Лилиан Браун - Кот, который играл в слова
Коко с длинноногим изяществом погарцевал в шлейке, похожей на цифру восемь.
– Но сперва я должен проколоть ещё одну дырочку в шлейке.
На кухне не оказалось инструмента для прокалывания дырочек в кожаных ремешках: ни шила, ни ледоруба, ни шестипенсовых гвоздей, ни даже старомодной открывалки для консервов. Квиллер ухитрился проделать означенную операцию острием пилки для ногтей.
– Вот! – заявил он. поискав глазами Коко. – Не дам я тебе снова выскользнуть!.. Ну, где же тебя чёрт носит?
Раздался влажный, неразборчивый, скребущий звук, и Квиллер резко обернулся. Коко был на письменном столе. Лизал фотографию.
– Брысь! – заорал Квиллер, и Коко, спрыгнув на пол, ускакал, словно кролик.
Репортёр осмотрел снимки. Поврежден был только один.
– Мерзкий кот! – сказал он. – Ты разлохматил это прекрасное фото!
Это бидермайеровский шкаф лизнул Коко своим наждачным языком. Поверхность фотографии была ещё влажной. С одного угла повреждение казалось едва заметным. Только когда свет определённым образом падал на фотографию, становилась видна тусклая, чуть взъерошенная полоска.
Квиллер разглядел её поближе и подивился детальности банзеновского фото. Ясно выделялась текстура дерева, и, какое бы освещение ни использовал фотограф, оно придавало шкафу трёхмерность.
Резные металлические медальоны изящно обрамляли крохотные замочные скважины. Красивая тень подчёркивала край выдвижного ящика, идущего через весь низ шкафа.
В боковой стенке шкафа обнаружилась ещё одна тонкая тёмная линия, которой Квиллер раньше не замечал. Она насквозь рассекала древесную текстуру. Для дизайна или конструкции шкафа она вряд ли была нужна. Квиллер ощутил лёгкое покалывание в усах и поспешно их пригладил. Потом схватил Коко и впихнул его в шлейку.
– Пошли, – сказал он. – Ты вылизал нечто, наводящее меня на интересные мысли!
Поездка на такси до Тёплой Топи была долгой и дорогостоящей. Квиллер прислушивался к щелканью счётчика и любопытствовал, удастся ли ему списать это путешествие на казённый счёт. Кот сидел, прижавшись к хозяйскому бедру, но, как только такси свернуло в проезд к дому Тейта, Коко насторожился. Он привстал на задние лапы, положил передние на край окна и обмяукал пейзаж.
Квиллер попросил шофера:
– Я хочу, чтобы вы дождались меня и отвезли обратно в город. Я, вероятно, пробуду тут с полчаса.
– Ничего, если я съезжу на железнодорожную станцию и позавтракаю? – спросил водитель. – Счётчик я вырублю.
Квиллер зажал кота под мышкой левой руки, намотал привязь на левое запястье и позвонил в колокольчик испанского особняка. Стоя в ожидании, он уловил во владениях Тейта нотку заброшенности. Трава крайне нуждалась в стрижке. Пожухлые жёлтые листья, первые, что опали этой осенью, кружились по внутреннему дворику. Окна помутнели.
Когда дверь открылась, за ней стоял сильно изменившийся человек. Несмотря на свой яркий румянец, Тейт казался напряженным и усталым. Старая одежда и теннисные туфли, бывшие на нем, нелепо контрастировали с чёрно-бело-мраморной элегантностью холла. На белых мраморных квадратах засохли грязные следы.
– Входите, – сказал Тейт. – Я только что упаковал кое-какие вещи. – Он извиняющимся жестом указал на свой наряд.
– Я привёз с собой Коко, – холодно объяснил Квиллер. – Полагаю, что он помог бы найти кошку. – И подумал: «Что-то пошло не так, он либо напуган, либо его допрашивала полиция. Не связали ли они убийство его дизайнера с кражей нефрита?»
– Кошка здесь, – заверил Тейт. – Заперта в прачечной.
Коко извивался – и был помещён на Квиллерово плечо, откуда мог следить за происходящим. В напрягшемся теле кота Квиллер чувствовал вибрацию, похожую на низковольтный электроток.
Он вручил Тейту конверт с фотографиями и принял небрежное приглашение в гостиную. Она существенно изменилась. Кресла, обитые белым шёлком, были покрыты чехлами. Окна – задёрнуты шторами, А витрины для нефрита – темны и пусты.
В полумраке комнаты горела только одна лампа – на письменном столе, за которым Тейт, видимо, работал. На нем лежал открытый гроссбух и была разбросана коллекция инструментов из нефрита – мотыги, резцы, топорики.
Тейт, стоя позади стола и вскрывая конверт, сорвал чехол с кресла подле письменного стола и знаком пригласил Квиллера сесть. Репортёр сверху вниз заглянул в гроссбух, – это был каталог коллекции нефрита, написанный с аккуратным наклоном.
Покуда собиратель нефрита изучал фотографии, Квиллер изучал лицо этого человека. «Это не скорбь его точит, – думал он, – а крайняя усталость. Этот человек не высыпается. Его план проваливается».
Тейт перебирал фотографии, кривя уголки рта и тяжело дыша.
– Отличные фотографии, не так ли?
– Да, – пробормотал Тейт.
– Удивительно переданы все детали.
– Я не ожидал, что он сделал так много снимков.
– Мы всегда делаем больше, чем собираемся использовать.
Квиллер покосился на шкаф. На боковой стенке не было никакой красивой тёмной линии – во всяком случае, ничего такого, что можно было различить оттуда, где он сидел.
– Этот стол хорошо получился, – сказал Тейт.
– Чересчур контрастно. Скверно, что нет фотографии бидермайеровского гардероба. – Он пристально следил за Тейтом. – Не знаю, что приключилось. Я был в полной уверенности, что Банзен снял гардероб.
Тейт подёргал уголками рта:
– Это прекрасная вещь. Принадлежала моему деду.
Коко снова стал извиваться, негромко запротестовал вслух, и репортёр встал, прошёлся взад-вперёд и потрепал кота по шелковистой спинке.
– Этот кот впервые оказался в гостях, – пояснил Квиллер. – Даже удивительно, как хорошо он себя ведёт. – Он подошел довольно близко к шкафу, но всё ещё не различал красивой тёмной линии.
– Спасибо за фотографии, – сказал Тейт. – Схожу принесу кошку.
Когда коллекционер вышел из комнаты, любопытство Квиллера достигло точки кипения. Он подошёл к шкафу и осмотрел его боковую стенку. На ней действительно оказалась щель, вертикально бегущая сверху донизу, но фактически незримая. Квиллер прошёлся пальцем вдоль линии. Её было легче ощутить, чем увидеть. Но камера с её сверхчеловеческим видением зорко выследила эту тонкую, как волос, соединительную линию.
Коко теперь сопротивлялся, и Квиллер посадил его на пол, держа привязь в руке. В порядке опыта он пробежался свободной рукой вверх и вниз по трещине. Он думал: «Там должно быть скрытое отделение! Должно! Но как оно открывается?» Никакого замка не было видно.
Он глянул в сторону холла, прислушался, не приближаются ли шаги, и занялся решением этой загадки. Может, там щеколда? Пользовались ли щеколдами в старину? Шкапу было больше сотни лет.
Он надавил на боковую стенку, и ему почудилось, что она чуть-чуть подалась, словно была не так уж прочна. Снова нажал, и она ответила чуть слышным потрескиванием, похожим на скрип старого сухого дерева. Он сильно надавил на стенку вдоль края трещин – сперва на уровне плеча, потом выше, потом ниже. Вытянувшись, нажал у верхушки – и стенка шкафа медленно, с неестественным стоном открылась.
Она открылась лишь на дюйм-другой. Квиллер осторожно увеличил отверстие настолько, чтобы увидеть, что находится внутри. Губы его приоткрылись в безмолвном восклицании. На миг он застыл на месте. Ощутил покалывание в крови и перестал прислушиваться к шагам. Коко в тревоге шевельнул ушами. Теннисные туфли бесшумно приближались по коридору, но Квиллер ничего не слышал. Не видел, как Тейт входит в комнату… резко останавливается… быстро двигается. Он услышал лишь тонкий пронзительный визг, а потом стало слишком поздно.
Перед глазами у него поплыл туман, заволакивая сцену. Но он разглядел пику. Расслышал рычание и леденящие кровь крики… Полыхнуло белым светом. Разбилась лампа. В темноте он различил занесённую пику… какую-то крутящуюся по спирали белую дымку… понял, что поводок в руке резко натянулся… услышал тяжёлый, обваливающийся, глухой грохот… почувствовал острую боль… ощутил струйку крови… и услышал звук, похожий на выпускание пара. Затем всё вокруг стихло.
Квиллер прислонился к шкафу и посмотрел вниз. С кончиков пальцев у него капала кровь. В другую его руку с силой врезалась привязь, а двенадцатидюймовый нейлоновый шнур был туго обмотан вокруг ног Джорджа Вернига Тейта, который задыхаясь лежал на полу. Коко, прикованный к другому концу привязи, извивался, желая выскользнуть из шлейки. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь тяжким дыханием пленника в путах и шипением кошечки на верхушке бидермайеровского шкафа.
ДВАДЦАТЬ ОДИН
Сестричка в медпункте «Прибоя» перевязала рану на Квиллеровой руке.
– Боюсь, вы будете жить, – пошутила она. – Это всего лишь царапина.
– Она здорово кровоточила, – сказал он. – Эта пика оказалась остра как бритва и длиной в целый фут! Практически это был нефритовый гарпун, которым в Арктике забивают моржей.
