Буало-Нарсежак - Очертя сердце
В половине восьмого он прошел мимо комнаты консьержки и закрыл за собой кабину лифта. Спящий дом уходил вниз, в глубину под его ногами. Он откашлялся, прочищая горло. Упруго дрогнув, лифт остановился. Лепра вышел из кабины, закрыл за собой решетчатую дверь. Теперь он заторопился. Скорее! Пусть появится! Пусть узнает!
Он позвонил долгим звонком — из глубины квартиры до него сразу же донеслось постукивание домашних туфель. В прихожей наступила короткая тишина, потом Ева открыла дверь.
— Это я, — сказал Лепра. Ева отшатнулась, выждала.
— Ну что ж, входи, — сказала она.
Он прошел мимо нее, машинально ощупав свои щеки, несвежие из-за колючей щетины.
— Сними плащ.
Он протянул ей плащ, она повесила его на вешалку. Он посмотрел на нее. Она была в ночной рубашке, короткие волосы растрепаны. Он открыл объятия, потом уронил руки.
— Ева, — прошептал он. — Мелио убил я.
Она взглянула на него в упор. Не выдержав ее взгляда, он отвернулся, потом пошел к спальне.
— Вот и все, — сказал он.
За его спиной Ева натягивала халат.
— Я это знала, — произнесла она. — Знала всегда. Гнева в ее голосе не было. Казалось, она, как и он, исчерпала все свои силы.
— Ты меня ждала? — спросил он.
— Я надеялась, что ты придешь. Несмотря ни на что, я верила.
— Я в отчаянии. Я считаю себя…
— Садись. Я сварю кофе.
Он присел на край неприбранной постели. Чтобы заставить себя сказать те слова, он весь так сжался, так напрягся, что теперь не мог стоять на ногах, голова кружилась. Он снял ботинки и вытянулся на постели как мертвый, повернув разжатые руки ладонями вверх. Позвякивание чашек не исторгло его из небытия. Ева погасила люстру. Сквозь задернутые занавески в комнату просочился дневной свет, и, когда они осмелились снова поглядеть друг на друга, казалось, это встретились глазами два призрака. Она помогла ему глотнуть кофе.
— Зачем ты пошел к нему?
— Я знаю, я не должен был этого делать. Но тебе свойственна такая откровенность… такая агрессивность… понимаешь… я предпочел объясниться с ним сам, как мужчина с мужчиной.
— Тебе всегда кажется, что все можно уладить, стоит только показать себя покладистым и любезным!
— Пусть так. Я еще раз признаю свою вину. И все же, захоти он меня выслушать… Но он довел меня до крайности. И я потерял голову. Он так злобно глядел на меня!… Я ему пригрозил. Он попытался позвать на помощь. Я сдавил ему шею… и вдруг увидел, что он мертв… Потом, конечно, я должен был тебе признаться… сразу же… Но я не посмел… А чем дальше, тем невозможнее становилось для меня заговорить.
— Почему?
— Я бы тебе опротивел. Я и так уже опротивел самому себе.
— Еще немного кофе?
Она таким мягким движением наполнила две чашки, что между ними возродилась крупица былого доверия.
— Там, у Мелио, — сказала она, — я поняла, что это ты… Сам подумай, кто еще мог бы… Когда мы вернулись домой, я тебя расспрашивала… Вспомни.
— Ты хотела, чтобы я себя обвинил?
— Да. Я хотела, чтобы ты сказал правду. Она была не слишком красива, но именно поэтому…
Лепра зарылся глубже в подушку.
— Пойми меня, — прошептал он. — Я хотел нас спасти.
— Не о том речь. Ты должен был мне доверять… Я, я бы приняла решение.
— Пусть так, — сказал он, — допустим. Не станем ссориться… Я вел себя неправильно, поскольку тебе, я вижу, хочется, чтобы я был не прав… Но ты по крайней мере могла избавить нас от этой жуткой недели.
— Я ждала.
— Ты выслеживала меня. Тебе надо было, чтобы я упал перед тобой на колени. По-твоему, я недостаточно страдал. До тебя все еще не доходит, что дело Мелио касается меня одного.
Ева встала и отдернула занавески. Они увидели друг друга: он, растрепанный, похудевший, мертвенно-бледный, она без косметики, под глазами мешки, губы бескровные. Такова была первая минута их настоящей близости.
— Это касается меня, — сказала она, — потому что арестуют меня.
— Чепуха! — буркнул Лепра.
Он нагнулся, надел ботинки, поискал расческу.
— Чепуха, потому что никакого письма не было. Теперь я в этом совершенно уверен… Твой муж не способен был так поступить!
— Много ты об этом знаешь!
— Может, и немного… Но у меня было несколько дней на раздумье. И вернулся я для того, чтобы ты перестала бояться.
— Спасибо, — сухо сказала Ева. — Но я не боюсь. Я обо всем распорядилась. Чемодан уложен. Может, ты заметил его в прихожей.
В их голосах звучало раздражение. Чтобы говорить друг другу «ты», им приходилось делать над собой усилие, в этом обращении появилось что-то принужденное, как бы наигранное. Ева вошла в ванную комнату. Лепра обращался к открытой двери.
— Говорю тебе, никакого письма не было. В противном случае мы нашли бы его у Мелио.
— Тогда почему ты скрывался эти четыре дня?
— Послушай, — сказал в отчаянии Лепра. — Не переиначивай все. Пойми. Я не скрывался… Я ездил в Бельгию.
— Зачем?
— И ты еще спрашиваешь!… Тебе неизвестно, что такое ревность?..
— Бедняжка!
— Ох, прошу тебя.
Ева появилась на пороге ванной, держа в руках щетку для волос.
— Ну да, бедняжка! Ты, стало быть, считаешь меня идиоткой? Ты уехал, потому что я тебе надоела… А надоела я тебе с того самого вечера у Мелио, все очень просто.
Она повернулась к зеркалу и, приводя в порядок прическу, продолжала:
— Никуда от этого не денешься… Я тебя не виню, поверь. Ты потерял голову из слабосилия. Ты слабак, Жан. Сознайся же наконец. Но ты ни за что не хочешь с этим согласиться.
— А дальше что?
— А то, что не ради себя я вынуждала тебя к признанию… Ради тебя самого.
— Ну ладно, дело сделано, я признался. Ты довольна?
— Довольна?! Конец любви никогда не бывает хорош.
Захваченный врасплох, Лепра пытался найти примирительный ответ, цепляясь за прежнее, выдуманное им объяснение.
— Но ты же видишь, Ева, я вернулся, а значит, я тебя люблю. Теперь ты знаешь, что нам больше нечего бояться.
В его тоне не было убежденности, молчание становилось гнетущим.
— Душно! — сказал Лепра.
Он распахнул окно и сразу отшатнулся. У тротуара остановилась черная машина, вышедший из нее в сопровождении двоих мужчин Борель оглядывал дом.
— Полиция! — воскликнул Лепра. — Внизу Борель. Ева надела через голову платье, старательно оправила его на бедрах.
— Полиция! — повторил Лепра. — Что это значит?
— И ты еще спрашиваешь! — проронила Ева с ноткой презрения в голосе.
Она умолкла, чтобы уверенной рукой накрасить губы, потом продолжала:
— Пока ты меня ждал в гостиной Мелио, помнишь… Я нашла пластинку и письмо.
Лепра застыл, не смея понять ее слова.
— Пластинку я просто спрятала под плащ. И отправила почтой в понедельник.
— Но зачем? — простонал Лепра.
— Чтобы увидеть, что у тебя за душой.
Она нарочно говорила очень тихо, делая паузы, чтобы нарисовать точный контур губ.
— Я и увидела, — добавила она. — Лучше бы мне не видеть… Я еще колебалась, отправлять ли письмо. А потом ты сбежал.
— Это неправда.
— И тогда, — закончила Ева, — я его отправила… Запри дверь на ключ.
Лепра послушно запер входную дверь. На площадке остановился лифт, без сомнения поднявший троих мужчин. Ева была готова. Она выбрала пару серег, которые тщательно закрепила в ушах, потом вынула из коробки туфли на высоком каблуке. В дверь позвонили.
— Стой, — шепнула она.
Позвонили снова. Потом за дверью начали шептаться.
— Они знают, что мы дома, — пробормотала Ева. — Консьержка им сказала. Они пойдут за слесарем. Еще немного времени у нас есть.
— Ева, — сказал Лепра. — Неужели ты настолько меня ненавидишь?
— Я? Значит, тебе все надо объяснять?.. Я тебе больше не нужна. Ты заживешь своей жизнью, такой, какая тебе по нраву. У тебя нет размаха моего мужа, а впрочем… В тебе есть необузданность, которая в последнее время часто меня удивляла. Когда тебе стукнет пятьдесят, может, ты и станешь таким, каким был он.
Железо лязгнуло о замок. Негромкий скрежет свидетельствовал о том, что вокруг торчащего изнутри ключа ведут терпеливую работу.
— Они принесли отмычки, — заметила Ева по-прежнему невозмутимым голосом. — Борель, должно быть, вообразил, что я покончила с собой. Глупец!
Из спальни через гостиную им была видна прихожая, входная дверь, поблескивающий ключ. Лепра нашел руку Евы, крепко ее стиснул.
— Если бы ты доверилась мне… — начал он.
— Молчи… — сказала она. — Ты наговоришь глупостей… То, что сейчас произойдет, тебя не касается. Это дело между мной и моим мужем… Нас будут судить. И рассудят. И увидят, кто из нас двоих был жертвой другого.
Голос ее дрогнул, но она овладела своим волнением.
— С моей стороны жестоко так говорить с тобой, — продолжала она. — Поверь мне, ты занимал большое место в моей жизни. В конце концов, не твоя вина, что тебе это оказалось не по плечу!… Я пыталась с тобой, как с ним, вести игру без жалости, до конца… Теперь я одна.
