Александр Макколл-Смит - Воскресный философский клуб
Отец сказал позже:
— Самый лучший поэт Шотландии и самый многословный поэт Шотландии — вдвоем.
— Кто из них кто? — спросила она. Они читали в школе Бернса, Рамсея и Хенрисона, но ничего современного.
— Мак-Диармид, или Кристофер Грив — это его настоящее имя, — самый многословный. А самый лучший — тот высокий мужчина, Норман Мак-Кейг. Но он никогда не получит должного признания, потому что в наши дни шотландская литература только ноет, стенает и жалуется. — Он сделал паузу, затем спросил: — Ты понимаешь, о чем я говорю?
И Изабелла ответила:
— Нет.
Грейс снова спросила:
— Вы думаете, он прыгнул?
— На самом деле мы не видели, как он перелетел через перила, — ответила Изабелла, складывая газету таким образом, чтобы было удобно решать кроссворд. — Мы видели, как он падает вниз — после того, как он поскользнулся, или что там с ним произошло. Я сказала об этом полиции. Они взяли у меня показания вчера вечером.
— Люди не так уж легко поскальзываются, — пробормотала Грейс.
— Нет, поскальзываются, — возразила Изабелла. — Очень даже поскальзываются. Однажды я прочла о ком-то, кто поскользнулся в свой медовый месяц. Эта пара посетила какой-то водопад в Южной Америке, и новобрачный поскользнулся.
Грейс подняла бровь.
— Одна женщина упала со скалы, — сказала она. — Прямо здесь, в Эдинбурге. Это случилось в ее медовый месяц.
— Ну вот, пожалуйста, — подхватила Изабелла. — Поскользнулась.
— Правда, некоторые думали, что ее подтолкнули, — продолжила Грейс. — Ее муж застраховал ее жизнь за несколько недель до того, как это случилось. Он потребовал, чтобы ему выплатили деньги, но страховая компания отказала.
— Ну что же, иногда бывает и так. Некоторых людей подталкивают. Другие поскальзываются сами. — Изабелла замолчала, воображая ту молодую супружескую пару в Южной Америке: брызги пены от водопада взлетают ввысь, мужчина падает, споткнувшись, в бурлящую белизну, юная новобрачная бежит обратно по дорожке, — и пустота. Ты любишь кого-то, и это делает тебя такой уязвимой: какой-то лишний дюйм к пропасти — и вот уже весь твой мир изменился.
Взяв чашку с кофе, Изабелла удалилась с кухни. Грейс предпочитала работать в одиночестве, а сама она любила решать кроссворды в утренней комнате, выходившей окнами в сад. Этого ритуала она придерживалась вот уже много лет — с тех пор, как вернулась в этот дом. Ее день начинался с кроссворда, затем она просматривала новости, старательно избегая судебных процессов, связанных с непристойностями, которые занимали все больше места на страницах газет. В них с удовольствием обсасывались человеческие слабости и недостатки; трагедии в жизни людей; банальные интрижки актеров и певцов. Разумеется, нужно отдавать себе отчет в человеческих слабостях, потому что они действительно существуют, но смаковать их — с точки зрения Изабеллы, это было все равно что подглядывать в замочную скважину, а потом строить из себя ханжу. И тем не менее, подумала она, разве я сама не читаю эти статьи? Читаю. Я точно такая же плохая. Я не лучше остальных, и меня тоже притягивают эти скандалы. Она печально улыбнулась, заметив заголовок: ПРИХОД ШОКИРОВАН ПОСТУПКОМ СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЯ. Конечно, она это прочтет, как и все, хотя знает, что за этой историей скрывается какая-то трагедия и обстоятельства, способные поколебать чьи угодно душевные устои.
Она передвинула кресло к окну. Был ясный день, и солнце освещало яблони в цвету, посаженные с одной стороны ее обнесенного стеной сада. В этом году они зацвели поздно, и она не была уверена, будут ли летом яблоки. Время от времени эти деревья переставали плодоносить — и вдруг на следующий год были буквально усыпаны маленькими красными яблочками, которые Изабелла собирала, а потом делала чатни[3] или соус по рецептам своей матери.
Ее мать — ее благословенная американская матушка — умерла, когда Изабелле исполнилось одиннадцать, и воспоминания потихоньку стирались. Сливались месяцы и годы, и в памяти Изабеллы лицо, склонявшееся ночью над ее кроватью, когда ей поправляли одеяло, теперь потускнело. Правда, она слышала голос, эхом отдававшийся в мозгу, — этот мягкий выговор южанки, который, по словам ее отца, напоминал ему о мхе на деревьях и о персонажах из пьес Теннесси Уильямса.[4]
Сидя в утренней комнате перед чашкой кофе, второй за это утро, стоявшей на столике со стеклянной столешницей, Изабелла обнаружила, что застряла в самом начале кроссворда — это было просто невероятно. Слова по горизонтали были оскорбительно легкими: «Они используются в игровой индустрии и имеют прорезь (9, 7)». Однорукие бандиты. И затем: «Немец, который управляет (8)». Разумеется, это менеджер. Но после нескольких слов в том же духе она наткнулась на: «Взволнованный счетом (7)» и «Уязвимый, как мы ошибочно полагали (4, 4)». Она не разгадала ни первую, ни вторую загадку, и это не давало решить кроссворд. Она почувствовала досаду и разозлилась на себя. Ключи найдутся в свое время, и ее осенит позже, но пока что она потерпела поражение.
Разумеется, Изабелла знала, в чем дело. Ее расстроили события вчерашнего вечера, — вероятно, сильнее, чем ей казалось. Она никак не могла заснуть и, проснувшись в предрассветный час, поднялась с постели и спустилась выпить стакан молока. Изабелла попыталась читать, но никак не могла сосредоточиться и, выключив свет, лежала в постели, думая о мальчике и вспоминая его красивое спокойное лицо. Испытывала бы она такие же чувства, если бы это был кто-нибудь постарше? Было бы ей так же горько, если бы эта голова была седой, а лицо избороздили бы морщины и оно не было бы столь молодым?
Бессонная ночь и подобный шок — не удивительно, что она не может отыскать эти очевидные ключи к решению кроссворда. Отбросив газету, она поднялась на ноги. Ей хотелось с кем-нибудь поговорить, обсудить случившееся вчера вечером. Не было смысла в дальнейшем обсуждении этого происшествия с Грейс, которая только делала бы маловероятные предположения и пересказывала длинные истории о различных несчастьях, слышанные ею от друзей. Если городские мифы где-то берут начало, подумала Изабелла, то, должно быть, у их истоков стоит Грейс. Она решила отправиться в Брантсфилд и побеседовать со своей племянницей Кэт. Кэт была владелицей магазина деликатесов, расположенного на оживленном перекрестке, в популярном у покупателей месте. Когда бывало не слишком много клиентов, обычно она могла выкроить время, чтобы выпить с тетушкой чашечку кофе.
Кэт охотно ее выслушивала, и если Изабелле нужно было увидеть вещи в истинном свете, магазин племянницы был первым портом захода. То же самое было и с Кэт. Когда у нее возникали проблемы с бойфрендами — а такие проблемы возникали постоянно, — она обсуждала их с тетушкой.
— Конечно, ты знаешь, что я собираюсь тебе посоветовать, — сказала ей Изабелла шесть месяцев тому назад, как раз перед появлением Тоби.
— А ты знаешь, что я отвечу.
— Да, — согласилась Изабелла. — Полагаю, что знаю. А еще я знаю, что мне не следует это говорить, потому что мы не должны учить других, что им делать. Но…
— Но ты считаешь, что я должна вернуться к Джейми?
— Именно, — ответила Изабелла, вспомнив Джейми с его прелестной усмешкой и прекрасным голосом.
— Да, Изабелла, но ты же знаешь, не так ли? Ты знаешь, что я его не люблю. Просто не люблю.
На это нечего было возразить, и разговор закончился сам собой.
Она взяла пальто, крикнув Грейс, что не вернется к ланчу. Изабелла не была уверена, что та ее услышала: откуда-то доносился вой пылесоса. Поэтому она позвала Грейс снова. На этот раз домработница выключила пылесос и откликнулась.
— Не готовьте ланч, — повторила Изабелла. — Я не очень голодна.
Кэт была занята, когда Изабелла добралась до ее магазина. Там было несколько покупателей — двое выбирали бутылку вина, указывая на ярлыки и обсуждая достоинства «Брунелло», которое предпочитали «Кьянти»; Кэт была занята с другой клиенткой, которой она разрешила попробовать кусочек сыра от большого куска пекорино на мраморной доске. Встретившись взглядом с Изабеллой, она улыбнулась и беззвучно поприветствовала ее. Изабелла указала на один из столиков, за которым Кэт обычно подавала покупателям кофе. Она дала понять, что подождет, пока уйдут клиенты.
Рядом со столиком были аккуратно сложены континентальные газеты и журналы, и она взяла экземпляр «Коррьере делла сера» двухдневной давности. Она читала по-итальянски, так же как и Кэт. Бегло просмотрев страницы, посвященные итальянской политике, которую она нашла довольно невнятной, Изабелла принялась за страницы, посвященные искусству. Там был пространный материал, излагающий новый взгляд на творчество Кальвино[5] и небольшая заметка о предстоящем сезоне в Ла Скала. Она решила, что ни одна из этих статей ее не интересует: она ничего не знала о певцах, упомянутых в заголовке статьи о Ла Скала, а Кальвино, по ее мнению, не нуждался в чьей-либо оценке. Таким образом, оставался лишь материал об албанском кинорежиссере, который проживал в Риме и пытался снимать фильмы о своей родной стране. Чтение этой статьи наводило на невеселые размышления: очевидно, в Албании того времени не было кинокамер — кроме тех, что принадлежали контрразведке, которая снимала подозреваемых. «Только в тридцать лет режиссеру удалось раздобыть какую-то камеру. „У меня дрожали руки, — рассказывал он. — Я боялся, что уроню ее“».
