на эшафот.
Актеры выстроились полукругом. Аллейн, как и положено режиссеру, стал у рампы, и они приготовились внимать каждому его слову.
— Леди и джентльмены! — начал старший инспектор. — Я попросил вас прийти сюда, чтобы воспроизвести первую картину третьего действия, ту самую, по ходу которой покойный мистер Сюрбонадье заряжал револьвер, увы, себе на погибель. Как известно, Джекоб Сэйнт арестован и не будет присутствовать при следственном эксперименте. Остальные же здесь, за исключением покойного, за которого любезно согласился подавать реплики мистер Симпсон.
Помреж позволил себе прервать Аллейна:
— Э... не знаю, имеет ли это значение... бутафор не явился, а ведь он передавал мне «пустышки», вот я и подумал...
— Придется обойтись без него. А где костюмеры?
Симпсон заглянул в кулисы, подал знак ладошкой, и к актерам присоединились оробевшие Трикси и папаша Бидл.
— Прошу вас иметь в виду, — продолжал Аллейн, — что у полиции имеется своя, вполне определенная версия совершенного здесь преступления. Следственный эксперимент необходим для того, чтобы подкрепить ее новыми существенными доказательствами. Хочу особо подчеркнуть, что всем вам решительно ничто не угрожает, кроме прискорбных воспоминаний, которые неизбежно возникнут. Я прошу вас сыграть первую картину третьего действия, чтобы проверить свои догадки. Прошу вас, делайте все точно так, как на предыдущем представлении. Вам, таким образом, предоставляется возможность доказать свою непричастность к преступлению и в то же время дать мне важные доказательства, которые изобличат убийцу и убедят присяжных в его виновности. Призываю вас скрупулезно соблюдать правила игры. Согласны?
После недолгой паузы Барклей Крэммер сделал два шага вперед, глянул в зрительный зал и, откашлявшись, спросил:
— А что скажут мисс Воэн и мистер Гарденер?..
— Ничего, — быстро отозвалась Стефани. — Давайте начинать, я готова.
— И я тоже, — сказал Гарденер.
— В таком случае, — продолжил Крэммер густым баритоном, — и я согласен участвовать в этом фарсе — до самого конца! — Он притворился, будто голос его прерывается от нахлынувших чувств. — Коли Господу угодно, мы станем орудием мщения за гибель бедняги Артура.
Крэммер сделал короткий жест, выражающий благородное смирение и едва удержался, чтобы не поклониться пустому зрительному залу; прятавшийся же в затемненном партере Найджел чуть было не разразился рукоплесканиями.
