Жюль Мари - Выстрел. Дело, о котором просили не печатать
Сюзанна ничего не сказала, и он прибавил:
— Но теперь все заставляет меня предполагать, что Томас Луар — жертва ошибки и не виновен в убийстве Гонсолена. Надо искать другого убийцу.
— Кого вы подозреваете?
Сказав это, она внимательно взглянула своими большими голубыми глазами на судебного следователя. Она готовилась услышать страшное известие и при этом сохраняла спокойствие. Девушка видела нерешительность Дампьера и внимание, с которым он следил за малейшими ее движениями. Она угадывала опасность и говорила себе, что от ее хладнокровия, может быть, зависят намерения ее жениха относительно Мадлен. Она наблюдала за собой, чтобы не возбудить подозрений судебного следователя, который знал об отношении семейства Горме к Гонсоленам и, без сомнения, нашел бы странным равнодушие Сюзанны.
Дампьеру хотелось грубо ответить, что улики, скопившиеся против Томаса Луара, вдруг обратились против Франсуа. Но под взглядом этой девушки, которую он любил, растаяли весь его гнев и строгость. Им овладело беспредельное сострадание к ней и в то же время испуг. Она была так спокойна, что он усомнился, действительно ли она знает тайну своего брата. Он только сказал:
— Я жду первых признаний госпожи Гонсолен, если, конечно, она захочет говорить. Подозрения не настолько определенны, чтобы я мог сообщить их вам. Не то чтобы я боюсь нескромности с вашей стороны — нет, я боюсь, выразив сомнение, без причины испугать вас.
— Разве я знаю того, кем теперь займется суд?
— Вы часто видели его у вашего отца.
Сюзанна сохраняла все то же чистосердечие в глазах. Между ней и судебным следователем происходила странная борьба, утомлявшая и печалившая их обоих. До сих пор он не сказал ей ни одного нежного слова. Он даже не смел на нее взглянуть, как будто сам был виновен. Он поднялся, подошел к окну и стал рассеянно смотреть в него. Сюзанна встала рядом.
— Неужели это дело волнует вас даже здесь? — осведомилась она с боязливой улыбкой.
Он извинился, сослался на какой-то предлог, чтобы уйти, и обещал вернуться вечером. Она не удерживала его. Она, напротив, хотела, чтобы он поскорее ушел, чтобы увидеть Франсуа, рассказать ему, что у судебного следователя возникли подозрения, предупредить, чтобы он успел принять меры и бежать.
Она постучалась в кабинет Франсуа. При виде бледности Сюзанны, ее испуга и трепета молодой человек понял, что случилось что-то очень важное, и спросил с беспокойством:
— Что с тобой?
— Дампьер был здесь.
— Ну?
— Он знает все!
Франсуа вскочил. В его глазах мелькнула молния гнева и ярости, которая заставила девушку попятиться назад.
— Боже мой! Боже мой! — прошептала она.
— Говори, что ты узнала, — произнес он задыхающимся голосом.
Она пересказала свой разговор с судебным следователем.
— Я должен непременно предупредить госпожу Гонсолен, иначе все погибло, — воскликнул Франсуа. — Сегодня ночью она убежит из больницы, и я увезу ее из Франции. К счастью, граница недалеко. Ты объяснишь мое отсутствие отцу. Ты придумаешь какой-нибудь предлог, сейчас мне не до этого. Я займусь самым необходимым и постараюсь увидеться с Мадлен. Надо приготовить все к ее побегу. Завтра будет поздно.
Он бросился в больницу. В это время Маньяба и Дампьер допрашивали Мадлен. Франсуа не посмел войти. Небо было покрыто серыми тучами, предвещавшими, что к ночи выпадет снег. Ветер бешено дул с гор. Перед окнами комнаты Мадлен, тускло освещенными желтоватым светом, мелькали тени следователя и доктора. Привратник прошел через двор и с любопытством взглянул на Франсуа.
— Вы не войдете, господин Горме?
— Нет. Скажите этим господам, что я здесь.
Вдруг он передумал.
— Впрочем, я пойду к ним, — сказал он. — Может быть, я им нужен.
Он поспешно поднялся на лестницу, вошел в комнату Мадлен и очутился лицом к лицу с Дампьером и Маньяба, которые собирались выходить. Ни один мускул на лице Маньяба не выдал его тайной мысли, Дампьер меньше владел собой и вздрогнул при виде брата Сюзанны. Прежде чем Франсуа заговорил, Маньяба опередил его, пожав плечами.
— Ничего, — сказал он, — все то же упорство, то же свирепое молчание и те же бессвязные речи. А вы оправились от вашей слабости? — спросил он с оттенком иронии.
— Да. Вам это, без сомнения, показалось смешным?
— Вовсе нет! Дело в темпераменте…
Разговаривая, все трое вышли. Франсуа придумывал предлог оставить их. Маньяба опередил его во второй раз. Этот человек как будто читал его мысли.
— Госпожа Гонсолен спит, — сказал он. — Вечером, если хотите, вы можете увидеть ее.
Доктор переглянулся с судебным следователем.
— Я пришел, потому как знал, что вы здесь, — сказал Франсуа. — Господин Дампьер, — обратился Франсуа к судебному следователю, — отец мой вернулся, сестра, без сомнения, с удовольствием примет вас; вы опечалили ее, наверно, невольно, приезжайте обедать к нам, я вас помирю.
— Благодарю вас, — ответил судебный следователь, которому каждое слово давалось с большим трудом, — но я занят. Похлопочите за меня перед Сюзанной, у меня не может быть лучшего защитника.
Франсуа оставил их и вернулся к отцу. Ему надо было составить план побега Мадлен, хотя он давно уже думал об этом. Он попросил приготовить одежду, похожую на ту, что надевают больничные сиделки. Переодевшись таким образом, Мадлен было бы легко совершить побег. Может быть, привратник удивится, что она выйдет ночью, но, поскольку она будет с доктором, он ничего не заподозрит, да и вряд ли узнает ее. Но лучше было удалить ночного сторожа, которого Маньяба приставил к Мадлен. Франсуа надеялся придумать предлог, чтобы отослать его на несколько минут. Он даже мог отпустить его, сказав, что сам будет присматривать за Мадлен до утра.
Когда Франсуа думал о возможности побега, он чувствовал облегчение. В самом деле, этот побег не представлял большой опасности. Напротив, все предвещало успех, если только внезапное вмешательство Маньяба не разрушит его планы. Лишь это пугало Горме.
К десяти часам вечера, когда в Сен-Клоде все спали, Франсуа отправился в больницу. Его часто звали по ночам к тяжелобольным, и он уезжал, не предупреждая сестру и отца. В этот вечер он, как всегда, выехал из Сен-Клода в экипаже, оставил лошадь и одноколку за деревьями, на краю дороги, и быстро пешком вернулся в город. Привратник не удивился, когда доктор вошел в больницу. Дойдя до комнаты Мадлен, Горме отпустил сторожа. Тот остался доволен, что его избавили от скучного и утомительного дела.
Мадлен сидела на кровати. Она, по-видимому, не слышала его шагов. Франсуа запер дверь, бросил на стул узел с одеждой, который скрывал под плащом, и бросился к ней, протянув руки.
— Мадлен! Мадлен!
Она не отвечала. Он подошел, сел рядом, взял обе ее руки и поцеловал в голову. Но она равнодушно высвободилась, оттолкнула его и посмотрела на него так, словно не узнавала, а затем встала и села в кресло в глубине комнаты. Он опять подошел к ней. Она отодвинулась.
— Не бойся ничего, Мадлен, мы одни, совсем одни. Я пришел за тобой, мы должны бежать. Ты не можешь оставаться здесь. Страшное лечение, которому тебя подвергали, ослабило твое здоровье. Ты не сможешь устоять. Ты выдашь себя. Я не хочу, чтобы ты продолжала жертвовать собой ради меня. Послушай, я все приготовил для твоего побега. Ты выйдешь из этой проклятой больницы. Моя одноколка ждет нас за городом, здесь, недалеко. Мы уедем из Франции, и тебе нечего будет опасаться, нечего, слышишь, милая, дорогая! Кончится жизнь томлений и страданий, которую я устроил тебе. Моя любовь стала еще сильнее от всего, что ты выстрадала ради меня. Всей моей жизни будет недостаточно, чтобы доказать тебе, как глубоко я люблю тебя и как я тебе предан. Уверяю тебя, что со своей стороны я терпел невыносимые мучения, я чувствовал унижение и стыд, когда думал, как утомительно для тебя это притворство. Не должен ли был я открыто обвинить себя, чтобы прекратить эту пытку? Что удержало меня? Не знаю. Может быть, страх увлечь тебя за собой, может быть, отчаяние моего отца и Сюзанны, единственных существ на свете, которых я люблю после тебя. Но надо покончить с этим сегодня, ты совсем лишилась сил, и я совсем обезумел. Лучше бежать. Ответь мне, Мадлен, внуши мне улыбкой мужество, которого у меня не хватает, и надежду, которой я почти лишился…
Он остановился с удивлением, с испугом, видя, что Мадлен не понимает его.
— Мадлен, что с тобой? Почему ты не хочешь на меня посмотреть? Разве я оскорбил тебя? Скажи мне что-нибудь…
Она встала, сделала несколько шагов, улыбнулась и начала напевать, потом, очутившись напротив Франсуа, остановилась и стала пристально рассматривать его, не говоря ни слова. Этот взгляд был таким странным, что молодой человек побледнел, провел рукой по лбу и прошептал:
